[657]. Правда такое объяснение не учитывало фундаментального неравенства всех любовных треугольников.
К тому же в этом случае треугольников было два, хотя одна из сторон об этом не знала. Будучи в неведении о романе Сьюзи, Уоррен считал ее обделенной и пытался загладить вину как наедине, так и щедрым вниманием на публике, оставляя Астрид незащищенной и уязвимой.
Астрид боготворила Сьюзи и смирилась с тем, что Уоррен никогда не разведется и не женится на ней. Она уступила Сьюзи первенство на всех общественных и деловых мероприятиях за пределами Омахи, и терпела, когда ее называли домохозяйкой и любовницей Баффетта, чтобы их брак со Сьюзи казался нерушимым.
Позже Баффетт говорил: «Астрид знает свое место в моей жизни. Это важное место. Она знает, что нужна мне». Какой бы ограниченной ни была роль Астрид, она обеспечивала ей безопасность, которой так не хватало девушке с трудной судьбой.
Сьюзи переехала, сохраняя статус миссис Баффетт, и одновременно получила возможность реализоваться в совершенно не связанной с замужеством роли. Но главным выгодоприобретателем при этом выглядел Уоррен. Хотя отношения с Кэтрин Грэм или Астрид не могли компенсировать его потерю, из-за них все считали его виновником переезда жены.
Уоррен отчаянно хотел вернуть все обратно. До кончины Сьюзи он пытался исправить то, что натворил. Но это не означало, что он собирался перестать видеться с Кей. Однажды Баффетт пригласил ее в Омаху, вероятно, чтобы познакомить ее с Астрид под предлогом посещения базы Стратегического авиакомандования. По словам Баффетта, при встрече с привлекательной Астрид, «первой мыслью Кей была, как бы выпроводить ее из комнаты».
Баффетт пригласил обеих на ужин со Стэном Липси в клуб «Омаха». Грэм вела с Уорреном оживленную беседу, в которую иногда вступали Стэн и приехавшая с Кей подруга Мэг Гринфилд, редактор редакционной страницы Post. Астрид весь обед просидела молча, и Баффетт никак ей не помог.
Неподалеку за огромным столом около двадцати человек бурно праздновали день рождения, а затем исполняли «цыплячий» танец. Аристократичная Грэм взирала на это с вытянутым лицом[658]. С тех пор Баффетт виделся с ней только за пределами Омахи. Когда она звонила Уоррену домой, и трубку брала Астрид, то Кей нечего было сказать[659]. Она делала вид, будто Астрид просто не существует.
Отношения между Сьюзи и Астрид были совершенно иными, они даже встречались в Сан-Франциско. Сьюзи была благодарна Астрид за то, что та облегчила ей жизнь, а Астрид принимала установленные Сьюзи ограничения своего положения.
К концу 1970-х годов Сан-Франциско уже не был американским Парижем. На берег залива хлынула волна физически и душевно израненных ветеранов вьетнамской войны, образуя растущую массу бездомных. В начале десятилетия гомосексуалы перестали быть невидимками, и именно Сан-Франциско стал столицей терпимости к ним.
В обширном кругу общения Сьюзи многие, если не большинство, были гомосексуалами. Бывшая хозяйка благотворительных обедов теперь устраивала андеграундные вечеринки. Будучи верной себе, она снова занялась волонтерством, разливая суп в благотворительных столовых.
Однако Уоррен все еще контролировал финансовую сторону жизни Сьюзи. У нее оставалось много акций Berkshire, но по условиям сделки, которую они заключили, она не могла продать ни одной из них. В этом Уоррен был категоричен, но по-прежнему покрывал все расходы жены. По его поручению, Глэдис отслеживала затраты Сьюзи и оплачивала ее счета.
Именно Уоррена Сьюзи упросила одолжить 24,9 тысячи долларов ее другу Чарльзу Вашингтону, активисту из Омахи, которого она поддерживала во всяких бедах. Баффетт не стал бы одалживать такую крупную сумму, если бы не старался угодить жене. Уже через семь месяцев Вашингтон просрочил несколько платежей. Мало что могло взбесить Уоррена, но если кто-то пытался обманом лишить его денег, его охватывали ярость и жажда мести. Баффетт подал против Вашингтона иск, по которому суд постановил выплатить ему 24,4 тысячи долларов.
Однако эпизод с Вашингтоном подчеркнул новые отношения Уоррена и Сьюзи: если он хочет, чтобы она сохраняла свои акции, то придется не так крепко держаться за чековую книжку. Помимо оплаты счетов, Баффетт выделял ей деньги на раздачу помощи. Также она брала на себя расходы, которые Уоррен не хотел оплачивать. В итоге Хоуи продал часть своих акций Berkshire, чтобы построить домик на дереве для них с Марсией, когда у них возникли проблемы с финансами и с браком.
Перемены, сложности и растущие счета возникли в семье Баффеттов, когда их состояние и так начало уменьшаться. Когда Сьюзи собиралась переезжать, Уоррена вызвали в суд в Буффало, штат Нью-Йорк, для участия в расточительной тяжбе между двумя газетами. Обычно он всегда был готов к борьбе, засучивал рукава и наслаждался соревнованием. И в период личного кризиса суд позволил ему уйти с головой в дела, забыв о душевной боли. Но сражение с Buffalo Evening News затянулось и поставило под угрозу стоимость Blue Chip, став одним из самых неприятных эпизодов в карьере Уоррена.
Весной 1977 года они с Мангером наконец купили ежедневную газету, которую искали всю жизнь. Она обошлась им в 35,5 миллиона долларов, став их самой крупной покупкой[660]. Ржавеющий, холодный Буффало не был городом медийной мечты, и все же заполучить газету было удачей. Жители Буффало уходили на фабрики до рассвета, а по вечерам читали свежие газеты. Buffalo Evening News финансово доминировала над ближайшим конкурентом Courier-Express.
Баффетт разработал хорошо обоснованную теорию конкуренции в газетном деле. «Кей всегда говорила, что конкуренция делает газету лучше, но я сказал ей: “Экономика в этом бизнесе такова, что в городе остается только одна газета. Выживает самый толстый – вот как я это называю. Он побеждает, и второго места нет. В итоге никакой конкуренции не будет”».
Сотрудники Courier-Express тоже поняли, что в газетном бизнесе нет никакой конкуренции. Количество городов США с двумя крупными газетами сократилось с 700 в 1920 году до 50 в 1977. В будни Evening News продавала в два раза больше газет, чем Courier-Express, которая выживала только потому, что была единственной воскресной газетой в городе.
Evening News предложила сделку Washington Post, но Кей Грэм отказалась покупать газету, не желая связываться с еще одним сильным профсоюзом. Однако Баффетта это не пугало. Они с Мангером объяснили профсоюзам, что, если те начнут длительную забастовку, то газета будет закрыта. Казалось, профсоюзы все поняли.
Активы империи Баффетта и Мангера теперь составляли более полумиллиарда долларов[661]. Вместе они контролировали более половины акций Berkshire Hathaway и 65 % акций Blue Chip. Эти две компании владели National Indemnity, Rockford Bank, See’s, Wesco, десятью процентами Washington Post, четвертью детективного агентства Pinkerton, пятнадцатью процентами GEICO, целой горой других акций и, наконец, ежедневной городской газетой, которую Уоррен так долго разыскивал[662].
Мюррей Лайт, выпускающий редактор Evening News, обсудил с Баффеттом план по выпуску издания выходного дня, который никогда не нравился прежней владелице, авторитарной аристократке Кейт Робинсон Батлер, получившей газету по наследству и не видевшей необходимости идти в ногу со временем[663].
Издатель News Генри Урбан ладил с миссис Батлер, в основном успокаивая ее по поводу содержания редакционных статей. Ни для него, ни для владелицы, прибыль не была главным вопросом. News платила за газетную бумагу на 10 % больше, чем газеты, продававшиеся на другом берегу, в Канаде. Баффетт сразу же выторговал скидку на доставку в 1,2 миллиона долларов.
Но одно лишь снижение затрат на доставку не могло возродить Evening News. В Буффало существовало некое равновесие газет: одна контролировала будни, а другая – выходные[664]. У News не было другого выбора, кроме как распространить свое преимущество на всю неделю[665]. «Если мы хотели эффективно конкурировать, то должны были это сделать, – говорит Мангер. – Победить должен был кто-то один».
Для этого они планировали пять недель раздавать по воскресеньям бесплатные газеты, а затем продавать их со скидкой. За две недели до первого воскресного выпуска газета Courier-Express подала антимонопольный иск, заявив, что этот план равносилен незаконной монополии и направлен на вытеснение конкурента из бизнеса[666]. Адвокат Courier-Express, Фредерик Ферт, придумал оригинальную стратегию, выставив Баффетта жадным иногородним монополистом с помощью его же теории об одном победителе.
Courier-Express развязала войну за общественное мнение, изображая себя крошечным местным Давидом, который сражается с безжалостным Голиафом из другого штата. Этот образ нашел живой отклик в некогда успешном и гордом Буффало, где рабочие места исчезали на глазах.
Едва выбравшись из ада по делу Wesco, Баффетт втянулся в новую юридическую тяжбу, которая требовала его присутствия в холодном и недружелюбном Буффало.
News начала истощать казну Blue Chip. Адвокат Баффетта по этому делу, Рон Олсон[667], подал письменные показания о любви его клиента к прессе, начиная с доставки газет в детстве до Пулитцеровской премии Sun.
Фортуна в лице федерального судьи Чарльза Брайанта из Южного округа Нью-Йорка оказалась благосклонна к Courier-Express. Ферт обвинил Баффетта в том, что тот обсуждал вопрос о выдавливании Courier-Express из бизнеса, но Уоррен все отрицал. Ферт подошел к свидетельской трибуне, размахивая недавней статьей о Баффетте в Wall Street Journal.