[829]. С его последствиями фирме пришлось иметь дело после того, как Гутфройнд, всего за несколько дней до катастрофы, бестрепетно уволил 800 человек и оборвал все малоприбыльные виды бизнеса, в том числе торги коммерческими бумагами, которые примыкали к облигационному бизнесу. В результате этого решения отношения с некоторыми важными клиентами непоправимо испортились[830]. Теперь потери от обвала рынка грозили проделать глубокую дыру в карманах акционеров. В итоге акции Salomon рухнули в пропасть.
Пока акционеры теряли деньги, комитет по компенсациям, в который входил Баффетт, начал рассматривать возможность снижения цены, по которой можно было бы реализовать опционы на акции сотрудников.
Уоррен считал это аморальным, но большинство членов комитета проголосовал против него. Баффетт был в ярости[831]. Его роль в совете директоров Salomon была скорее номинальной, так что к его советам редко обращались и еще реже прислушивались. Несмотря на то что акции Salomon к тому времени начали восстанавливаться, переоценка опционов, по его словам, сделала его инвестиции в Salomon «гораздо менее привлекательными с финансовой точки зрения, чем они были изначально».
Позже Уоррен сказал: «Я мог бы бороться упорнее и выступать активнее. Возможно, я бы почувствовал, что сделал все возможное. Мне бы стало легче от этого, но ход истории не изменился бы. Если вы не получаете удовольствия от драки как таковой, в ней нет никакого смысла». Со времен Sanborn Map, Dempster и «баффеттинга» Сибери Стэнтона готовность Уоррена к сражениям, пусть даже подковерным, заметно снизилась.
«Мне не нравятся драки. Если придется, я подерусь, но не получу от этого никакого удовольствия, – говорит он. – На заседании совета директоров Salomon мы с Чарли даже не голосовали против. Мы проголосовали за. Мы не воздержались, потому что воздержаться – это все равно, что бросить перчатку Salomon, у которой были и другие проблемы. Когда я сталкивался с тем, что считал ненормальным, они просто не хотели ничего от меня слышать. Стоит ли тогда вообще говорить? Я никогда не дерусь просто для того, чтобы подраться».
Сотрудникам, выступавшим с докладами перед советом директоров, казалось, что Уоррен ведет себя пассивно на заседаниях[832]. Как будто он мало понимал в том, как ведутся дела, и не мог приспособиться к бизнесу, в котором не было кирпичей и раствора или сборочного конвейера[833]. Поскольку Уоррену не нравилось, как обстоят дела с инвестициями, у него был выбор: он мог продать свою долю и выйти из совета директоров[834]. В это время Уолл-стрит кипела слухами о том, что Баффетт и Гутфройнд поссорились, так что Уоррен либо продаст свои акции, либо уволит Гутфройнда и привлечет к управлению фирмой кого-то другого[835].
В действительности до этого дело не дошло. Если такой известный человек, как Баффетт, продаст акции и выйдет из совета директоров, столь шокирующий жест повлечет падение курса акций Salomon и дорого обойдется его собственным акционерам. К этому времени стоимость Berkshire начала зависеть от репутации Баффетта. Более того, он не махнул рукой на Гутфройнда: Уоррен решился на инвестиции из-за него, а когда Баффетт держится за кого-то, разорвать эту связь очень сложно. По мере приближения к рождественским праздникам, они с Гутфройндом постепенно улаживали свои разногласия.
На это Рождество Уоррен подарил самому себе компанию Coca-Cola, что в значительной степени сгладило впечатление от проблем, причиненных Salomon. Некоторое время назад на ужине в Белом доме Баффетт вновь встретился со своим старым другом, Доном Кио, который теперь был президентом и главным операционным директором компании. Кио убедил его перейти от коктейля собственного изготовления – Pepsi с вишневым сиропом – на новую вишневую Coca-Cola. Баффетт попробовал и остался доволен. Его семья и друзья были потрясены тем, что после стольких лет верности своей привычке Уоррен совершил подобный переворот. В течение многих лет акции KO (Coca-Cola) были слишком дорогими, чтобы привлечь внимание Баффетта. Но теперь у компании начались проблемы, ее бутилировщики оказались втянуты в ожесточенную ценовую войну с Pepsi, в результате чего курс акций упал примерно до 38 долларов за штуку. Хотя компания все еще стоила дорого, она обладала тем же качеством великого бренда, испытывающего временные трудности, что и когда-то American Express. С точки зрения Уоррена, Coca-Cola приносила водопад денег, направляя на ведение бизнеса только малую часть этого потока.
Когда напитки Coca-Cola в 1988 году появились на столе во время собрания акционеров Berkshire, подражая Уоррену, другие также начали пить Coca-Cola. Они даже не подозревали, что через посредничество Berkshire владеют акциями этой компании. В том году, когда в зале художественного музея Джослин собралась тысяча человека, встреча приобрела совершенно новый характер. Замороженная корпорация, перестав быть квазипартнерством, официально вошла в ряды крупных игроков корпоративной Америки, разместив акции на Нью-Йоркской фондовой бирже.
К концу года акционеры так и не узнали, что Berkshire приобрела более 14 миллионов акций Coca-Cola на сумму почти в 600 миллионов долларов[836]. Поскольку теперь каждое действие Баффетта влияло на рынок, он получил от Комиссии по ценным бумагам и биржам специальное разрешение не раскрывать информацию о своих сделках в течение года. Вскоре Berkshire принадлежало более 6 % акций компании общей стоимостью в 1,2 миллиарда долларов[837]. В марте 1989 года, когда его позиция в Coca-Cola была раскрыта, возникшая шумиха вызвала такой ажиотажный спрос, что на Нью-Йоркской фондовой бирже пришлось остановить торги, чтобы не допустить неконтролируемого подъема цен.
Генеральный директор Coca-Cola Роберто Гоизуэта сиял от восторга, получив поддержку знаменитого инвестора. Он предложил Баффетту войти в состав его совета директоров, возможно, самого престижного во всей Северной Америке. Баффетт с готовностью согласился.
Кроме того, еще одной проблемой для Уоррена в это время стал конец бума поглощений 1980-х годов. Баффетт по-прежнему занимался арбитражем объявленных сделок, но его обычная кормовая территория опустела. Крупных предприятий для покупки не было видно на горизонте, так что ему снова пришлось понизить стандарты, как это было когда-то с компанией Hochschild-Kohn.
На этот раз искусителями выступили руководители компаний, которые, опасаясь за свою работу или независимость, стали предлагать Уоррену необычные идеи для инвестирования. В итоге он купил для Berkshire явно выгодные «конвертируемые привилегированные» акции трех компаний, структурировав их по образцу сделки с Salomon. Благодаря этому он получал среднюю минимальную доходность в 9 % и имел право на конвертацию в случае успешного развития компании. Компании были очень разными. Champion производила бумагу и страдала от плохого менеджмента, так что на нее уже нацелились специалисты по поглощениям[838]. Gillette была защищена огромным «рвом» и, как и See's Candies, оставалась неуязвимой для конкуренции, так что инвесторы временно ее избегали. Наконец, базирующаяся в Питтсбурге компания US Air, бывшая Allegheny Airlines, будучи слабым региональным игроком в отрасли, которую не так давно перестало регулировать правительство, также была под прицелом внимания поглотителей.
Как и в случае с привилегированными акциями Salomon, условия этих сделок говорили о том, что Баффетт выступает как защитник интересов руководителей компаний. Максимизация доходности при защите от риска действительно служила интересам его акционеров. Но Баффетт представлялся одним из тех инсайдеров, которым для успеха необходимы сделки на специальных условиях.
В эпоху выкупов и корпоративного рейдерства это был копеечный уровень. Баффетт мог бы и сам стать королем выкупа. Но его решимость оставаться дружелюбным и быть на стороне руководства говорила о том, что теперь он парень из загородного клуба. Бен Грэм считал, что, торгуя акциями, обязательно станешь аутсайдером, потому что придется расстраивать руководство компании. Баффетт, который хотел нравиться всем, с первых дней пытался преодолеть этот разрыв, подружившись с Лоримером Дэвидсоном из GEICO. «Сегодня многие инвесторы с Уолл-стрит считают, что специальные сделки господина Баффетта представляют собой джентльменскую игру в защитника», – писала одна из газет того времени[839].
В конечном итоге привлекательные по виду сделки оказались тонко рассчитанными ставками. Лишь Gillette показала себя хорошо, заработав для Berkshire 5,5 миллиарда долларов. US Air показала худший результат. На протяжении многих лет после этого Баффетт неоднократно высказывался о том, что глупо инвестировать в то, что летает. Компания приостановила выплату дивидендов, и акции рухнули, как в случае с Кливлендскими фабриками. «Это была самая тупая сделка, которую можно было придумать! – негодовал один из друзей Уоррена. – Вы нарушили все свои принципы!»[840]. Баффетт согласится с ним, сказав позже: «Сразу после оплаты чека компания ушла в минус и больше из него не выходила. У меня есть номер психологической поддержки, теперь я звоню туда и говорю: “Здравствуйте. Меня зовут Уоррен Баффетт, и я – авиаголик”»[841]. Чарли Мангер прокомментировал ситуацию сухо: «Уоррен по этому поводу со мной не советовался».