Досуг Уоррена оставался всегда одним и тем же. Чаще всего это были соревновательные игры. Со Сьюзи играть в бридж было невыносимо, потому что она всегда уступала соперникам, так что он начал искать других партнеров[219]. Но он никогда не валялся у бассейна, не любовался звездами и не гулял по лесу. Если бы Уоррен посмотрел на Большую Медведицу, он увидел бы знак доллара.
Уоррен не вступал в клубы и не заседал в комитетах. Этому препятствовала его нонконформистская жилка. Будучи верным семье, он все же сказал «да» дяде Фреду, когда тот пришел в дом и попросил его вступить в клуб «Ротари». Но когда его пригласили вступить в более значимый клуб «Рыцари Ак-Сар-Бена», который занимался филантропией, бизнесом, взаимным продвижением и общественной деятельностью, он ответил отказом. Начинающий финансовый управляющий, которому нужно было привлекать средства в бизнес, задирал нос перед людьми, которые управляли Омахой. Это была наглая выходка, проявление самоуверенности, и даже высокомерия, которые отгораживали его от людей его круга.
Но Уоррен презирал кулуарные клубные курилки и конформизм ак-сар-бенской толпы. Именно эти люди смотрели свысока на его отца как на «сына бакалейщика». Уоррен наслаждался возможностью отшвырнуть Ак-Сар-Бен и часто язвил по этому поводу. У Сьюзи был свой запас нонконформизма. Еще со школьной скамьи она гордилась своей открытостью, и это во время, когда люди выбирали себе друзей, которые в религиозном, культурном, этническом и экономическом отношениях были такими же, как они сами. Многие из ее друзей, а к тому времени и многие из друзей Уоррена, были евреями. В Омахе, где процветала сегрегация, решение перейти эти социальные границы было смелым и даже вызывающим поступком. Но социальный статус Сьюзи был значим для нее как способ включить своих друзей в высшее общество. Уоррен, противник элитарности, находил эту черту Сьюзи весьма привлекательной. Друзья-евреи, которых он завел в Колумбийском университете и во время работы в Graham-Newman, открыли ему глаза на антисемитизм.
Самый краткий путь к цели Уоррена был связан с привлечением большего количества денег под свое управление. В августе он вернулся в Нью-Йорк, чтобы принять участие в последнем собрании акционеров корпорации Graham-Newman. Казалось, на эти «поминки» пришли все шишки с Уолл-стрит. Инвестор Лу Грин вопрошал: «Почему Грэм и Ньюман не занялись этим самородком? Они здесь тридцать лет работали, создавая этот бизнес. А все, что им нужно было, чтобы управлять делами – мальчишка по имени Уоррен Баффетт. Больше можно было ничего не выдумывать. Но кто будет работать с ним теперь?»[220]
Но рекомендация Грэма принесла Уоррену еще один важный дивиденд. Гомер Додж, давний инвестор Graham-Newman, подошел к Грэму и спросил, что ему делать со своими деньгами теперь, когда Graham-Newman закрывается. Бен ответил: «У меня есть один парень, который с нами работал. Он тебе подойдет».
Баффетт вспоминает: «Одним жарким июльским днем Додж остановился в Омахе по пути на отдых. Он поговорил со мной немного и сказал: “Не могли бы вы заняться моими деньгами?” И я создал для него отдельное партнерство».
Додж передал ему в управление 120 тысяч долларов, и 1 сентября 1956 года был основан фонд Buffett Fund, Ltd[221]. Это был огромный шаг вперед[222], который превратил Уоррена из бывшего брокера, управлявшего небольшими суммами своей семьи и друзей, в профессионального финансового менеджера.
После основания 1 октября 1956 года третьего партнерства, B-C, соучредителем которого стал бывший компаньон его отца Джон Клири[223], Уоррен уже управлял более чем полумиллионом долларов. Он работал дома, в крошечном кабинете, поздно ночью. Читал годовые отчеты, пил Pepsi и ел чипсы, наслаждаясь свободой и одиночеством. Уоррен штудировал справочники Moody's в поисках идей, а днем ходил в библиотеку просмотреть газеты и отраслевые журналы. Он сам вел делопроизводство, бухгалтерию и составлял налоговые декларации. Бухгалтерский аспект работы нравился ему, потому что там были цифры, точность и измеримые результаты.
В конце 1956 года Уоррен написал письмо партнерам, в котором изложил результаты деятельности компании. Он сообщил, что общая прибыль составила чуть более 4,5 тысяч долларов, обогнав рынок примерно на 4 %[224]. К тому времени адвокат Уоррена, Дэн Монен, присоединился к его личному проекту – покупке акций страховщика из Омахи, компании National American Fire Insurance. В 1919 году недобросовестные агенты продавали акции этой компании фермерам по всей Небраске в обмен на «облигации свободы»[225], выпущенные во время Первой мировой войны. С тех пор сертификаты пылились в ящиках столов, а их владельцы постепенно теряли надежду снова увидеть свои деньги.
О National American Уоррен узнал во время работы в компании Buffett-Falk, просматривая справочник Moody's[226]. Уильям Ахмансон, выдающийся омахский страховой агент, первоначально был втянут в ее мошенническую деятельность. Но постепенно семья Ахмансонов превратила National American в компанию, ведущую законную деятельность. Теперь его сын, Говард Ахмансон, вел первоклассный страховой бизнес через основанную им в Калифорнии компанию Home Savings of America, которая становилась одной из крупнейших и наиболее успешных сберегательно-кредитных компаний в США[227].
Обманутые фермеры даже не подозревали, что их заплесневелые бумаги чего-то стоят. Говард Ахмансон спокойно выкупал у них акции по самой низкой цене в течение многих лет. К этому времени Ахмансоны владели 70 % акций компании.
Уоррен восхищался Говардом Ахмансоном: «Никто другой не был так дерзок в управлении капиталом, как Говард. Он был очень проницателен. Раньше люди приходили в Home Savings и выплачивали свои ипотечные закладные лично. Говард стал размещать закладные в отделении, расположенном как можно дальше от места проживания клиентов, так что они совершали выплаты по почте. Благодаря этому его операционные расходы были намного ниже, чем у других».
National American зарабатывала по 29 долларов на акцию, а брат Говарда, Хейден, скупал ее акции примерно по 30 долларов за штуку. Именно такие редкие и наиболее заманчивые дешевые акции Уоррен и разыскивал. Ахмансоны могли покрыть практически все расходы на покупку акций за счет годовой прибыли от них. National American была одной из самых недооцененных компаний, которые Уоррен когда-либо видел.
Идея получить деньги от Хейдена Ахмансона некоторым фермерам нравилась больше, чем хранить бесполезные, как им казалось, сертификаты. Пусть много лет назад они заплатили около 100 долларов за акцию, а теперь получали всего 30, многие из них постепенно убедили себя, что от акций лучше избавиться. Уоррен был настроен решительно.
Тогда Дэн Монен, партнер и представитель Баффетта, отправился в сельскую местность с пачками денег Уоррена, захватив немного своих собственных. Он колесил по штату, заглядывая в окружные суды и банки, и небрежно спрашивал, кто может владеть акциями National American[228]. Потом он общался с фермерами и предлагал наличные за их сертификаты[229].
«Я не хотел, чтобы Говард знал об этом, потому что я перебивал его цену. Он брал их по 30 баксов, и мне пришлось предлагать немного больше. Ближе к концу я платил уже по 100 долларов за акцию. Я знал, что предлагая эту цену, я получу все акции».
В итоге Монен собрал 10 % акций National American. Уоррен, оставил их у первоначальных акционеров, но выпустил доверенность, которая давала ему полный контроль над ними.
«Если бы я перевел их на свое имя, это навело бы Говарда на мысль, что я конкурирую с ним. Так что я просто продолжал выкупать акции. Затем я пришел в офис Хейдена и сказал, что хочу перевести их на свое имя»[230].
Летом 1957 года Баффетту позвонил доктор Эдвин Дэвис. К Уоррену его направил один из пациентов, Артур Визенбергер, известный финансовый управляющий. Баффетт был знаком с последним, поскольку тот издавал ежегодник «Инвестиционные компании» – библию закрытых инвестиционных фондов, которые напоминали публично торгуемые взаимные фонды, за одним исключением: они не принимали новых инвесторов. И почти всегда продавались с дисконтом. Визенбергер выступал за их покупку[231].
Он рекомендовал Баффетта Дэвису в качестве управляющего деньгами. «Я пытался нанять его сам, – сказал Визенбергер, – но мне этого не удалось, потому что он уже создавал партнерство»[232]. Он убедил Дэвиса начать инвестировать вместе с Баффеттом.
Вскоре после звонка Уоррен назначил встречу с семьей Дэвисов на воскресный день. «Я пришел к ним домой, сел в гостиной, где мы разговаривали около часа. Я сказал: “Вот как я управляю деньгами. И вот как у меня все налажено”. Мне было, наверное, двадцать шесть лет, а выглядел я примерно на двадцать».
Уоррен изложил свои основные правила. Ему нужен был абсолютный контроль над деньгами, и он никогда ничего не говорил своим партнерам о том, куда и как он их вкладывает. Обычно это становилось камнем преткновения. Но если Бена Грэма устраивало, что люди садятся ему на хвост, Уоррену это не нравилось. Он готов был предоставлять лишь ежегодный отчет о результатах, а деньги можно было внести или изъять только 31 декабря. В остальное время они были бы «заперты» в партнерстве.