«Подойдет ли это?» – спросил Пауэлл. «Думаю, да», – ответил Баффетт.
Уоррен немедленно вернулся в зал заседаний. Он сообщил новость собравшимся, которые с облегчением и радостью выдохнули. Затем Баффетт провел процедуру избрания самого себя на пост временного председателя совета директоров, а Дерика Могана – на должность директора и операционного управляющего Salomon Brothers. Примерно без четверти три он вышел за дверь и попросил соединить его с торговым залом.
Моган сидел вместе с трейдерами, нервно поглядывая на часы. В соседнем отделе команда Джона Макфарлейна работала над планом действий на случай непредвиденных обстоятельств, чтобы максимально быстро сбросить активы фирмы в Японии. Сверху позвонили, передав Могану, чтобы он встретился с Баффеттом у лифта. Моган не знал, назначат его боссом или сообщат, что новый босс только что появился у него. Он подошел к лифту. Дверь открылась. «Вы в деле», – сказал Баффетт и жестом пригласил Могана войти. Вместо того чтобы подняться обратно в зал заседаний, они спустились еще на два этажа – прямо в пасть заждавшейся их прессы[905].
«Журналисты как с цепи сорвались. Они вели себя как дикие звери. Каждый вопрос был с подвохом. Это и так была грандиозная история, а они были не прочь раздуть ее еще больше. Это был их шанс блеснуть. Особенно несносны были телевизионщики. Они хотели поторопить нас, чтобы успеть к пятичасовому или шестичасовому выпуску новостей, но я не хотел им в этом помогать. Я чувствовал, что они хотели бы, чтобы я упал в грязь лицом. Они хотели уличить меня в обмане. Именно это им было нужно. В воздухе висели контракты на издание всевозможных книг, которые могли реализоваться только в случае провала Salomon», – вспоминает Уоррен.
Сидя на возвышении, Баффетт скрестил руки на груди. Он выглядел усталым. Моган, с аккуратно зачесанными назад светло-каштановыми волосами, широко распахнутыми глазами смотрел на толпу, как олень, застигнутый на дороге светом фар машины. Оба были одеты в темно-синие костюмы, белые рубашки и траурно-черные галстуки. «У меня не было вообще никакой информации, – вспоминает Моган. – Вы в деле – вот и вся инструкция». Он не знал ничего из того, о чем в последние часы шла речь наверху. Моган и Баффетт начали пресс-конференцию.
Репортеры жаждали знать, что же случилось с фирмой. Баффетт, пиджак которого топорщился у самых ушей, объяснил: «Непредставление информации регуляторам, на мой взгляд, необъяснимо и непростительно. Я видел подобные глупости и в других компаниях. Но никогда еще не сталкивался с такими последствиями».
На вопрос репортера, способствовал ли скандалу характер корпоративной культуры фирмы, Баффетт ответил: «В монастыре вряд ли бы такое произошло».
Кто-то спросил, сколько ему будут платить. «Я сделаю это за доллар», – ответил Уоррен. Члены совета директоров, сидевшие в зале, были ошарашены: они услышали об этом впервые.
Репортеры не унимались, продолжая задавать вопросы. Были ли подделаны данные учета? Кто их подделал? Покрывал ли кто-то виновного? Кто именно?
«Да, – объяснял Уоррен, – некоторые данные были подделаны, и виновного отчасти покрывали». На этих словах стая разволновалась и начала вбрасывать вопрос за вопросом. Они были готовы схватить кого-то, чтобы разорвать на части, но потеряли след, как только оказалось, что покрывавшие виновного уже уволены.
В какой-то момент на возвышение к Баффетту поднялся один из сотрудников фирмы. Он сообщил о звонке из Казначейства. Уоррен поспешно удалился из зала, оставив ошарашенного Могана отбиваться в одиночестве. Тем не менее, Моган сумел ответить на несколько вопросов прекрасно поставленным голосом с интонациями ведущего телепередачи о брачных повадках антилоп гну.
Баффетт вернулся в зал с пресс-релизом Министерства финансов, частично восстанавливающим кредит доверия Salomon. Но журналисты не успокоились и продолжали давить.
Спустя час с лишним после начала конференции один из директоров, сидевший рядом с Мангером, толкнул его в бок и сказал: «Уоррен когда-нибудь покончит с этим?» Чарли ответил: «Может быть, он не очень-то этого хочет. Так или иначе, Уоррен знает, что делает»[906].
Репортеров интересовало все. В какую сумму обошлись правительству подложные сделки? Сколько клиентов заявили Salomon, что не будут больше вести дела с фирмой? Какое выходное пособие получат прежние руководители? Почему Wachtell, Lipton не отнеслась к ситуации более серьезно? Каковы подробности фальшивой сделки, которую в пресс-релизе назвали «розыгрышем на миллиард долларов»?
«Это не розыгрыш. Конечно, лучше было бы назвать это…», – начал отвечать Баффетт.
«Таковы были ваши слова в пресс-релизе», – резко ответил репортер. «Это не мои слова. Я не подписывал пресс-релиз. Это можно охарактеризовать как абсурдный инцидент. В моем понимании розыгрыш – это то, над чем можно посмеяться. В том, что произошло, я не нахожу ни капли смешного», – ответил Баффетт.
Последовало несколько не слишком острых вопросов. Пресс-конференция закончилась.
По крайней мере, в одном Salomon повезло. Ночью по телеграфу пронеслись новости о том, что советский президент Михаил Горбачев смещен с поста президента в результате путча. Фондовый рынок рухнул на 107 пунктов. Новостные выпуски, которые всю пятницу долбили Salomon, внезапно сменили фокус. Весь мир следил за судьбой Горбачева, которого держали под домашним арестом восемь его собственных военных и правительственных функционеров. Когда в Москву вошли танки, клиенты оборвали все телефоны в отделе по торговле облигациями. «Есть много способов уйти с первых полос газет, – сказал один из трейдеров, – но ввод Красной Армии – самый креативный из них»[907].
49. Разгневанные боги
Уверенность регуляторов в том, что Salomon сможет выжить благодаря одной только репутации Баффетта, почти наверняка была ошибочной. Salomon едва выжила даже после того, как Казначейство частично изменило свое решение. Некоторые из ее крупнейших клиентов теперь испытывали отвращение к фирме. Умыла руки сначала огромная и влиятельная система пенсионного обеспечения государственных служащих Калифорнии, а затем и Всемирный банк. Каждую ночь Баффетт видел во сне долги Salomon в сотни миллиардов долларов, которые предстояло погасить в течение следующих нескольких недель. Они проходили перед его глазами, шатаясь, как больные овцы. «Все это могло меня доконать. Я не мог сойти с поезда и не знал, куда он идет», – говорит Уоррен.
Баффетт был полон решимости обнаружить все прегрешения Salomon, признать их и немедленно исправить. Когда Баффетт начал принимать бразды правление на себя, он выяснил, до какой степени руководство Salomon дозировало информацию, которая поступала в совет директоров. Только теперь они с Мангером узнали, что после апрельского признания Мозера в подаче несанкционированной заявки, компания, понимая, что он намеренно ввел в заблуждение клиента, имя которого использовал, заявила, что это результат канцелярской ошибки.
Баффетт не сомневался, как бы он сам поступил на месте начальства Мозера: «Услышав о подобном поступке, вы через десять секунд снимете трубку и произнесете: “Ты уволен”»[908].
Но оказалось, что это не для всех было так же очевидно, как для Уоррена. Мозер был ценным сотрудником, поэтому руководство, вероятно, решило: а что если его можно перевоспитать? Баффетт же мыслил вероятностями. Он прогнозировал вероятность катастрофического исхода, а затем очень быстро прикидывал, что нужно сделать, чтобы снизить ее. В данном случае выходом было немедленное увольнение Мозера и последующее признание. Баффетт думал о честности в черно-белых тонах и не терпел обманщиков.
К сожалению, как узнал теперь Уоррен, в этой ситуации было больше лжи, чем ему говорили. Следователи сообщили, что Фойерштейн в свое время заявил, что действия Мозера носили «преступный характер». С этим поразительно контрастировала его последующая рекомендация не раскрывать информацию, с чем согласилось и остальное руководство. Никто ничего не сообщил о поведении Мозера в нормативно-правовой отдел, который следил за соблюдением требований регулирующих органов. Впрочем, отношение Salomon к соблюдению нормативных требований всегда было вольным. Позже даже возник спор о том, кого следует считать членом нормативно-правового комитета[909]. Так или иначе, руководитель отдела встревожился, когда узнал, что его не посвятили в происходящее, и был возмущен тем, что даже установленные в компании процедуры были проигнорированы. Баффетт и Мангер также узнали о встрече Гутфройнда в начале июня с заместителем министра финансов Бобом Глаубером, после которой руководство Salomon решило, что еще не время раскрывать информацию о действиях Мозера. Позже Глаубер сказал, что его обвели вокруг пальца, как молокососа. Именно эта встреча с Глаубером сильнее всего накалила отношения с правительством и подорвала доверие к Salomon.
Второй пресс-релиз, одобренный советом директоров, в котором говорилось, что задержка произошла из-за «недостаточного внимания к вопросу», выставил совет директоров соучастниками покрывательства преступления. Но члены совета были в неведении относительно встречи с Глаубером.
Баффетт был особенно зол из-за того, что ничего об этом не знал, когда разворачивался кризис, а он вел переговоры с правительством. Никто из тех, чьей задачей номер один была защита репутации компании, с этим не справился. У него было достаточно поводов для злости, но он до сих пор не знал о последнем факте: о письме Стернлайта, которое было получено, но проигнорировано.
В качестве юридического подкрепления Уоррен привлек Рона Олсона, который не так давно стал партнером фирмы Munger, Tolles