Обжаловать это решение было невозможно. Фирма согласилась выплатить экстраординарный штраф.
Баффетт пытался как можно быстрее избавить компанию от имиджа «прогнившей до основания». Невзирая на ропот, он зарезал несколько сделок подряд, посчитав, что они слишком близки к опасной черте.
20 мая из офиса Обермайера позвонил Олсон и сообщил, что правительство не будет предъявлять обвинений и снимает все претензии. Генеральный прокурор США и Комиссия по ценным бумагам и биржам объявили о заключении мирового соглашения с Salomon в отношении дела о мошенничестве и других нарушениях. С учетом взноса в фонд реституции в размере 100 миллионов долларов, этот штраф оказался вторым по величине в истории Америки. В ходе урегулирования не было найдено никаких доказательств правонарушений, кроме незаконных заявок Мозера, которые были обнаружены самой Salomon. Мозера приговорили к тюремному заключению сроком в четыре месяца и уплате штрафа в размере 1,1 миллиона долларов. Ему было пожизненно запрещено заниматься профессиональной деятельностью[942]. Гутфройнду, Мериуэзеру и Штраусу был вынесен выговор за недостаточный контроль за сотрудником. Они были оштрафованы на небольшие суммы и отстранены от профессиональной деятельности на несколько месяцев[943].
Большинство наблюдателей потеряли дар речи от масштабов расплаты, несопоставимой с деянием, которое сводилось к техническим нарушениям одного из сотрудников. Многие решили, что, слишком легко признав свою вину перед правительством, Salomon отказалась от рычагов влияния на переговорах. На самом же деле крупный штраф был назначен прежде всего потому, что фирма провалила свои обязанности по своевременному уведомлению регуляторов о нарушениях. Это послужило причиной того, что Конгресс упрекнул их за сон на посту: тяжелым было не само преступление, а факт укрывательства виновного.
По оценкам Salomon, прибыль в 4 миллиона долларов, которую фирма получила от сделок Мозера, обошлась ей в 800 миллионов долларов в виде потерянного бизнеса, штрафов, пеней и судебных издержек. Статус фирмы как первичного дилера оставался неясным, хотя дело выглядело так, что вопрос будет наверняка решен в пользу Salomon[944]. Исход сотрудников замедлился, и рейтинговые агентства начали повышать уровень долговых обязательств Salomon. Клиенты стали возвращаться. Когда акции фирмы добрались до отметки в 33 доллара и поползли дальше, Баффетт объявил, что снимает с себя полномочия. Пост постоянного генерального директора занял Дерик Моган, а председателем совета директоров стал юрист Munger, Tolles & Olson Боб Денэм.
50. Лотерея
Дав показания в Конгрессе в качестве реформатора и спасителя Salomon, Баффетт превратился из богатого инвестора в героя. Его открытые и принципиальные взгляды принесли ему успех, потому что пробудили во многих сердцах тоску по благородству, мечтам о том, что честность будет вознаграждена, а оступившийся может искупить вину и восстановить доброе имя. Даже когда фурор утих, звезда Баффетта продолжала сиять. Акции Berkshire взлетели в стратосферу, превысив отметку в 10 тысяч долларов за штуку. Состояние Баффетта составляло 4,4 миллиарда долларов. Акции Сьюзи стоили 500 миллионов долларов. А у первоначальных партнеров Уоррена было по 3,5 миллиона долларов на каждую тысячу, вложенную в 1957 году.
Когда Баффетт входил в комнату, в ней начинало искрить электричеством. Все хотели к нему прикоснуться. В его присутствии люди чувствовали себя причастными к величию. Они теряли дар речи или бормотали что-то невнятное. Все, что говорил Уоррен, окружающие воспринимали как непреложную истину, не смея подвергать его слова критике.
Баффетт вспоминал: «Свои лучшие финансовые советы я давал, когда мне исполнилось 21, но люди меня не слушали. Я мог изречь что-то гениальное, и на меня никто не обратил бы внимания. Теперь я могу говорить глупости – многие все равно подумают, что в них есть великий скрытый смысл или что-то в этом роде».
Уоррена окружала дымка славы. Репортеры звонили ему постоянно. Когда над книгами о Баффетте начали работать писатели, люди, что видели его каждый день, сочли этот ажиотаж чрезмерным. В офисе Berkshire однажды появилась женщина и начала кланяться перед Уорреном. Глэдис Кайзер была вне себя от раздражения. «Не кланяйтесь ему!» – резко бросила она.
Многие сотрудники Salomon, нынешние и прежние, не кланялись Баффетту. Он ограничивал их свободу, урезал бонусы, презирал их бизнес – и они это знали. У многих сотрудников были свои печальные истории. Вскоре национальная пресса начала говорить об очевидном различии между образом Баффетта-скромняги и его холодным рационализмом. Трудно было представить, что человек, сидящий на крыльце своего дома со стаканом лимонада в руке и рассказывающий прибаутки, – это миллиардер Уоррен Баффетт, достигший небывалых высот бизнес-мастерства. Невозможно было объяснить, каким образом он выполнял работу временного главы инвестиционного банка, если считал Уолл-стрит бандой мошенников, плутов и шулеров?
В 1991 году на принадлежность Баффетта одновременно к двум мирам обратили внимание Wall Street Journal и New Republic[945]. Обе газеты опубликовали статьи, где указывали на несоответствие между самопрезентацией Баффетта как представителя среднего класса и обитателя Среднего Запада, внезапно очутившегося в стране Оз, и его регулярным участием в «слоновьих выгулах». Статья в Wall Street Journal сопровождалась врезкой под заголовком «В круг Баффетта входят богатые и влиятельные». Ниже перечислялись имена, в списке был и Уолтер Анненберг[946]. Один из упомянутых в статье вскоре установил с Баффеттом особенно близкие отношения – а ведь на момент публикации они были знакомы всего пять месяцев.
Тем же летом Баффетт познакомился с Биллом Гейтсом. Это случилось на праздновании Дня независимости, когда Кей Грэм затащила Уоррена к своей подруге Мэг Гринфилд, в дом на острове Бейнбридж неподалеку от Сиэтла. А Гринфилд отправлялась в ближайшее владение – в гости к Гейтсам – и позвала Уоррена с собой. В то время Билл был на двадцать пять лет младше Баффетта и интересовал его потому, что прославился необыкновенным умом. Кроме того, оба мужчины лидировали в гонке Forbes. Однако к компьютерам Баффетт относился так же, как к брюссельской капусте: «Пожалуй, не в этот раз». Но Гринфилд заверила, что ему понравятся Билл-старший и Мэри – родители Гейтса. С некоторой неохотой Баффетт согласился отправиться с ней.
У Гейтса были похожие сомнения. «Я сказал маме: “Ну не знаю… Парень, который просто вкладывает деньги и выбирает акции…” Но мама настояла на встрече», – вспоминает Гейтс. В день визита он прилетел на вертолете, чтобы иметь возможность в любой момент как можно быстрее исчезнуть[947].
Наблюдатели пристально следили за тем, как общались Уоррен и Билл после знакомства. Все знали: Гейтс не будет терпеть то, что ему неинтересно. Баффетт, когда ему было скучно, больше не уходил читать, но умел быстро выпутываться из утомительных разговоров.
Баффетт не стал ходить вокруг да около – он сразу же спросил Гейтса, какое будущее ждет IBM и является ли она конкурентом Microsoft. Кажется, компьютерные компании появляются и тут же исчезают – почему так происходит? Гейтс начал объяснять. Он посоветовал Баффетту купить акции двух компаний: Intel и Microsoft. Затем Билл спросил Уоррена о газетном бизнесе. Тот ответил, что дела теперь идут хуже из-за конкуренции. Через несколько минут мужчины увлеченно беседовали, будто знали друг друга много лет.
«Мы говорили и говорили, не обращая внимания ни на кого вокруг. Я задал целую кучу вопросов о его бизнесе, не ожидая, что пойму хоть что-то. Но Билл отличный учитель, так что мы просто не могли остановиться», – вспоминает Уоррен.
Приближался вечер. Гости уже перешли к игре в крокет, а Гейтс и Баффетт продолжали беседовать, не отвлекаясь на известнейших людей Сиэтла, крутившихся вокруг. «Мы как будто игнорировали всех этих важных людей, так что отец Билла мягко заметил, что он предпочел бы, чтобы мы побольше общались с другими», – рассказывает Уоррен.
«Билл убеждал меня купить компьютер. Я сказал: “Не знаю, что мне это даст. Мне не нужно знать, что происходит с моим портфелем акций каждые пять минут. А подоходный налог я могу и в голове рассчитать”. Гейтс обещал, что пришлет ко мне самую красивую девушку из Microsoft, чтоб она научила меня пользоваться компьютером, так что это будет просто и даже приятно. Я ответил: “От такого предложения почти невозможно отказаться. Но я все-таки откажусь”», – вспоминает Баффетт.
Пока солнце опускалось к воде, а гости пили коктейли, два миллиардера продолжали общаться. На закате вертолет Гейтса должен был улететь, но Билл решил остаться[948].
«За ужином Билл Гейтс-старший спросил у окружающих, что, по их мнению, помогло им добиться того, что у них есть. Я ответил: “Сосредоточенность”. И Билл ответил так же», – рассказывает Уоррен.
Неизвестно, сколько людей за столом понимали эту «сосредоточенность» в том же смысле, что и Баффетт. Его внутренней сосредоточенности невозможно было подражать. Она означала постоянную напряженность, которая была ценой совершенства. Она означала дисциплину и страстный перфекционизм, благодаря которым Томас Эдисон стал образцом американского изобретателя, Уолт Дисней – королем семейного досуга, а Джеймс Браун – крестным отцом соул-музыки. Она означала одержимость идеалом.
Через день Баффетт сбежал с острова и вернулся в Омаху. Он понял, что Гейтс гениален и прекрасно разбирается в бизнесе. Но с тех пор, как он упустил шанс вложить деньги в стартап Intel, Баффетт никогда не рассматривал технологические компании как инвестиционно-привлекательные. Они приходили и уходили, их продукция устаревала. Хотя Уоррен купил сто акций Microsoft, для него это было все равно, что съесть конфетку. Но он все равно не смог заставить себя приобрести акции Intel – и это при том, что Баффетт иногда покупал ценные бумаги какой-нибудь компании, чтобы просто следить за ней