& Olson, а когда-то работал над делом Buffalo Evening News и теперь представлял интересы Berkshire Hathaway[910]. Баффетт сказал Олсону, что хочет разработать новую стратегию[911]. По его мнению, Salomon не переживет уголовного обвинения[912], и лучший шанс избежать его – это искренне раскаяться. Он хирургическим способом удалит все до последней клетки раковой опухоли, направит на фирму палящее радиоизлучение и выжжет все следы рецидива.
В первый же рабочий день Олсона отправили на встречу с Отто Обермайером, прокурором Южного округа Нью-Йорка, который должен был принять решение о целесообразности уголовного преследования Salomon.
«Наш аргумент заключался в том, что мы подадим пример самого экстраординарного сотрудничества со стороны подозреваемого. Результат повлияет на поведение будущих обвиняемых и на саму работу системы правосудия», – объясняет Уоррен.
Дав это экстраординарное обещание, Олсон тут же отказался за Salomon от привилегии «адвокат-клиент», которая защищала переписку между фирмой и ее юристами от прокуроров. Он заверил, что обо всем, что обнаружит Munger, Tolles & Olson в ходе расследования, Обермайер узнает сразу же[913]. На простом английском языке это означало, что Munger, Tolles & Olson от имени Salomon вызвалась действовать как рука правительства.
Это соглашение поставило компанию в парадоксальную ситуацию: ей приходилось вести разбирательство в отношении собственных сотрудников. Чем больше доказательств вины найдет Munger, Tolles & Olson, тем больше будет у Salomon свидетельств того, что она очистила свои ряды от недобросовестных сотрудников. Они в свою очередь должны были сотрудничать под угрозой увольнения, а их заявления больше не были защищены обычной привилегией «адвокат-клиент»[914].
30 августа, в свой день рождения, Баффетт отправился в Вашингтон. Он, Дерик Моган и Боб Денэм должны были дать показания перед Конгрессом. Баффетт произвел сильное впечатление, усевшись в одиночестве за стол подкомитета и пообещав полное сотрудничество с регулирующими органами[915]. «Я хочу выяснить, что именно произошло, чтобы это пятно легло на виновных, – сказал он, – и было снято с невиновных».
Конгрессмены поносили Salomon, изображая из себя спасителей инвесторов, и требовали полного разрыва с прошлым. Ответ Баффетта их поразил. «Красное море расступилось, и появился пророк», – описывал этот момент Моган[916]. Баффетт подчеркнул, что отныне у Salomon другие приоритеты: «Если сотрудник принесет фирме убытки, я отнесусь к этому с пониманием. Если же он нанесет даже малейший ущерб ее репутации, я буду беспощаден».
Позже эти слова много раз разбирались в учебных аудиториях и тематических исследованиях как образец корпоративного благородства. Непреклонная демонстрация Баффеттом своих принципов многое говорила об этом человеке. В этом заявлении выразились важнейшие качества личности Уоррена: прямота, его талант проповедника и приверженность простым правилам поведения. Открытость, цельность и предельная честность – ценности, которые отстаивал сам Уоррен, желавший, чтобы их отстаивала и Salomon.
Вернувшись в Седьмой корпус Международного торгового центра, Баффетт выпустил одностраничное письмо для сотрудников, настаивая на том, чтобы они сообщали ему обо всех юридических нарушениях. Мелкие проступки, например, незначительные злоупотребления с расходными счетами, можно было не учитывать, но, как писал Уоррен: «Если возникнут сомнения, звоните мне». Сверху на письме он указал номер своего домашнего телефона. В тексте, кроме прочего, были слова: «Мы собираемся вести первоклассный бизнес первоклассным способом»[917].
Баффетт хотел, чтобы все соответствовало принципу, который он называл «критерием первой газетной полосы». Он говорил: «Я хочу, чтобы работники спросили себя, готовы ли они к тому, что любой их поступок на следующий день появится на первой полосе местной газеты в статье, написанной осведомленным и критически настроенным репортером, о чем прочтут его супруги, дети, друзья»[918].
Тем временем сотрудники изо всех сил пытались спасти фирму. Они звонили клиентам и умоляли их не разрывать отношения с Salomon. Джон Макфарлейн и отдел РЕПО, который продавал и покупал партии облигаций, управляя процессом вывода средств клиентов со счетов фирмы, теперь вел напряженные переговоры с кредиторами, которые отказывались предоставлять фирме деньги[919].
Баланс таял со скоростью миллиард долларов в день. Команда Макфарлейна сосредоточилась на стабилизации баланса Salomon и отношений с клиентами, постепенно повышая стоимость размещения капитала и позволяя экономике сделать все остальное[920]. Они реструктурировали долг в сторону среднесрочных векселей и долгосрочного капитала. Трейдеры фирмы вели себя на рынке очень осторожно, скрывая гигантскую распродажу, которую проводили. Если бы другие брокеры поняли схему их продаж, они могли бы начать играть на понижение курса[921].
Выживание Salomon было далеко не очевидным, особенно под угрозой уголовного преследования. Сотрудники компании понимали смысл письма Баффетта. В столь напряженной ситуации ошибки были недопустимы. «Я хочу, чтобы каждый сотрудник был своим собственным инспектором по надзору за соблюдением нормативных требований», – говорил Баффетт. Кроме прочего, это означало, что ради спасения фирмы они должны были шпионить друг за другом. По мере того, как клиенты бежали, объем торгов сокращался и распространялся страх, давняя культура фирмы, основанная на бесшабашной готовности к риску, начала сходить на нет.
Через несколько дней Баффетта снова вызвали, на этот раз для дачи показаний в Сенате. Корриган, Бриден и федеральные прокуроры по-прежнему испытывали к Salomon отвращение. Ожидая вызова, Баффетт услышал, как сенатор Крис Додд спросил Корригана, неужели ФРС уснула на посту[922]. Корриган ответил, что письмо Стернлайта, доставленное 13 августа, должно было привести к смене руководства, но фирма его проигнорировала.
Баффетт сидел в полном недоумении. Он понял, что речь о какой-то серьезной проблеме, но не знал, о чем именно говорит Корриган[923].
Когда пришло время давать показания, Уоррена спросили: «Почему совет директоров, состоящий из умных людей, не проявил достаточной бдительности?» Не выдавая того факта, что внутри него все кипело от новостей о письме Стернлайта, о чем бы именно ни шла речь, Баффетт ответил, что руководство фирмы скрывало информацию от совета директоров[924].
Уоррен не собирался защищать Salomon. Защищая фирму, которая играла в «Покер лжецов», вряд ли можно было приобрести друзей. Salomon была финансовой Гоморрой, которую следовало провести через следствие, чтобы очистить от махинаций с заявками, вымогательства бонусов и метания пиццей в стажеров.
Смелая и бескомпромиссная позиция Баффетта в зародыше погасила разгорающуюся охоту на ведьм: костер для нее так и не разожгли.
Вернувшись в Salomon, Уоррен принялся выяснять подробности о письме Стернлайта. По отзыву члена совета директоров Гедейла Хоровица, «он был в ярости». Сокрытие письма Стернлайта, как и встреча с Глаубером, было еще одним актом «дозирования информации». Отношение Баффетта и Мангера к предыдущему руководству ужесточилось. Истинный смысл выражения Чарли «тянуть кота за хвост» применительно к Salomon окончательно прояснился: если тянуть кота за хвост достаточно долго, рано или поздно наступит момент, когда зверь расцарапает тебе лицо. Гутфройнда, по словам Баффетта, у них больше «не было возможности простить»[925].
Несмотря на все открытия, Баффетт руководил Salomon с внешней уравновешенностью и самообладанием. Но под его спокойным, как водная гладь, поведением таилась буря. Он терпеть не мог находиться вдали от Омахи слишком долго. Глэдис Кайзер замечала, как он оживлялся, когда возвращался домой, и как волочил ноги, когда ему приходилось уезжать[926]. Нью-Йорк нравился ему не больше, чем в молодости, когда он работал в Graham-Newman. Он держался отстраненно, никогда не выходил в торговый зал, даже в коридорах Salomon его можно было встретить нечасто.
Когда Баффетт был в Нью-Йорке, он в полпервого ночи звонил домой, потому что по специальной договоренности ему доставляли Wall Street Journal раньше, чем всей Омахе. По телефону ему зачитывали завтрашние новости[927]. Он напряженно слушал, боясь, что кто-то написал о Salomon что-то ужасное. Нередко так и было, но, по крайней мере, он узнавал об этом раньше подчиненных. Все они работали по четырнадцать часов и более в день, чтобы фирма не развалилась из-за постоянных препятствий и унижений. Агенты Salomon обзванивали клиентов, пытаясь убедить их в том, что фирма не идет ко дну. Клиенты отдела инвестиционного банкинга отменяли ранее заключенные сделки со скоростью звука. Конкуренты извлекали выгоду из шаткого положения фирмы, когда Salomon соревновалась с ними за банковские контракты[928].
В это время акции Salomon продолжали падать, достигнув отметки около 20 долларов за штуку.