Бен блестяще учился в государственных школах Нью-Йорка, где читал Виктора Гюго на французском, Гете на немецком, Гомера на греческом и Вергилия на латыни. После выпуска он хотел поступить в Колумбийский университет, но нуждался в финансовой помощи. Представитель университета, посетив дом Гроссбаумов, отказал Бену в стипендии.
Грэм, потерянный и разбитый, попал в бесплатный Городской колледж. Вскоре, убежденный, что диплом этого учебного заведения не поможет ему пробиться в мир, Грэм бросил учебу и устроился на работу установщиком дверных звонков. Работая, он декламировал про себя «Энеиду» Вергилия и «Рубайят» Омара Хайама.
В конце концов Грэм снова подал документы в Колумбийский университет, и на этот раз ему предоставили стипендию: выяснилось, что первый отказ был связан с канцелярской ошибкой. В Колумбийском университете он блистал, успевая при этом подрабатывать. Проверяя накладные, он мысленно сочинял сонеты, чтобы развлечься. По окончании университета Бен отказался от стипендии в юридической школе, а также от предложений преподавать философию, математику и английский язык. Вместо этого Грэм последовал совету своего декана и решил попробовать себя в рекламном бизнесе[135].
Через какое-то время декан Колумбийского университета, Кеппел, рекомендовал Грэма на работу в брокерскую контору Newburger, Henderson & Loeb.
Так он начал карьеру на Уолл-стрит в 1914 году посыльным, с самой нижней ступеньки, а затем перешел на позицию помощника. В 1923 году его переманила группа финансистов, включая членов семьи Розенвальд, предоставив ему стартовый капитал в размере 250 тысяч долларов. Это позволило Грэму основать собственный бизнес.
Свою первую компанию он закрыл в 1925 году, когда разошелся во взглядах со спонсорами относительно суммы своего вознаграждения. После этого он основал фирму Benjamin Graham Joint Account, вложив в нее 450 тысяч долларов из клиентских и собственных денег. Вскоре после этого Джером Ньюман, брат одного из клиентов, предложил себя в качества инвестора и партнера без зарплаты, пока Грэм не освоит бизнес и не добавит ему стоимости. Но Бен настоял на том, чтобы жалованье у него все-таки было. Ньюман в свою очередь привнес в партнерство знания о ведении бизнеса и свои навыки управления.
В 1936 году для оптимизации налогообложения Грэм и Ньюман разделили Joint Account на два бизнеса – Graham-Newman Corporation и Newman & Graham[136]. Graham-Newman взимала с клиентов фиксированную плату и выпустила акции, которые торговались на бирже. Newman & Graham была хедж-фондом или частным партнерством с ограниченным числом искушенных в инвестициях партнеров, которые платили Грэму и Ньюману в зависимости от достигнутых ими показателей в качестве управляющих.
Они оставались партнерами в течение тридцати лет, хотя в мемуарах Грэм упоминал «отсутствие дружелюбия» со стороны Джерри Ньюмана, его требовательность, нетерпеливость и склонность к поиску недостатков, а также излишнюю жесткость в переговорах. Но они ладили.
Грэм был склонен вступать в схватку с авторитетными бизнесменами. Самый известный эпизод в его деловой карьере – когда он принудил компанию Northern Pipeline распределить ценные облигации среди акционеров. В итоге она выдала акционерам эквивалент в размере 110 долларов на акцию.
Эта битва стала известна на Уолл-стрит, а Грэм продолжил превращать Graham-Newman в одну из самых известных, хотя и далеко не самых крупных инвестиционных фирм.
Ему это удавалось даже несмотря на помехи, которые он сам создавал для своей работы. Каждый раз, когда он упоминал в университетской аудитории акции, которые покупала Graham-Newman, студенты бежали за ними, поднимая таким образом их цену. Это сводило Джерри Ньюмана с ума. Зачем посвящать других людей в свои дела? Делать деньги на Уолл-стрит означало держать идеи при себе.
За 20 лет существования Graham-Newman Corporation ее доходность превосходила среднюю доходность фондового рынка на 2,5 % в год. Такой рекорд за всю историю Уолл-стрит немногие смогли побить. Это может показаться незначительным, но благодаря сложным процентам за два десятилетия инвестор в Graham-Newman получал почти на шестьдесят пять процентов выше среднерыночного дохода. Что еще более значимо, столь высоких показателей Грэм добился при значительно меньшем риске, чем тот, что был сопряжен с инвестированием в фондовый рынок в целом.
Грэм достиг этого благодаря своему умению анализировать цифры. До него оценка стоимости ценных бумаг чаще всего была основана на догадках. Грэм разработал первую подробную методику анализа стоимости акций. Он предпочитал изучать только общедоступную информацию и редко посещал встречи руководства[137].
Каждый четверг после закрытия рынка Бен ехал на Уолл-стрит 55, где проходил «семинар по оценке обыкновенных акций». Этот курс был кульминацией учебной программы Колумбийского университета по финансам и ценился настолько высоко, что на него часто записывались люди, уже работавшие в сфере управления капиталом.
Уоррен Баффетт в это время взирал на Грэма с благоговейным трепетом. Когда ему было десять лет, Уоррен зачитывался историей Northern Pipeline. Теперь он надеялся сблизиться со своим учителем. Но за пределами учебной аудитории у них с Беном было мало общих увлечений. В поисках знаний Грэм увлекался искусством и науками, писал стихи, пробовал себя в качестве бродвейского драматурга (потерпев грандиозную неудачу) и исписывал блокноты, заполняя их своими изобретательскими идеями. «Я скорее запоминаю то, чему учусь, – писал он в мемуарах, – а не то, чем живу». Для Грэма жизнь превалировала над обучением только в единственном случае: когда он погружался в любовные приключения.
Уоррен в то время ничего не знал о личной жизни Грэма и был сосредоточен только на том, чему он может у него научиться. В первый день семинара Грэма в январе 1951 года Уоррен вошел в аудиторию, где стоял длинный стол. В середине сидел Грэм, окруженный восемнадцатью или двадцатью мужчинами. Большинство студентов были старше Уоррена, некоторые из них были ветеранами войны. Половину составляли бизнесмены, которые посещали курс в качестве вольных слушателей. Тут Уоррен тоже оказался самым молодым, но при этом самым осведомленным. Когда Грэм задавал вопрос, он, по воспоминаниям однокурсника Джека Александера, «первым поднимал руку и тут же начинал говорить»[138]. Остальная часть аудитории превращалась в немых свидетелей диалога.
В 1951 году многие американские предприятия «мертвыми» стоили по-прежнему больше, чем «живыми». Грэм поощрял студентов использовать реальные примеры из будней фондового рынка, например, захудалые компании вроде Greif Bros. Cooperage – производителя бочек, чьими акциями владел Уоррен. Ее основной бизнес медленно угасал, но акции торговались со значительным дисконтом по отношению к сумме, которую можно было бы выручить, если распродать имущество и погасить долги. В конце концов, рассуждал Грэм, «внутренняя» стоимость всплывет на поверхность. Нужно только интерпретировать балансовый отчет и расшифровывать цифры.
Грэм говорил, что компания мало чем отличается от человека: если ваш дом стоит 50 тысяч, минус ипотечный кредит в размере 45 тысяч, плюс 2 тысячи прочих сбережений – и оказывается, что чистая стоимость дома составляет всего 7 тысяч долларов. Как и у людей, у компаний есть собственность в виде активов, например, товары, которые они производят и продают, а также долги и прочие обязательства. Но после продажи активов и погашения долгов останется только собственный капитал компании или ее чистая стоимость. Если удастся купить акции по цене ниже, чем эта цифра, в конечном итоге они вырастут и отразят чистую стоимость компании[139].
Это звучало просто, но искусство анализа ценных бумаг заключалось в деталях: нужно было играть в детектива, выясняя, сколько на самом деле стоят активы, выявлять скрытые активы и обязательства, рассчитывать, сколько компания может заработать или не заработать, и продираться через мелкий шрифт, чтобы уяснить права акционеров. Студенты Грэма должны были понять, что акции – это не абстрактные бумажки, и их стоимость можно проанализировать.
В методологии Грэма все усложняло уточнение «в конечном итоге». Акции часто торгуются в противоречии со своей внутренней стоимостью в течение длительных периодов времени. Даже если аналитик все рассчитал правильно, рынок может долго считать эти данные ошибочными. На этот случай нужно было создать то, что Грэм и Додд называли «запасом прочности» – то, что оставит достаточно места для возможной ошибки.
Метод Грэма, как правило, вызывал у студентов две реакции. Одни видели в нем завораживающий путь к скрытым сокровищам фондового рынка. Другие отшатывались от него, как от скучного домашнего задания. Уоррен же отреагировал с восторгом. Его прежнее представление об акциях было производным от закономерностей поведения цен, по которым они торговались. Теперь он знал, что эти закономерности имеют с акциями мало общего. Старые представления Уоррена исчезли в одно мгновение под лучами идей и метода преподавания Грэма.
На занятиях Грэм ловко использовал множество приемов. Например, он задавал парные вопросы. Студенты думали, что знают ответ на первый вопрос, но, когда за ним следовал второй, все становилось не таким очевидным. Например, Грэм описывал две компании, одна из которых пребывала на грани банкротства, а другая – в прекрасном финансовом состоянии. После того, как студенты анализировали две эти ситуации, Грэм объяснял, что на самом деле это была одна и та же компания, просто в разное время.
Наряду с методом «Компания А и компания Б» Грэм говорил об истинах первого и второго классов. Истины первого класса были абсолютными. Истины второго класса становились таковыми в силу убежденности: если достаточное количество людей считало, что акции компании стоят X, то они и стоили X, пока люди не начинали считать иначе. Это не влияло на внутреннюю стоимость акций, и это было истиной первого класса. Метод инвестирования Грэма не сводился к покупке акций по низкой цене, а был основан на понимании психологии рынка, которая позволяла руководствоваться не эмоциями, а холодными расчетами.