Фойерштейн изложил Баффетту последовательность событий и сообщил, что уже обсудил это с Мангером[864]. Мангер сказал ему, что люди постоянно тянут кота за хвост[865]. Баффетт узнал мангеровское выражение, которое подразумевало прокрастинацию, но не сильно обеспокоился. Ничего более из продолжительной беседы с Мангером Фойерштейн не упомянул, и Баффетт не стал размышлять, при чем здесь кот. Через семь или восемь минут он положил трубку, понимая, что это не те новости, на которые он рассчитывал. Но не имея острой потребности, Уоррен не стал немедленно звонить Мангеру. Он решил, что свяжется с ним в выходные.
Поздно вечером Джон Гутфройнд вместе со Штраусом переговорил с Ричардом Бриденом и Биллом Маклукасом, высокопоставленными чиновниками Комиссии по ценным бумагам и биржам. Также они позвонили Джеральду Корригану, президенту нью-йоркского отделения Федеральной резервной системы.
Опираясь на «говорящие» документы, Гутфройнд и Штраус рассказали Бридену, Маклукасу и Корригану более подробную историю, чем только что выслушал совет директоров Salomon. Мозер не просто превысил заявку. Чтобы обойти ограничение в 35 %, в феврале 1991 года он выставил на аукционе Казначейства фальшивую заявку на имя клиента и припрятал полученные облигации на счете Salomon. Более того, на самом деле речь шла даже не об одной фальшивой заявке. В компании этого не заметили, как уверял Гутфройнд, по недосмотру. В это время Комиссия по ценным бумагам и биржам вместе с Казначейством проводила расследование в отношении Мозера, который спровоцировал дефицит на майском аукционе по продаже двухлетних облигаций. Его действия находились под пристальным вниманием регулирующих органов. То же самое должно было происходить и в Salomon. Как можно было допустить такой недосмотр? Теперь регуляторам предстояло задуматься, не указывает ли случившееся на серьезную системную проблему в компании.
Такие признания должны были сильно озадачить Казначейство и Федеральную резервную систему. Корриган был шокирован тем, что компания до сих пор не уволила Мозера и не разработала программу по исправлению ситуации, усилив меры контроля. Он ожидал, что о чем-то подобном будет объявлено в течение двадцати четырех или сорока восьми часов, после чего придется какое-то время наблюдать за компанией, пока не станет ясно, что подобного больше не повторится. Корриган сказал Гутфройнду и Штраусу, что они обязаны немедленно опубликовать эту информацию. Основываясь на том, что ему было известно, он предположил, что инцидент может разрастись в «очень и очень значительную проблему»[866]. Но Штраус и Гутфройнд, как ему показалось, этого не осознавали.
На следующий день, в пятницу, 9 августа, Баффетт наслаждался отдыхом. Уоррен позвонил в свой офис. Ничего экстраординарного не происходило. Никаких новых звонков из Salomon не поступало. Компания всего лишь выпустила пресс-релиз, в котором события описывались в довольно скупых выражениях. Однако акции на этом фоне подешевели на 5 % и стоили теперь 34,75 доллара за штуку.
В субботу Баффетт позвонил Чарли. Мангер без обиняков рассказал ему гораздо более подробную и тревожную историю. Фойерштейн сказал ему, что «частично проблема была известна с апреля прошлого года». Хотя эти же слова были сказаны и другим директорам, включая Баффетта, они восприняли их как техническую информацию, не поняв реального смысла[867]. Но Мангер сразу же уловил канцелярит и пассивный залог, которые его раздражали. Что значит «была известна»? Что и кому именно было известно?[868] Надавив на Фойерштейна, Мангер получил гораздо более полное описание событий[869].
Фойерштейн рассказал, что в апреле Мозер получил письмо из Министерства финансов о том, что расследуется одна из его заявок[870]. Поняв, что игра проиграна, 25 апреля он пришел к своему начальнику, Джону Мериуэзеру, и сделал признание. В феврале, чтобы обойти ограничение в 35 %, он не только сделал заявку от имени Salomon, но также подал несколько фальшивых заявок от имени реальных клиентов[871]. Мозер поклялся Мериуэзеру, что это был единственный раз, и он больше никогда так не поступит.
Мериуэзер понял, что их карьера в опасности. Он сказал об этом Мозеру, а затем сообщил о произошедшем Фойерштейну и Штраусу. 29 апреля они втроем пошли к Гутфройнду и рассказали о признании Мозера. Гутфройнд, по их словам, покраснел от бешенства.
Получалось, что уже в апреле Гутфройнд знал, Штраус знал, Мериуэзер знал, Фойерштейн, главный юрисконсульт, знал. Они все обо всем знали.
Фойерштейн понимал, что действия Мозера выглядят преступными. Он не был уверен, обязана ли фирма по закону доложить о случившемся. Тем не менее, он знал, что Salomon будет иметь серьезные неприятности с регулятором, если не поставит в известность Федеральную резервную систему. Гутфройнд пообещал, что примет меры, но никаких конкретных планов по обращению в ФРС и информированию Джерри Корригана не последовало. Более того, придя к выводу, что фальшивая заявка была «единичным аномальным поступком», они оставили Мозера главным в отделе гособлигаций. Услышав об этом, Мангер сказал: «Они тянут кота за хвост. Как обычно. Люди всегда этим занимаются». Позже он объяснил, что «тянуть кота за хвост» означает «рассиживать и думать, рассуждать и советоваться, когда надо действовать»[872].
Мангер сказал Баффетту, что не согласился с содержанием пресс-релиза: по его мнению, следовало раскрыть информацию о том, что руководству было известно о случившемся заранее. Фойерштейн согласился, но заметил, что руководство решило этого не делать, побоявшись, что раскрытие информации поставит под угрозу финансирование компании. У Salomon были десятки миллиардов краткосрочных коммерческих облигаций, которые постоянно продлевались. Если раскрыть информацию, кредиторы откажутся продлевать срок погашения. Мангер понял, что трудности с финансированием означают полноценную панику[873]. Не имея рычагов, чтобы настаивать, он уступил. Но Баффетт согласился с тем, что более полное раскрытие информации необходимо. Вдвоем они собрались с духом, готовясь к тому, что последует дальше.
Два дня спустя, утром понедельника 12 августа, газета Wall Street Journal выпустила статью с кричащим заголовком: «Salomon призналась в нарушениях в торгах по гособлигациям: рынок трясет. Фирма могла заполучить 85 % выпуска. Ведется расследование о том, сколько на самом деле знали боссы?» В статье речь шла о вероятности «гражданских исков с обвинениями в манипулировании рынком, нарушении положений закона о борьбе с мошенничеством в сфере ценных бумаг, предоставлении ложных сведений федеральным органам», нарушениях при ведении бухгалтерского учета и уголовных делах по поводу «мошенничества посредством телекоммуникационного и почтового сообщения»[874].
После выхода публикации Гутфройнд позвонил Баффетту. Его голос звучал спокойно. Казалось, Джон был уверен, что ситуация выльется разве что в «падение акций на несколько пунктов». В свете разгромной статьи Баффетт посчитал такое отношение нереалистичным и предположил, что Гутфройнд считает, что все это можно как-то уладить[875]. Это соответствовало необъяснимому спокойствию Гутфройнда на предыдущей неделе. Баффетт настаивал на более полном раскрытии информации. В это время казначейское подразделение Salomon начало испытывать проблемы с продлением срока коммерческих облигаций. Это означало, что кредиторы начали нервничать[876].
Тем временем Мангер связался с Марти Липтоном из Wachtell, Lipton, который был лучшим другом Джона Гутфройнда и внештатным юрисконсультом Salomon, и тот согласился провести с советом директоров телефонную встречу для обсуждения текста.
Джерри Корриган из Федеральной резервной системы был еще меньше, чем Мангер, удовлетворен невнятной реакцией Salomon. В понедельник 12 августа он поручил Питеру Стернлайту, одному из своих заместителей, составить письмо в Salomon Inc. В письме речь шла о том, что действия компании поставили под сомнение ее длительные деловые отношения с ФРС, которая глубоко обеспокоена тем, что компания своевременно не сообщила о выявленных фактах мошенничества. Salomon дали десять дней для того, чтобы фирма могла сообщить обо всех «нарушениях и упущениях», которые обнаружит.
В свете предыдущего разговора Корригана со Штраусом и Гутфройндом это письмо, казалось, содержало смертельную угрозу для компании. Если ФРС разорвет деловые отношения между Salomon и государством, клиенты и кредиторы начнут толпами покидать банк. Последствия будут огромными и мгновенными.
В это время баланс Salomon был вторым по размеру в США. Больше, чем у Merrill Lynch, Bank of America или American Express. Почти все займы компании состояли из краткосрочных долговых обязательств, которые кредиторы могли отозвать в течение нескольких дней или недель. 146 миллиардов долларов долга были обеспечены лишь 4 миллиардами долларов собственного капитала. Ежедневно на балансе болтались еще десятки миллиардов: незавершенные сделки общей суммой до 50 миллиардов долларов, которые были заключены, но не закрыты. В случае ухода кредиторов эти сделки просто повисли бы в воздухе. Кроме того, у Salomon были многие сотни миллиардов долларов производных обязательств, никак не отраженных на балансе. Их составляли процентные и валютные свопы, фьючерсные контракты, сплетавшиеся в огромную и запутанную сеть обязательств с контрагентами по всему миру. Многие из этих контрагентов участвовали в других взаимосвязанных незавершенных контрактах. И все это было частью огромной, сложной, глобальной финансовой паутины.