В понедельник Баффетт по-прежнему не выходил на связь. Корзин стал более пессимистично смотреть на перспективу выставить заявку. Он поговорил с Питером Фишером из Федеральной резервной системы, который собирал кредиторов Long-Term для переговоров о совместной спасательной операции. После этого появилась надежда, что ФРС собирается снизить процентные ставки.
В это время Long-Term потерял еще полмиллиарда долларов. Банки, проверявшие бухгалтерские книги фонда, использовали полученные сведения против него[1017]. У фонда оставалось меньше миллиарда долларов. Ирония заключалась в том, что за год до этого фонд выплатил 2,3 миллиарда долларов собственным инвесторам, чтобы увеличить долю фонда, принадлежащую партнерам. Если бы эти деньги были у компании сейчас, Long-Term, возможно, смог бы выжить самостоятельно. Теперь же на каждый доллар капитала приходилось сто долларов долга: такое соотношение не устроило бы ни одного здравомыслящего кредитора.
Баффетт с группой Гейтса был на пути в Бозман, штат Монтана. Корзин связался с ним еще утром и получил разрешение привлечь к участию в торгах крупного страховщика AIG, владевшего бизнесом деривативов. Его председатель Хэнк Гринберг дружил с Уорреном. У AIG были опыт и команда, которые могли заменить Мериуэзера на посту управляющего, а фигура влиятельного Гринберга могла уравновесить присутствие Баффетта и, возможно, сделать его участие более приемлемым для Мериуэзера.
На следующее утро сорок пять банкиров собрались в ФРС, чтобы обсудить вопрос о спасении клиента, который так безжалостно издевался над ними последние четыре года. Long-Term снова поставил их в безвыходную ситуацию: если фонд рухнет, вместе с ним обвалятся и другие хедж-фонды. По мере того, как костяшки домино падали одна за другой, возрастала вероятность глобального финансового краха. Повторялась ситуация с Salomon. Об этом Баффетт и Мангер предупреждали на своих собраниях акционеров с 1993 года. Теперь перед банками стоял вопрос выживания. Они с неохотой раздумывали: не вложить ли им еще денег в Long-Term – сверх тех сумм, которые они уже потеряли, – чтобы фирма смогла уплатить долги и остаться на плаву. Когда Корзин объявил, что Баффетт участвует в торгах, мысль о том, что он придет и все выкупит, чтобы в будущем сорвать куш, никому не понравилась. Это могло бы выручить всех, но Баффетт всегда выигрывал, и некоторых это сильно раздражало. Президент Федерального резервного банка Нью-Йорка, Уильям Макдонаф позвонил Уоррену, чтобы выяснить, насколько он серьезен. Баффетт, который в этот момент садился в автобус, чтобы отправиться в Йеллоустонский национальный парк, подтвердил, что готов выставить заявку. Уоррен не понимал, зачем ФРС организует спасательную операцию, когда группа частных покупателей в лице Berkshire, AIG и Goldman Sachs готова решить проблему без помощи правительства. Около одиннадцати часов по нью-йоркскому времени Уоррен позвонил по спутниковому телефону в Long-Term и сказал, что собирается через Goldman участвовать в торгах за весь портфель фонда.
«Я не хотел задерживать автобус, поэтому просто сделал это. Хотя ситуация меня убивала», – говорит Баффетт.
Через час Goldman прислал Мериуэзеру по факсу одну-единственную страницу с предложением купить фонд за 250 миллионов долларов, при условии увольнения его самого и его партнеров. Если Мериуэзер пойдет на сделку, AIG, Berkshire и Goldman вложат в Long-Term еще 3,75 миллиарда долларов, причем большую часть суммы профинансирует Berkshire. Чтобы свести к минимуму вероятность того, что Long-Term попытается получить более выгодное предложение на стороне, Баффетт дал всего час на принятие решения.
К тому времени у Long-Term оставалось чуть больше 500 миллионов долларов. Баффетт предлагал меньше половины от этой суммы. После выплаты долгов и покрытия убытков Мериуэзер и его партнеры были бы изгнаны из фирмы, расставшись со своим капиталом почти в 2 миллиарда долларов. Но документ был составлен Goldman с ошибкой: в нем предлагалось купить управляющую компанию LTCM, а не ее активы, хотя Мериуэзеру было известно, что Баффетту нужны были именно они. Адвокат Мериуэзера сообщил, что для продажи портфеля, а не управляющей компании, необходимо согласие партнеров[1018]. Long-Term попросила о временном экстренном инвестировании, пока фонд будет собирать согласия. Дозвониться до Баффетта, чтобы обсудить эту просьбу, они не смогли. Позже Уоррен сказал, что, если бы им удалось до него дозвониться, он бы согласился на сделку. Но вместо этого Баффетт из Йеллоустона снова и снова пытался по спутниковому телефону дозвониться до Корзина из Goldman и Хэнка Гринберга из AIG. Телефон не работал, так что Уоррен понятия не имел, что происходит в Нью-Йорке.
Макдонаф с банкирами оказался в затруднительном положении. У него имелось предложение от консорциума Berkshire-Goldman-AIG, но сделки не было. Трудно было оправдать участие правительства в спасательной операции, когда на столе лежало жизнеспособное предложение от частных компаний. Он сообщил собравшимся банкирам, что другое предложение не прошло по «структурным причинам». Баффетт не присутствовал на собрании и возразить не мог. В результате сделки, посредником которой выступила ФРС, четырнадцать банков внесли в общей сложности 3,6 миллиарда долларов. Лишь один банк, Bear Stearns, отказался участвовать, чем заслужил враждебное отношение от коллег на годы вперед. Команда Мериуэзера выторговала для себя условия, которые, по их мнению, были разве что немного лучше «подневольного труда»[1019].
В тот вечер в гостинице «Лейк» Баффетт узнал, что произошло. Он посчитал, что Мериуэзер попросту не хотел продавать ему фонд – в противном случае он нашел бы способ. Возможно, Мериуэзера задело высказывание одного из партнеров фонда: «Баффетт заботится только об одном – о своей репутации. Из-за скандала с Salomon он не станет вести бизнес с Дж. М»[1020]. С финансовой точки зрения спасательная операция правительства была для него более выгодной, чем предложение Баффетта.
На следующий день Уоррен все еще перебирал в уме варианты отыграть все назад. В это время у Гейтса наготове был следующий сюрприз. Они прибыли в Ливингстон, штат Монтана, и сели в арендованный Гейтсом шикарный частный поезд: всего девять вагонов, полированное дерево, лакированная кожа. Внутри уже ждали Шэрон Осберг и скромный программист Фред Гительман. Пока все остальные любовались утесами и водопадами каньона Уинд-Ривер, Уоррен, Билл, Шэрон и Фред удалились на покрытый прозрачным куполом второй ярус для двенадцатичасовой марафонской игры в бридж. Периодически у Баффетта звонил телефон, он разговаривал с кем-то из Нью-Йорка о Long-Term, пока мимо проплывали невероятные пейзажи. Возможно, думал он, еще не поздно было отменить предстоящую спасательную операцию и вернуть к жизни частную сделку. Но из этого так ничего и не вышло[1021]. По крайней мере, карты смогли отвлечь Уоррена от этой неудачи.
На следующее утро после окончания игры Осберг и Гительман остались в Денвере. Следующие несколько дней, пока поезд неторопливо двигался через Гранд-Каньон в долину Напа, Баффетт читал в газетах о спасательной операции и постепенно терял надежду.
Всего через семь лет после того, как регулирующие органы раздумывали, не позволить ли Salomon рухнуть со всеми вытекающими последствиями, ФРС организовала спасительную операцию для частной инвестиционной компании, беспрецедентным образом вмешавшись в дела рынка. После этого ФРС трижды за семь недель снижала процентные ставки, чтобы не допустить паралича экономики. В итоге фондовый рынок взлетел, как кричащая банши[1022]. Партнеры и большинство сотрудников Long-Term работали в течение года за 250 тысяч долларов, что было по их меркам нищенской платой, но позволяло закрыть позиции фонда и расплатиться с долгами[1023]. Хилибранд, задолжавший 24 миллиона долларов, подписывал трудовой договор со слезами на глазах[1024]. Большинство сотрудников фонда после этого нашли хорошую работу. Мериуэзер основал хедж-фонд поменьше, не такой закредитованный, забрав с собой часть команды. Многие полагали, что партнеры легко отделались, учитывая, что они чуть не привели к краху весь финансовый мир. Баффетт же считал это одной из величайших упущенных возможностей в своей жизни.
В то же время Эрика Розенфельда посетило озарение. Возможно, никакие модели не работают, когда мир сходит с ума. Чтобы они действовали, нужен большой капитал. Как раз какой предлагала Berkshire Hathaway. В конце концов если вы собираетесь сделать рискованную ставку на сто или более миллиардов, вам нужен надежный партнер, с капиталом такого масштаба, который, по сути, отменит финансовый рычаг, раскрыв над вами большой зонтик во время шторма[1025]. Возможно, им было бы лучше принадлежать компании вроде Berkshire Hathaway, даже если бы это означало отказаться от права владения фондом. Получить и то, и другое было нельзя. Если бы Berkshire взяла на себя риск и вложила в компанию свои деньги, прибыль тоже досталась бы ей.
Полагать, что можно переложить риск на кого-то другого, оставив вознаграждение себе, было большой ошибкой. Именно такая точка зрения доминировала на финансовых рынках, что со временем привело к масштабным последствиям. Центральный банк возглавляет операцию по спасению частной финансовой компании – значение такого явления было трудно переоценить.
Если хедж-фонд, каким бы крупным он ни был, слишком велик, чтобы обанкротиться, можно ли вообще позволить рухнуть любому крупному финансовому институту? Правительство рискует превратиться в гаранта обеспечения запаса прочности