Багаев лог

В. А. МосквитинБагаев лог

1

Багаев лог — это глубокая лощина, протянувшаяся вдоль Якутского тракта с юга на север на три десятка километров. Если спуститься от тракта и пересечь лощину поперек в любом из тех мест, где это позволяет сделать болото, вплотную примыкающее к тракту, то через шесть-восемь километров неизбежно упрешься в озеро Шантой, прозрачно-зеленоватые воды которого ограничивают лощину с востока. С севера и юга выходы из лощины сторожат две величественные горы (местные жители называют их гольцы), лысые вершины которых видно из любой точки Багаева лога. С противоположных от лощины сторон, там, где кончается граница лесов, мхов и лишайников, гольцы покрыты сплошными щебенчатыми россыпями, из-за которых путь к их вершинам практически недоступен. И вряд ли нога человека достигала этих вершин. Может быть, именно поэтому гольцы называются Братья святые. Из северной части озера Шантой вытекает речушка Канцыгайка, которая, причудливо извиваясь в каменистых берегах, упирается в подножие северного Брата святого, а затем резко поворачивает на юг и разрезает Багаев лог пополам по всей его длине.

Там, где Канцыгайка делает петлю, избегая встречи с хмурым гольцом, раскинулось старинное сибирское селение Седово. Его пятистенные дома весело сбегают от возвышенности к озеру, приветливо поблескивая широкими окнами. В трех десятках километров от Седова, у подножия южного Брата святого, расположилось другое старинное село — Копытово. В противоположность первому оно, наоборот, отходит от озера и жмется к границе лесов. Рубленные из вековых лиственниц добротные большие дома и многочисленные амбары прячутся за высокими, неприступными, сложенными из цельных бревен заборами. Если в Седове дома веселы и гостеприимны, то в Копытове неприветливы и хмуры. Окна в них небольшие, узкие, похожие на бойницы приготовившейся к осаде крепости. Два села как два человека, противоположных по внешнему виду и складу характера: один — задорный, щедрый, с душой нараспашку, другой — угрюмый, прижимистый, себе на уме.

Когда-то, в конце прошлого века, через Копытово проходила большая таежная тропа, которая, огибая южного Брата святого, уходила на северо-восток, тянулась вдоль Приморского и Байкальского хребтов на многие сотни километров и терялась в истоках рек Северо-Байкальского нагорья. Кто только не топтал эту таежную «большую дорогу»! Бродяги и охотники, старатели и каторжники, исследователи и купцы. Много тайн хранит она, много взяла жизней. На этой тропе люди гибли от голода и холода, от равнодушия своих собратьев, от лютого зверя, а то и от пули, кистеня или острого топора: нередко случалось, что разбойный сибирский мужичок зарился на золотишко идущего с севера прижимистого старателя или удачливого купца. Много костей белеет в густой таежной траве, а еще больше их зарыто в земле вдоль тропы...

Времена изменились. Сразу после революции на тропе перестали попадаться каторжники и бродяги, затем исчезли и купцы, вслед за ними — спиртоносы и старатели. С постройкой Якутского тракта и открытием регулярного судоходства на Лене тропа эта осталась в пользовании лишь геологов и охотников, да и те предпочитают так называемую малую авиацию.

2

На таежных хребтах уже лежал снег. Стояла глубокая осень голодного и тяжелого сорок шестого года. По раскисшей проселочной дороге худая лошаденка тянула разбитую телегу, на которой сидел небольшой сухонький старичок. Казалось, он дремал, склонив голову на грудь, но, когда лошадь останавливалась и телега переставала скрипеть, старичок моментально вскидывал голову, дергал вожжи и неожиданно звонким голосом кричал:

— Но, милая-а-а!

Снова раздавался скрип телеги, возница опускал голову на грудь и погружался в свои невеселые думы.

Проскрипев по улицам районного центра, телега остановилась у небольшого деревянного дома, на фасаде которого выделялась вывеска: зеленый фон, на нем коричневый герб и мелкие печатные буквы: «Прокуратура Союза ССР», а ниже покрупнее: «Прокурор К-ского района».

Старичок проворно соскочил с телеги, привязал лошаденку к воротам и засеменил к высокому крыльцу.

Прокурор Степан Филиппович Рылов неохотно поднял голову от бумаг на столе и посмотрел на посетителя, пытаясь вспомнить, не встречал ли он его раньше. Перед ним стоял шустрый на вид старичок с худым, но румяным лицом, живыми ясно-голубыми, как у младенца, глазами, белой бородкой клинышком. Не ожидая приглашения, он легко опустился на стул и начал без предисловий:

— Ищите моего Николая!

Рылов недоуменно рассматривал странного посетителя. Прокурор был под впечатлением приятной вести: он дочитал сообщение из области о том, что вскоре в прокуратуру будет направлен следователь. «А то я и жнец, и чтец, и на дуде игрец», — горько думал Степан Филиппович, имея в виду те многообразные и часто непосильные обязанности, которые лежали на нем в трудные военные годы. А за день до этого сообщения он узнал от начальника райотдела милиции Татаринова не менее приятную новость: в район приезжает новый оперуполномоченный «угро» — демобилизованный фронтовик Федор Иванович Чернов, который после войны работал на Дальнем Востоке.

— Какого Николая? — наконец спросил Рылов.

— Петренко, сына моего.

— Давайте уж, отец, по порядку. Как ваша фамилия?

— Добрушин.

— А Петренко ваш сын?

— И нет, и да, — замялся старичок. — Вообще-то мы со старухой считаем его сыном, да и он нас батькой и маткой кликал...

Старик начал рассказывать. Прокурор слушал и все глубже вникал в эту житейскую историю.

Года за два до конца войны в село Манзурка приехал молодой, почти еще подросток, тракторист, бывший детдомовец Николай Петренко. На квартиру его определили к бездетным старикам Добрушиным. У них он прижился и стал им все равно что родным. От них он и уехал на Крайний Север, на строительство. Оттуда писал старикам письма и обещал после войны вернуться к ним.

Летом этого года Николай Петренко приехал к Добрушиным. Высокий, косая сажень в плечах, веселый, уверенный в себе и в будущем, он очень обрадовал стариков. Николай рассказал, что все это время работал на строительстве шахты на Чукотке. Возвращаясь к Добрушиным, он сначала заехал в село Копытово к своему дружку Алексею Копытову, который пригласил его погостить. Алексей предложил ему насовсем остаться в Копытове, но Николай захотел проведать Добрушиных. Все вещи он оставил у Алексея, так как точно еще не решил, будет ли перебираться на постоянное жительство в Манзурку. Дня через четыре Петренко согласился с уговорами стариков, просивших его остаться навсегда у них, и стал собираться за вещами в Копытово. Перед отъездом он заявил, что вернется дней через пять-шесть.

— Опять сяду на трактор, — сказал Николай на прощанье. — А к зиме приведу вам невестку.

— Присмотрел уже по душе, Коленька? — ласково спросила у него старушка.

— Присмотрел, мама, — улыбнулся Николай.

Обнимая сына на прощанье, Добрушин смахнул непрошенно набежавшую слезу:

— Век не мечтал об этаком. Одел ты меня, как генерала, в кожанку и сапоги хромовые.

— Что вещи? — улыбнулся Николай. — Они не главное. Хотя, если разобраться, тебе давно пора скинуть свой полушубок да зашитые ичиги, ты заслужил это. Вот приеду совсем и в деревне людям поможем. Есть у меня кое-что из одежонки.

— Правда твоя, что вещи? Сам, главное, приезжай! — махнул рукой старик.

С тех пор прошло больше четырех месяцев, но Петренко в село к Добрушиным так и не вернулся. «Как в воду канул», — говорили старики. Сначала они думали, что Николай загулял в Копытове, потом предположили, что передумал ехать к ним, к тому же он говорил, что приглядел где-то невесту. С нетерпением они ждали от Николая каких-нибудь вестей, но время шло, а вести не приходили. Николай загадочно молчал...

Прокурор заверил Добрушина, что постарается выяснить в Копытове, куда уехал Петренко. Старичок с уважением поклонился и быстро вышел из кабинета.

Дела не давали Рылову покоя ни днем, ни ночью. Время было тяжелое, смутное. Людей не хватало, нераскрытые преступления ждали своей очереди, требующие срочного рассмотрения бумаги заполняли сейф. В водовороте этих дел Рылов все же не забыл поинтересоваться судьбой Петренко. На запрос прокуратуры председатель Седовского сельского Совета сообщила, что Петренко Николай Павлович, по свидетельству очевидцев, в середине лета уехал из Копытова и направился в К. — районный центр. Прокурор позвонил в паспортный стол и выяснил, что в районном центре Петренко не прописался. «Значит, выехал за пределы района, раздумал оставаться у стариков, — с сожалением подумал Степан Филиппович. — Все же надо проверить обстоятельства на месте. Поручу-ка я это дело новому сотруднику. Но сначала посоветуюсь с начальником райотдела милиции».

3

Федор Чернов мерз на пронизывающем осеннем ветру и с нетерпением поглядывал на дорогу. Уже третий час он стоял на окраине областного центра в надежде поймать попутный транспорт до К., куда его направили на службу в милицию. Часа два назад мимо него, разбрызгивая грязь, прогрохотал грузовик, но шофер даже не удостоил взглядом человека в поношенном драповом пальто, стоящего на обочине с поднятой рукой. Федор в душе обругал водителя, а заодно и себя: послушался сестру и переоделся в довоенное штатское, которое она с трудом сохранила для него. С одной стороны, не хотелось обижать сестру, а с другой — был бы в солдатской форме, шофер наверняка остановился бы: фронтовиков везде встречают радушно.

Из-за крайних деревянных домов неожиданно блеснул слабенький луч автомобильного прожектора, а затем раздался надтреснутый звук мотора. Вскоре Чернов разглядел полуторку и, схватив с земли небольшой чемоданчик, выскочил на проезжую часть дороги. Когда он разместился в кабине трудяги «АМО», водитель заверил его, что к вечеру следующего дня они будут в К.

Действительно, через сутки Федор входил в райотдел милиции. Постучав в дверь, он, четко, по-военному чеканя шаг, вошел в кабинет Татаринова, молодцевато щелкнул каблуками и уже собрался представиться по всей форме, но начальник опередил его. Из-за стола поднялся высокий лысый мужчина с удлиненным, изрезанным морщинами лицом, с внимательными серыми глазами. Чернов увидел у него на погонах четыре звездочки и сразу же вспомнил напутственные слова начальника управления: «Капитан Виктор Афанасьевич Татаринов, под началом которого вы будете трудиться, исключительно честный и бескорыстный человек, добросовестный работник. Правда, он вспыльчив, но быстро отходит. У него богатый опыт нашей работы, прислушивайтесь к его советам. Не гнушайтесь также советами местного прокурора. Этот в своем деле большой тактик и умница, а вам наверняка придется выполнять и следственные действия...»

— Если я не ошибаюсь, передо мной Федор Иванович Чернов, — просто сказал капитан и с чувством пожал Федору руку. — Поздравляю с прибытием в наш таежный край.

4

...Уже второй месяц Чернов занимался раскрытием преступлений. Татаринов и Рылов упорно учили Федора этому искусству, которое давалось ему нелегко. Однако за это время он изучил все формальные стороны ведения расследования: порядок возбуждения уголовного дела, допроса свидетелей, проведения осмотра, обыска, выемки, опознания, предъявления обвинения, окончания следствия, избрания меры пресечения, в том числе и заключения под стражу. Но кроме знания формальностей сотруднику уголовного розыска необходимы и другие, не менее ценные качества: способность устанавливать контакт с любым человеком, умение вызвать человека на откровенный разговор даже тогда, когда он упорно противится такому разговору. Рылов учил Чернова при анализе доказательств отмечать все случайное, казалось бы, не относящееся к делу, строить логическую систему доказательств, которая создавала бы ясную картину события, случившегося за много дней, месяцев или даже лет до момента расследования. Шло время.

Чернов по поручению прокурора уже закончил следствие по нескольким десяткам дел. Рылов и Татаринов были им довольны. Федор работал охотно, не считаясь со временем. Следствие захватывало его, да и обстановка того периода требовала работы с напряжением всех сил.

Ранним утром Чернов уже находился в райотделе, а покидал свой рабочий кабинет поздним вечером, делая в течение дня два перерыва — на обед и ужин. В свободное время — а его за сутки, не считая сна, у Федора было не более двух часов — он продолжал мысленно анализировать материалы расследуемого им в данный момент факта, старался объяснить себе мотивы тех или иных поступков людей, с которыми сталкивался в течение дня. В этих условиях время летело незаметно. Близилась зима тысяча девятьсот сорок седьмого года...

В один из осенних вечеров в небольшой кабинет Федора заглянул Рылов и попросил зайти на второй этаж к начальнику райотдела.

— Вот упорный старик, — такими словами встретил Чернова Татаринов и подал ему письмо — пачку листов, исписанных корявым почерком полуграмотного человека. Письмо начиналось словами: «Найдите Николая Петренко».

— Старик Добрушин обратился с этим заявлением к прокурору области, — начал объяснять ситуацию Рылов, — и прокурор предложил возбудить уголовное дело по факту исчезновения Петренко Николая Павловича. — Рылов помолчал, собираясь с мыслями, а затем продолжил: — Еще в начале осени по моей просьбе председатель сельского Совета проводил поверхностную проверку. Согласно этим данным Петренко около года назад выехал из села Копытово к нам в К., а отсюда — в неизвестном направлении. Тогда же с начальником, — Рылов взглянул на Татаринова, — мы договорились, что детальную проверку поручим тебе. Вот, ознакомься с материалами и наметь план розыска. Я возбуждаю уголовное дело. Потом еще раз подумаем, куда мог исчезнуть Петренко.

Рылов поднялся, давая понять, что разговор окончен.

— Да, постой! — вернул вдруг Чернова от двери Татаринов. Он быстро вышел из-за стола, приблизился к Федору и крепко взял его за плечи. — Совсем забыл поздравить тебя. Сегодня я получил документы: тебе присваивается первое офицерское звание, — Татаринов внимательно посмотрел Федору в глаза, притянул его к себе и обнял, а потом отстранил и слегка подтолкнул к двери: — Ну, успехов тебе.

Когда Федор был уже в коридоре, прокурор крикнул ему вдогонку:

— Прежде чем составлять план, съезди на место.

В тот вечер Чернов направлялся домой в приподнятом настроении, однако не думать о делах все равно не мог. Мысли его возвращались к только что прочитанному заявлению, полному душевной боли, и он дал себе твердое слово раскрыть тайну исчезновения Петренко.

5

— Да ты подумай, что говоришь! — прокурор был явно недоволен. — Чтобы друг, земляк, с которым бок о бок вместе провели несколько лет в нелегком труде, мог поднять руку на своего товарища и лишить его жизни! Нет, нет и еще раз нет! — Рылов с силой хлопнул по столу ладонью. — Ну какие у тебя основания делать такие поспешные выводы?

— Это не поспешные выводы.

— А я говорю, что поспешные, и давай кончим об этом. Для обыска нет оснований, и постановление я тебе утверждать не буду.

— Степан Филиппович, выслушайте меня.

— Не буду слушать, и не проси. От кого, от кого, а от тебя я этого не ожидал. — Рылов с раздражением ткнул в пепельницу папиросу и отвернулся от Федора, давая понять, что больше на эту тему он разговаривать не желает, затем, немного остыв, встал, походил по кабинету и почти спокойно закончил: — Иди подумай, а потом поговорим.

— Я уже все обдумал и продолжаю настаивать на своем.

Рылов вдруг побагровел, но сдержал раздражение:

— Еще раз все взвесь, а я освобожусь — побеседуем.

Часа через полтора он заглянул в кабинет Чернова, уселся верхом на стул напротив стола, за которым тот сидел, руки положил на спинку и на них склонил голову.

— Ну, что там у тебя? Докладывай подробно. А за горячку прости. Сколько подлостей видел-перевидел, а такое в голове не укладывается. Вот и дал волю чувствам.

Федор, волнуясь, торопливо начал рассказывать.

— Да ты не торопись, не горячись, как я, — остановил его Рылов. — Горячность не дружит с логикой. Разберем все по порядку. Прежде всего почему ты считаешь, что Петренко нет в живых? Может, он где-то спокойно поселился, трудится и не ведает о твоих заботах.

— Если бы Петренко был жив, то за это время хоть раз обязательно приехал бы к Добрушиным. А если бы не смог приехать, то наверняка написал бы им. Ведь даже в самые тяжелые дни он писал письма своим старикам, от которых впервые узнал, что такое родительская ласка.

— Ну, а если этот молодой человек, почти не знавший, как ты говоришь, ласки в жизни, женился и поэтому забыл о стариках?

— Нет. Дело в том, что я нашел девушку, которую Петренко полюбил и которая отвечала ему взаимностью. Это Мария Добровольская, учительница начальной школы в Копытове. Когда Николай второй раз приехал в село, они договорились пожениться. Петренко сказал Марии, что вызовет ее попозже письмом в Манзурку, чтобы там сыграть свадьбу. Однако с момента его отъезда не только Добрушины не имеют о нем никаких сведений, но и Добровольская тоже.

— Да-а, — в раздумье протянул прокурор. — В совокупности эти факты действительно дают веские основания предполагать, что Петренко нет в живых. — Он снова задумался, а затем спросил: — Ну, допустим, что Николай погиб и смерть его насильственная. Но причем же здесь Алексей Копытов?

— Не нравятся мне чем-то эти Копытовы, отец и сын, — угрюмо произнес Федор.

— Ну, знаешь, если подозревать людей в совершении преступлений на основании только своего субъективного восприятия, то мы можем залезть бог знает в какие дебри. «Не нравятся» — это твое личное мнение. А как о Копытовых отзываются односельчане?

— Дело в том, что почти все жители этого небольшого села носят фамилию Копытовы, все они близкие или дальние родственники. Большинство из них встречались с Петренко, говорят о нем только хорошее, но когда просишь охарактеризовать отца и сына Копытовых, то они замыкаются и просто-напросто уходят от прямых ответов. У меня создалось впечатление, что все жители села связаны между собой какой-то тайной.

— Ну, это уже работает твое богатое воображение, — иронически заметил прокурор. — А что о Копытовых говорит невеста Петренко, Добровольская?

— Она приехала в деревню два года назад и объективно охарактеризовать отца и сына не может, но говорит, что они какие-то мрачные, нелюдимые и даже злобные.

— Чем это подтверждается?

— Когда Николай с Алексеем приехали в село, у Копытовых была вечеринка с выпивкой и закуской. Марию тоже пригласили. Здесь она и познакомилась с Николаем. Так вот, во время вечеринки Добровольская откровенно залюбовалась Петренко: статный красавец с веселыми голубыми глазами, интересный рассказчик, он невольно притягивал к себе внимание присутствующих, в том числе и Марии. С интересом наблюдая за ним, Добровольская случайно заметила, что Копытов-старший временами останавливал на Петренко какой-то тяжелый, мрачный взгляд. Когда она неожиданно встретилась с ним глазами, то увидела в его взгляде что-то такое, отчего ей стало жутко. Позднее, когда она познакомилась с Николаем ближе, каждый раз при воспоминаниях об этой вечеринке ее охватывал какой-то безотчетный страх за Николая. Она говорит, что и сейчас, когда вспоминает этот взгляд старика Копытова, у нее по телу пробегают мурашки.

— Здесь тоже больше чувств, чем фактов, — сказал Рылов.

— Чувства позволяют человеку познавать окружающую действительность.

Оставив без внимания это замечание, прокурор задал Чернову прямой вопрос:

— Какие у тебя имеются фактические основания подозревать Копытовых в том, что они причастны к исчезновению Петренко, и требовать санкцию на производство у них обыска?

Чернов немного подумал и затем изложил свои доводы:

— У Копытовых Петренко ночевал последнюю ночь, они его и провожали до Якутского тракта, а после этого Петренко никто не видел.

— Нашел ли ты очевидцев, которые могут подтвердить, что Копытовы провожали Петренко?

— Да. Многие жители села видели, что однажды ранним утром (точную дату никто назвать не может) со двора Копытовых выехала телега, на которой лежало несколько чемоданов и вещевой мешок Петренко. На телеге сидел старик Копытов, а Николай с Алексеем неспеша шли за телегой пешком.

— Видел ли кто из жителей, как Копытовы возвратились обратно?

— Нет.

— Почему Добровольская не провожала Петренко?

— Дело в том, что Копытов-младший постоянно грубовато подшучивал над отношениями, установившимися между Николаем и Марией. Поэтому накануне вечером, прощаясь с Марией, Николай попросил, чтобы она его не провожала.

— Значит, Копытовы проводили Петренко до Якутского тракта, где посадили в попутную автомашину, следующую в сторону К.?

— Да, так они утверждают.

— Ты не спрашивал у них, почему Петренко поехал в К., а не в Манзурку?

— Они говорят, что Петренко якобы сначала хотел пожить в К. у какого-то знакомого, а затем уже ехать в Манзурку.

— Тогда нужно искать этого знакомого.

— Все обстоятельства свидетельствуют о том, что такого знакомого, у которого можно было бы остановиться, Петренко в К. не имел. А накануне отъезда он говорил Добровольской, что едет в Манзурку.

— Ну, а если все же был знакомый? — задумчиво спросил Рылов.

— Не было у него такого знакомого! — горячо запротестовал Чернов, выделив два последних слова.

— Не было, не было... Смотри, какой ясновидец нашелся, — иронически заметил прокурор. — Свидетелей, в том числе Копытовых, допрашивал?

— Допрашивал.

— Тогда давай-ка почитаем твои материалы.

Рылов углубился в чтение, и в кабинете наступила долгая, тягучая тишина. Чернов с нетерпением поглядывал на прокурора, но тот не отрывался от бумаг. Сосредоточенно листая страницу за страницей, он морщил лоб и беззвучно шевелил губами. Вдруг лицо Рылова засветилось, морщины на нем расправились, он начал быстро переворачивать страницы в обратную сторону. Найдя нужную строчку, он подчеркнул ее ногтем и торжествующе взглянул на Чернова:

— Эх, молодо-зелено, что же ты о главном-то молчишь? Вот оно, смотри: ни Копытов-младший, ни Копытов-старший ни одного раза не разошлись в описании проводов Петренко и возвращения обратно. Оба подробно и одинаково рассказали о том, как пили воду у моста через Канцыгайку. Ты правильно сделал, что допросил их обо всех мелких деталях. Итак, все эти детали совпадают в рассказе обоих. Вот только факт самого расставания и прощания... Копытов-старший говорит: «Петренко пожал нам руки и прыгнул в кузов машины». Копытов-младший: «Петренко крепко обнял и расцеловал меня, затем отца и прыгнул в кузов». Разница есть?

— Есть, — согласился Чернов.

— О чем это может говорить? — допытывался прокурор.

Чернов не сразу уловил его мысль, а потому промолчал. Прокурор, не дождавшись ответа, сам сделал вывод:

— А это говорит о том, что прощания могло и не быть. Не исключена возможность, что они расстались с Петренко по-иному или вернулись с ним обратно в Копытово. В этих двух протоколах, а вернее, в нескольких строчках скрывается очень важный факт... А ты занялся исследованием одной психологии. В свете этого факта и твои психологические рассуждения приобретают совсем другой смысл. — Прокурор протянул Чернову дело: — Санкцию на обыск я тебе дам, но что ты будешь искать?

— Вещи, документы Петренко.

— А ты хорошо знаешь его вещи?

— Нет, вещи не знаю, но могут быть документы, — неуверенно произнес Федор.

— Если Копытовы причастны к исчезновению Петренко, то документы они хранить не будут, а вещей ты не знаешь. Пока ты разыщешь свидетелей, с которыми Петренко и Алексей Копытов возвращались с Чукотки, и уточнишь, какие у Петренко были вещи, пройдет немало времени, а терять его не следует. Поэтому, производя обыск, ты опиши все вещи, какие будут у Копытовых, и на это же ориентируй понятых, но ничего из имущества не изымай и не передавай никуда на хранение, за исключением предметов, которые будут носить какие-нибудь явные следы убийства. Вообще следы эти ищи упорно и внимательно. Если Копытовы вернулись с Николаем обратно в село, то они могли убить его дома. Поэтому, несмотря на то что с тех пор прошло довольно много времени, тщательно осмотри все стены: нет ли на них замытых брызг крови. При необходимости сделай со стен соскобы. Осмотри детально также все щели в половицах, а если нужно, вскрой половицы: между ними могут быть затеки крови. Что же еще? — Рылов на мгновение задумался и вдруг неожиданно закончил: — Впрочем, на обыск поедем вместе, — и добавил, увидев на лице Чернова улыбку победителя: — Но все это вовсе не значит, что я полностью принимаю твою версию.

6

Чернов устало опустился на мшистый валун и стал в задумчивости осматривать каменистую вершину гольца. Она напоминала неприступную прибрежную скалу, выступающую из глубин океана. Только над такими скалами постоянно кружатся птицы, оглашая окрестности своим гомоном. А здесь такая тишина, что звенит в ушах. Голая вершина расплывчато дрожит в знойном летнем мареве. Все же вид гольца навеял Чернову воспоминания о последних месяцах войны. Однако от этих воспоминаний он быстро отвлекся, так как его волновали дела сегодняшнего дня, которые постоянно не давали ему даже минуты покоя.

Федор был уверен, что Петренко погиб. Хотя он не знал его лично, но думал о его гибели с большой скорбью. Почти его ровесник, как и он, познавший трудности военного времени, Петренко, казалось Федору, был человеком, близким ему по духу. Эти соображения заставляли его вести розыск более упорно, подогревали и без того страстное желание найти причины исчезновения Петренко. Но пока старания были безрезультатны.

Чернов снова и снова вспоминал и анализировал недавние события. Ярко и отчетливо, деталь за деталью перед его мысленным взором вставала картина обыска у Копытовых. На стук в крепкие, из толстых плах ворота долго никто не отзывался, лишь за оградой было слышно беснование свирепого цепного пса, бегавшего вдоль толстой стальной проволоки, протянутой наискось из одного угла двора в другой. Калитка открылась внезапно. По всей вероятности, перед этим нежданных гостей внимательно разглядывали через какую-то потайную щель. По крайней мере «гостям» так показалось.

— Милости просим, — хрипло проговорил Копытов-старший. Его крупная, напоминающая куб голова на крепкой короткой шее, широкий квадратный торс, мощные узловатые руки, твердая грузная походка — все говорило о незаурядной силе. Голову и бо́льшую часть лица покрывала густая и черная, как смоль, поросль, так что видны были только широкий приплюснутый, как у боксера, нос и черные блестящие глаза. Копытов-младший по внешнему облику представлял собой слегка уменьшенную копию отца, только на его крупном неулыбчивом лице не было бороды и усов.

В доме пришедших встретила дородная старуха, которая, засуетившись, начала накрывать на стол.

— Ты свои черепки оставь, власть пришла по делу, — цыкнул на нее, как на собаку, старик, и она молча уселась у стола, покорно опустив руки на колени.

«Домостроевские порядки», — усмехнулся про себя Чернов.

В просторном пятистенном доме из шести комнат и кухни была идеальная чистота.

— Обыск делать будете? — спокойно спросил Копытов-старший.

— А почему вы так решили? — поинтересовался прокурор.

— Да еще моего деда и отца часто жандармы навещали, старая власть тоже порядок любила, — скривился Копытов.

— Что же они искали?

— Да всякое, — ответил Копытов неопределенно.

— Вы что же, любую власть отрицаете? — спросил прокурор.

— А зачем она? — пожал плечами Копытов. — Каждый сам себя защищать должон.

Во время обыска, который длился более четырнадцати часов, Чернов поразился обилию дорогих для того времени вещей в простом крестьянском доме: несколько пар хромовых сапог, меховые куртки и брюки, костюмы гражданского и военного покроя, отрезы различных тканей и многое другое.

— Все это Алексей привез от «чукотцев», — пояснил Копытов-старший.

Только однажды смутились отец и сын — когда в кармане одного из найденных пиджаков Чернов обнаружил записную книжку и подал ее прокурору. Тот, прикрыв находку ладонью, попросил Алексея сказать приблизительно, какие у него были записи в книжке. Алексей замялся. Тогда Рылов потребовал от него написать на листе бумаги несколько слов. При сличении почерки явно не совпадали. Однако Копытов-старший моментально предупредил готовые быть заданными вопросы:

— Книжка, наверно, его друга Петренко. Они ведь, как братья родные, одежду друг у дружки брали. Петренко, видно, и забыл.

Больше ничего обыск в доме не дал. Перешли в пристройки. В одном из амбаров подняли половицы, копнули землю и сразу же наткнулись на что-то твердое. Чернов аккуратно окопал это место, выгреб землю и направил луч фонарика себе под ноги. На дне квадратной ямы, выкопанной в черноземе, лежал шарообразный глиняный ком размером с крупный арбуз, на ощупь твердый, как камень. В каком-нибудь другом месте ни Федор, ни Рылов, ни понятые не обратили бы внимания на этот глиняный ком, но здесь он лежал в черноземе, и это бросалось в глаза.

Федор с трудом оторвал «арбуз» от земли и вынес из амбара. При солнечном свете можно было безошибочно определить, что этот грубый кусок глины создала рука человека. Все недоуменно разглядывали странную находку. Копытовы не подавали никаких признаков волнения. Старик равнодушно похлопал по глиняному кому ладонью и предложил разбить его кувалдой, но Рылов попросил зубило и молоток, затем стал осторожно откалывать один кусочек глины за другим. Выдолбив небольшое отверстие глубиной в несколько сантиметров, он почувствовал, что сердцевина у этого странного кома более прочная, чем оболочка. Расчистив и расширив отверстие, Рылов в глубине его увидел часть коричневого предмета из обожженной глины и догадался, что внутри находится или глиняный горшок, или кринка. Когда глина с поверхности предмета была осторожно сбита, то все увидели круглый глиняный горшок, плотно закрытый ржавой металлической крышкой.

Тут Чернов заметил, что Копытов-старший проявляет какое-то беспокойство и одновременно любопытство. Рылов с трудом снял с горшка крышку, и в лучах заходящего солнца желтовато заблестели крупицы золотого песка, которым горшок был заполнен доверху. Копытов-старший схватился за голову и закружился на одном месте, причитая, как по покойнику:

— Эх, отец, отец! И жандармы не нашли, и я не нашел, а эти нашли! Эх, отец, отец...

— Золото подлежит изъятию, — спокойно объяснил ему Рылов. — По закону оно является собственностью государства и не может находиться в гражданском обороте.

— Эх, отец, отец!.. — причитал старик.

— Иди звони в район, пусть сюда приезжает Татаринов да прихватит с собой управляющего банком и заведующего райфо, — сказал Рылов Федору.

Криминалистическая экспертиза показала, что горшок с золотым песком был замурован в глину примерно в конце прошлого или начале этого века. В близлежащей местности золото никогда не мыли, поэтому можно было предположить, что песок попал к предкам Копытовых из ручьев Северо-Байкальского нагорья. Но при таком предположении возникала одна загадка: никто из Копытовых не бывал в той местности, а количество песка свидетельствовало о том, что золото добыто не одним человеком и не за короткое время.

Однако все эти обстоятельства не проливали свет на причину таинственного исчезновения Петренко. А Чернов считал раскрытие этой тайны не только своим служебным долгом, но и обязанностью бывшего фронтовика, испытавшего, как и Петренко, непосредственно на себе все тяготы военного лихолетья, как и он, не раз смотревшего смерти в лицо. Вот почему Федор решил отложить все другие дела и заняться только этим. Старшие товарищи одобрили его решение.

7

Чернов поселился в Копытове у Дарьи Михайловны — одинокой пожилой женщины, потерявшей во время войны мужа и двух сыновей. За небольшую плату она «прикрепила» его к своему немудреному столу, состоявшему в основном из хлеба, кваса и овощей, благо последних в то время на огороде Дарьи Михайловны было предостаточно. Спал он на сеновале. Обычно Федор завтракал рано утром и сразу же шел бродить по селу и окрестностям. Хозяйка всегда замечала по этому поводу: «Кто рано встает, тому бог дает».

Федор переговорил со многими, можно даже сказать почти со всеми жителями Копытова. И, хотя со времени исчезновения Петренко прошел почти год, люди помнили его хорошо: щедрый, общительный, он за короткое время перезнакомился с большинством сельчан. К старым относился с уважением, к молодым — доброжелательно, к подросткам — покровительственно. Многие с любовью показывали подаренные им вещи.

Несколько раз Чернов случайно встречался на улицах села с Копытовыми. Старик Данила смотрел на него с неприкрытой ненавистью: не мог простить то, что у него изъяли золото. Алексей же равнодушно отворачивался. Конечно, оба прекрасно понимали цель его пребывания здесь.

Иногда Чернов ходил в Седово, чтобы позвонить из сельсовета в прокуратуру, но ничего не было слышно. Лишь из разных мест поступали ответы на запросы: Петренко Николай Павлович в такой-то области или таком-то районе не проживает.

В последний раз, выходя из сельсовета, Федор столкнулся с дряхлым стариком, которого время согнуло так, что широченная белая борода, колыхаясь по ветру, почти касалась земли. В пергаментно-желтой дрожащей руке старик держал толстую суковатую палку, на которую опирался при ходьбе.

— Что, касатик, нашел безвестно пропащего? — спросил он Федора.

Чернов удивился древнему виду старика, но не удивился вопросу. Он уже привык к тому, что в сельской местности все новости разносятся моментально и деятельность любого человека, тем более следователя, как его здесь называли, протекает на виду у всех жителей.

— Не могу найти, отец, — откровенно признался Федор, с интересом разглядывая «исторического» деда.

— Ищи, ищи, — доброжелательно посоветовал старик. — Там его, наверное, и загубили. Отродясь это село было бандитское, — он погрозил в сторону Копытова суковатой палкой. — Я-то знал еще деда Данилы — Прохора, тот промышлял золотишко на большой дороге, да и отец не отставал. Пошарь-ка ты на их бывшей земле, на заимке: не туда ли они, лихоимцы, заманили твоего служивого?

Старик подробно рассказал, как найти нужное место. И вот Федор уже который час разыскивает развалины заимки. Он оторвал взгляд от вершины гольца, стряхнул с себя оцепенение и поднялся с валуна. По приметам, нужное место было где-то поблизости.

Пройдя метров триста по широкой, но заросшей тропе, Чернов увидел возвышавшуюся над кронами других деревьев высокую лиственницу с расщепленной вершиной. Свернув с тропы, он пробрался по густой траве к этому лесному богатырю и от него пошел на северо-восток, постоянно оглядываясь назад и следя за тем, чтобы верхушка лиственницы совпадала с вершиной южного Брата святого. Вскоре лес поредел, и Федор оказался на пепелище. По словам старца, это было место бывшей заимки Копытовых. Заимка-покойница, как и все усадьбы в селе, когда-то была огорожена глухим замкнутым забором. Позже забор большей частью сгорел, но по следам углей и золы, которые уже зарастали бурьяном, нетрудно было определить его границы. По этим же следам Чернов легко нашел место, где раньше стояли дом и амбары, и отметил про себя, что заимка была расположена так же, как и усадьба Копытовых в селе. «Любили постоянство», — подумал Федор.

Вдруг его внимание привлекли какие-то странные звуки, нарушавшие размеренное гуденье леса. Казалось, будто кто-то скребет по земле. Федор осмотрелся, но источник звуков определить не смог. Общий вид пепелища представлял собой унылое, безотрадное зрелище. Федору стало как-то не по себе. Он вновь прислушался и осторожно двинулся на звуки. Внезапно стало тихо, и совсем неожиданно для себя Федор увидел старика Данилу. Тот по плечи скрылся в яме, торчала лишь одна голова. Их разделяло не более пятнадцати метров. Черные блестящие глаза Копытова в растерянности и с изумлением уставились на Федора. Чернов машинально потянулся за пистолетом, но усилием воли остановил себя и спокойно спросил:

— Что вы здесь делаете?

Данила молча вылез из ямы, распрямился во весь свой громадный рост и громко закричал:

— Леха, бросай! Камедь окончилась.

Метрах в двадцати в стороне из земли показался Алексей Копытов. Он тоже вылез из ямы и подошел к отцу. Так они и стояли, настороженные, друг против друга: с одной стороны представитель закона Чернов, с другой — отец и сын Копытовы.

— Так что же вы здесь делаете? — повторил Федор.

Данила уже преодолел изумление и растерянность и с вызовом ответил:

— Да вот думали, что не один только ты фартовый — золотишко в чужих дворах находишь. Может, и нам фарт привалит. Родитель мой и здесь мог горшочек зарыть.

— Если даже золото зарыли ваши родственники, то все равно вы обязаны сдать его государству в обязательном порядке, — жестко сказал Чернов. Затем он недоверчиво осмотрел множество свежевырытых в песчаной почве ям и направился в обратный путь.

8

На другой день Федор вместе с прокурором и понятыми вновь осматривал пепелище. Копытовы там больше не появлялись, но об их деятельности свидетельствовали расположенные в строгом шахматном порядке ямы различной глубины.

— Научно работали, — заметил Рылов.

Федор был раздосадован и в разговоры не вступал. В душе он клял себя за то, что поддался излишней подозрительности и притащил нескольких людей на пепелище, где нет никаких следов исчезнувшего Петренко.

Часа через два представители закона и понятые, внимательно обследовав примерно половину пепелища, дошли до места, где когда-то стоял дом с обширным подпольем. Сейчас на месте подполья была заваленная закопченными кирпичами яма. Федор принялся разбирать кирпичи, а остальные двинулись обследовать территорию заимки дальше.

Чернов методично выбрасывал кирпичи из ямы, работая, как хорошо отлаженный механизм: нагнулся, выпрямился — два кирпича полетели в сторону; снова нагнулся, выпрямился — еще два кирпича отброшены. Через несколько минут ему стало казаться, что предосеннее солнце печет слишком жарко, а лучи его обжигающе безжалостны. Пот заливал глаза, но Федор продолжал работать в том же темпе. Часа через три он добрался до самого дна подполья. К этому времени к нему вернулись остальные участники неудачного поиска.

— Ну что ж, на этом закончим, — с ноткой сожаления сказал прокурор.

— Я думаю немного покопать.

— Ты же видишь, яма старая, забросана кирпичами еще во время пожара, ну что там найдешь?

— А может, ее забросали недавно, — упрямо возразил Федор.

— Ну, копай, — с сомнением согласился Рылов.

На сравнительно небольшой глубине лезвие лопаты глухо стукнулось о твердый предмет. В земле, перемешанной с пеплом, зажелтела кость, и вскоре на Федора, оскалившись в злобной ухмылке, глянул пустыми глазищами-ямами человеческий череп. На лобной кости его зияла сквозная дыра с неровными краями.

Тяжело дыша, Федор вылез из ямы и отер со лба холодный пот. Наверху безмятежно колыхался полдень, дул освежающий ветерок. Прокурор, примостясь на камне, писал протокол. Федор встряхнулся и подумал: «А не почудилось ли мне все это?» Но, посмотрев на дно ямы, он снова увидел белевшую в разрытой земле кость. Чернов помахал рукой понятым и Рылову.

— Ну, что там? — спросил прокурор.

— Человеческий череп.

Эти два слова мгновенно сорвали Рылова с места, и он стремглав бросился к Федору.

— Где?

Федор показал на дно ямы, и прокурор осторожно полез в нее. Череп, а вслед за ним и кости скелета извлекли наверх. Судя по всему, убитый был рослым человеком. Вылезая из ямы, Рылов задумчиво, как бы про себя, произнес:

— Может, это и Петренко, но кажется мне, уж больно долго лежали кости в земле... — Побубнив еще что-то себе под нос, Рылов неожиданно спросил Чернова: — Что думаешь делать?

— Арестовать Копытовых? — ответил вопросом на вопрос Федор.

— Нет, — твердо отрезал прокурор. — Ты про метод Герасимова слышал?

— Художника Герасимова? — недоуменно переспросил Чернов.

— Нет, антрополога и скульптора, Герасимова Михаила Михайловича. Он тоже художник в своем роде, разработал способ восстановления лица человека по его черепу.

— Про это я не слышал, — признался Федор.

— А работник уголовного розыска обязан про это слышать и знать, — назидательно произнес Рылов. — Так вот, надо направить череп в лабораторию Герасимова, и мы точно узнаем, Петренко это или нет. Сдается мне, что этот человек пострадал намного раньше, чем Петренко, — добавил прокурор, внимательно рассматривая останки. — Поэтому арестовывать Копытовых мы не будем, а вот обыск у них снова сделаем на днях. Из Н-ской прокуратуры по нашему запросу сообщили, что разыскан сослуживец Николая Петренко и Алексея Копытова — Сергей Переломов. Он вместе с ними ехал на пароходе с Чукотки и хорошо знает, какие вещи были у Петренко и Копытова. Он уже выехал к нам. После его приезда и сделаем обыск. Не возражаешь?

— Нет, конечно, — ответил Чернов.

9

Все повторилось, как и в первый раз. Так же на стук в ворота долго никто не отзывался, так же за высокой оградой злобствовал цепной кобель, так же неожиданно в проеме ворот открылась небольшая калитка и перед ними предстал грозный старик Копытов. В черных бездонных глазах нет-нет да и поблескивал тщательно скрываемый огонек ненависти. На этот раз Данила не сказал вошедшим ни слова, лишь окинул каждого с ног до головы беглым взглядом и молча двинулся к крепкому высокому крыльцу. Федор подумал, что человеку со слабыми нервами под взглядом Копытова наверняка станет не по себе.

Обыском опять руководил Степан Филиппович. Все найденные вещи были тщательно переписаны. В конце обыска Рылов вытащил из своего кармана толстую записную книжку и, полистав ее, обратился к старшему Копытову:

— Я не вижу большого кожаного чемодана, коричневого кожаного пальто, хромовых сапог, мехового костюма, меховых брюк с заплаткой на колене и ряда других вещей. Куда они девались?

— А почему вас заинтересовали эти вещи?

— Мы установили, что они принадлежали Николаю Петренко.

— А почему вы их спрашиваете у нас?

— Они были у вас при прошлом обыске.

— А если сплыли? — с издевкой спросил Копытов и тут же сам себе ответил: — Нет, уважаемые власти, копия протокола оставлена у нас, — и он достал из-под клеенки со стола лист бумаги и торжествующе потряс им перед лицом прокурора. — Здесь не говорится, что у нас были вещи Петренко. Были свои, ими мы и распорядились по-своему. А вещи Петренко? Ищите, воля ваша.

— Найдем, — спокойно ответил Рылов.

Осмотр многочисленных сараев, амбаров, чердаков, погребов не оправдал надежд. Чернов досадовал на прокурора, считая, что на обыск следовало взять бывшего сослуживца Петренко — Сергея Переломова. Перед обыском Сергей подробно описал вещи, имевшиеся у Петренко и Копытова в тот момент, когда они плыли на пароходе с Чукотки. В частности, он отметил такую подробность: Петренко случайно прожег свои меховые брюки на коленке и прямо в каюте наложил на это место заплату. Рылов, Чернов и понятые помнили, что при первом обыске видели брюки с заплатой, но сейчас они как в воду канули. Исчезли и некоторые другие вещи. Чернов считал, что Переломова следует взять с собой, чтобы легче было найти вещи Петренко. Но Рылов рассуждал иначе: мы сами должны по описаниям Переломова найти необходимые вещи, а уж он опознает их в числе других аналогичных вещей. В противном случае снизится доказательственное значение его показаний. И вот они ничего не могут найти...

Со двора снова вернулись в дом, где опять начали обследовать все углы. Рылов шепнул Чернову, чтобы тот вел осмотр тщательно, постепенно переходя от одного места к другому. И теперь Федор медленно ходил из угла в угол, из комнаты в комнату, а прокурор незаметно наблюдал за реакцией старика Копытова. Почему именно старика, а не других членов семьи? Степан Филиппович рассудил, что в доме должен быть тайник и уж старик Копытов, как глава семьи, обязательно знает о нем, а вот жена и сын могут и не знать, поэтому наблюдать за их поведением бесполезно.

Старик внешне был спокоен. Но вот Чернов снова подошел к русской печи, которая занимала пятую часть дома и, расположенная посредине, обогревала все комнаты. Уже в который раз он заглянул в топку, затем в большое квадратное отверстие печи. «Стоп!» — сказал себе Рылов. Он заметил в глазах Копытова беспокойство. Оно показалось в них лишь на одно мгновение, на какую-то долю секунды, но этого оказалось достаточно для опытного в своем деле Степана Филипповича.

Прокурор подошел к печи, отстранил Чернова и, изогнувшись, засунул голову в отверстие камина, расположенное на высоте примерно ста тридцати сантиметров от пола. Туда свободно входила не только голова, но и плечи. Сам камин русской печи был размером примерно два на два метра. Кроме углей на дне камина и сажи на уходящих вверх сводах, Рылов ничего не увидел. Он попытался повернуть голову вверх и рассмотреть дымоход, но мешал какой-то выступ внутри печи. Рылов вытащил голову из камина. Его лицо, испачканное сажей, выражало скрытую досаду. Федор едва удержался от смеха. Прокурор, не обратив внимания на широкую улыбку Федора, внимательно, в упор посмотрел на Копытова, и тот отвел взгляд в сторону. Тогда Рылов небрежным тоном, будто из простого любопытства, спросил:

— Наверное, в печи и мыться можно?

— Да, раньше кости парили, — нехотя ответил Копытов.

— Давайте все во двор, — неожиданно скомандовал прокурор.

Копытов с готовностью выскочил из избы. Во дворе Рылов предложил Федору залезть на крышу.

— Так чердак мы уже осмотрели, — не понял его Чернов.

— А теперь лезь и иди к трубе.

Федор по грохочущей железом крыше дошел до трубы и заглянул в нее. Сначала он не увидел ничего, кроме нагара сажи.

— Ну что там? — нетерпеливо спросил снизу Рылов.

— Да ничего.

— Смотри внимательней.

Приглядевшись, Федор увидел на внутренней кирпичной стенке трубы металлический костыль, от которого тянулась вниз тонкая бечева.

— Ну, что? — торопил прокурор.

— Вижу металлический костыль, а к нему привязана тонкая веревка.

— Она идет вниз?

— Да.

— Рукой дотянешься?

— Дотянусь.

— Когда мы войдем в избу, перерезай веревку.

В доме Рылов подвел понятых к отверстию печи и предложил внимательно наблюдать. В наступившей тишине было слышно лишь тяжелое сопение Копытова-старшего. Алексей же равнодушно стоял у двери, на его угрюмом лице не отражалось никаких чувств. Все замерли.

Вдруг в печи раздалось какое-то шуршание, и сверху на пол камина упали два больших чемодана и туго набитый вещевой мешок.

— Бог послал, — удовлетворенно улыбнулся прокурор. — Ну, что скажете, гражданин Копытов?

Когда Федор, запыхавшись, возвратился в дом, прокурор уже разглядывал разложенные на полу вещи, которые они так упорно искали. Вместе с вещами из дома Копытовых были изъяты обоюдоострый кинжал и сапожный нож, а также все огнестрельное гладкоствольное оружие и боевые припасы к нему.

Копытовы — отец и сын — были арестованы.

10

Переломов бо́льшую часть изъятых вещей опознал, они принадлежали сержанту Петренко. Но дальше этого дело не продвинулось. Копытовы стояли на своем: ничего про Петренко не знаем, уехал и все.

— А вещи?

— Вещи оставил на хранение.

— Зачем вы их прятали?

— Боялись, что кто-нибудь украдет.

— Почему же отрицали, что у вас имеются вещи Петренко?

— Думали, что, раз Петренко исчез, зачем говорить про вещи — нам останутся. Да и боялись подозрений.

— Но ведь следствием установлено, что Петренко уезжал с вещами.

— Часть увез, а часть оставил.

— Зачем оставил?

— Хотел вернуться за ними позднее. Он ведь присмотрел в нашей деревне невесту.

Такие или примерно такие показания давали Копытовы прокурору. Рылов понял, что их объяснения вполне логичны, и не сомневался в том, что Копытовы обговорили все детали своих показаний заранее, но опровергнуть их доводы было нечем. Собранные улики пока еще не позволяли пробить возведенную Копытовыми стену запирательства. Несмотря на это, Рылов все же решил предъявить Копытовым обвинение в убийстве Николая Петренко.

Старик Данила, ознакомившись с постановлением, спокойно заметил:

— А может, Николай-то жив, а вы нам убийство приписываете?

— Мы обнаружили труп Петренко.

— Где? — хрипло спросил Копытов, заерзав на стуле.

— На вашей бывшей земле.

В ответ Данила разразился гомерическим хохотом. Откинув голову на спинку стула и задрав вверх бороду, он судорожно затрясся.

— Так этому покойничку уже полвека, — наконец выдавил он из себя, вытирая покрасневшее лицо, и перекрестился.

Когда Копытову-младшему стало известно о том, что на территории их бывшей заимки обнаружен истлевший труп, он равнодушно заметил:

— Это, наверное, работа еще моего деда или прадеда, а может, и кого другого. Вся наша деревня в прошлом промышляла этим. За золотишко могли любому горло перерезать.

Рылов никак не мог понять психологию Алексея. Замкнутость и хитрость были присущи ему так же, как и его отцу. В то же время прокурор интуитивно чувствовал, что сын чем-то отличается от отца. Иногда он позволял себе осуждающие высказывания, наподобие этого, но сразу же замыкался, и ни одна мысль не отражалась на его неулыбчивом лице и в равнодушном взгляде. Рылову казалось, что Алексея что-то гнетет, что-то гложет его душу изнутри, но наружу не прорывается: не позволяет копытовская угрюмая натура.

Однажды в минуту откровенности Алексей заявил прокурору и Чернову:

— Николая вы все равно не найдете.

В его интонации Рылов уловил слабый оттенок тоски. А может быть, ему это просто показалось.

— Что же он, уехал за границу?

— Может, и за границу, — Алексей повторил эти слова как бы машинально и опять ушел в себя.

О том, чтобы при таких обстоятельствах направлять дело в суд, не могло быть и речи. Отсутствие трупа Петренко делало позицию обвинения очень шаткой и уязвимой. Не укрепляли ее и несколько сотен ответов из разных уголков страны, свидетельствующие о том, что Николай Павлович Петренко нигде проживающим не значится. Рылов понимал, что достаточно в суде возникнуть даже такому абсурдному вопросу, не сменил ли Петренко фамилию, и это уже породит сомнение в его гибели. И, хотя в деле было достаточно данных, говорящих о том, что у Петренко не было никаких оснований менять фамилию и исчезать из поля зрения близких людей, эти данные не могли бы устранить сомнение в его гибели. А всякое сомнение, по советским законам, толкуется в пользу обвиняемого.

И Рылов, и Чернов с нетерпением ждали из Москвы, куда были направлены обнаруженный на пепелище заимки череп и фотография Петренко, заключения. Обнадеживало то, что областная биологическая экспертиза, сославшись на специфические условия, в которых находился труп (сухая песчаная почва, пепел), не дала категорического заключения о времени гибели этого человека.

Наконец долгожданный пакет из Москвы пришел. Рылов был в отъезде, и Чернов первый ознакомился с документами. Едва взглянув на фотографию лица, восстановленного по черепу, Федор понял, что их надежды рухнули. На фотографии был изображен мужчина с сильно выступающими подбородком и лбом, так что создавалось впечатление, будто остальные части лица, в том числе и нос, находятся где-то в глубине между ними. Особенно хорошо это было заметно на фотографии в профиль. Заключение было категорическим, из него вытекало, что найдены останки не Петренко, а кого-то другого. Тщательное биологическое исследование показало, что костяк пролежал в земле несколько десятков лет.

11

И вот Федор опять в Копытове. «Николая вы все равно не найдете», — временами звучал у него в ушах голос Копытова-младшего. «Найдем, наверняка найдем», — мысленно возражал ему Чернов. Но как найти?

В селе не было ни одного человека, с которым бы он не беседовал, в окрестностях — ни одной тропинки, по которой бы он не прошел в поисках хоть каких-нибудь следов загадочного происшествия. «А все ли я сделал для того, чтобы найти эти следы?» — подумал Федор.

Неожиданно ему пришла в голову простая мысль: «Я еще ни разу не говорил с местными мальчишками, а ведь это вездесущий народ». Эта мысль заставила Федора заторопиться в сельскую школу. Было как раз первое сентября — «открытие» учебного года. Вскоре он уже стоял во дворе начальной сельской школы — в веселом, говорливом царстве. Шла большая перемена.

«Дядю следователя» здесь знали все мальчишки, знали они и то, что он арестовал бородатого злого старика Копытова. Многие помнили Петренко: «Это дядя с Чукотки, у которого всегда были конфеты». Но куда он делся, никто не мог сказать.

— Кто видел этого дядю последним? — спросил Федор.

Начались рассказы, но все не то. Прощаясь, Чернов пообещал прийти на другой день, надеясь, что за это время кто-нибудь из ребят вспомнит что-то важное. Но уже вечером к нему пришла Мария Добровольская, ведя за руку мальчика лет десяти. По ее взволнованному лицу Федор понял: есть новые сведения.

— Вам необходимо побеседовать с Васей Снегиревым, — сказала девушка.

Вася Снегирев оказался рыженьким стеснительным мальчуганом в застиранной рубашонке и залатанных штанишках. Перед Черновым он терялся и прятал за спину руки в чернильных пятнах. Да, он помнит дядю Николая. Он видел его в последний раз вместе с Копытовыми около черемухового куста, когда дядя Николай уезжал из их села. С ними была лошадь с телегой.

— А где этот черемуховый куст?

— Здесь в окрестностях есть только один черемуховый куст, — вмешалась в разговор Мария, — он находится километрах в трех от села.

Вася подтвердил: да, именно около этого черемухового куста, который известен всем ребятишкам, он и видел Копытовых и Петренко. Это было давно. Однажды ранним утром Вася и его старший братишка, который сейчас учится в Седове в школе-интернате, подбирали на колхозном току зернышки — остатки после окончания молотьбы и вывоза урожая. Сначала мальчики услышали скрип телеги, а затем увидели выплывшую из утреннего тумана голову сердитого старика Копытова. Они спрятались и тайком наблюдали, как лошадь с телегой и старик Копытов снова скрылись в тумане. Вслед за телегой перед ними прошли и также скрылись в тумане Алексей Копытов и Николай Петренко.

— Куда они направлялись?

— В лес, в ту сторону, где живет бурятка Алена.

— Какая Алена?

В беседу опять вступила Добровольская и стала объяснять. Недалеко от Якутского тракта стоит избушка одинокой старой бурятки, которая занимается охотой. Избушка расположена рядом с зимником, соединяющим Копытово с Якутским трактом напрямую. Однако этой дорогой пользуются обычно зимой. Летом и осенью по ней не ездят: можно утонуть в болоте.

Чернов моментально вспомнил показания Копытовых. Они оба подробно рассказывали, как остановили лошадь на мосту через Канцыгайку, а сами посидели на берегу, попили холодной речной воды и двинулись дальше. Сопоставив эти показания и новые данные, Федор без труда понял, что Николая Петренко они провожали не по летнику, как сами описывали, а по зимнику.

Теперь нужно было проверить и подтвердить данные, полученные от Васи Снегирева. Как выяснилось, его братишка Коля тоже хорошо запомнил тот случай. Их мать рассказала, что в Копытово ее с двумя ребятишками забросила нелегкая послевоенная судьба. Она стала работать в колхозе, а дети, часто голодая и пытаясь раздобыть что-нибудь съестное, нередко после уборки урожая бродили по окрестностям и «кайсырили», то есть собирали оставшиеся на полях колоски, картофель, брюкву или зерна на токах, — все это они приносили домой, помогая матери кормить семью.

12

В тайгу повестку не пошлешь, и Чернов решил сам посетить бурятку Алену. Несколько раз он побывал около небольшой избушки, но никого не застал: Алена промышляла. Наконец ему посчастливилось. Еще издали он уловил запах дыма и услышал повизгивание собак: Алена была дома.

У костра стояла низкорослая подвижная старушка лет семидесяти с узким разрезом живых приветливых глаз и с трубкой в зубах.

— Здравствуй, гостем будешь! — она первой поприветствовала Чернова. — Вот и мясо готово.

От костра распространялся ароматный мясной дух. Федор уселся на бревно рядом с Аленой, вытащил кисет и подал его старой бурятке. Она стала сосредоточенно набивать трубку, затем нагнулась над костром и прямо руками выхватила из огня небольшой светящийся жарким пламенем уголек. Раскурив трубку, сосредоточенно уставилась на огонь и погрузилась в какие-то свои думы.

Федор не знал, как приступить к разговору. Словно угадав его мысли, Алена неожиданно заговорила:

— Моя сначала угощай гостя, а потом его расспрашивай, — и снова, замолчав, стала смотреть на языки пламени.

После того как Федор отведал сочного мяса и жирной вкусной саламаты[1], бурятка заварила душистый чай и начала разговор.

— Что за человек? Зачем по тайге бродишь? Зачем бывал здесь? — спросила она.

— А вы откуда знаете, что я бывал здесь? — удивился Федор.

— Алена все знай, все по следам в тайге читай, — хитро блеснула старуха узкими умными глазами.

Чернов рассказал о причине своего прихода.

— Копытов? Алена помнит, Алена хорошо помнит. Бывали они здесь лето назад. Старый и молодой. А с ними веселый смелый батыр. Алена угощал их тарасун[2]. Алена угощай всех — и хороших, и недобрых. Копытов сильно плохой человек, хитрый человек, много молчит, много думает, черно думает.

— Откуда ты знаешь это?

— Алена живет в тайге, Алена чует плохого человека... Все трое и конь — они вернулись обратно, спустились в Багаев лог и пошли к селу. Алена им сказал, что летом через болото с конем и телегой к тракту они не пройдут.

— А далеко здесь тракт?

— Совсем близко, его даже слышно. Вот он, слушай! — И Алена напряженно прислушалась. Однако Федор, кроме повизгивания собак, томящихся на привязи, да шума тайги, которая под легким ветром величественно гудела тысячами своих ветвей, ничего не услышал. Он недоуменно посмотрел на Алену.

— Машина прошла, — пояснила старуха.

«Ну и слух», — мысленно удивился Чернов.

Поблагодарив Алену за угощение и беседу, он направился в село. В голове мелькали самые разные мысли: «Значит, останки Петренко следует искать недалеко от зимника, пересекающего Багаев лог, между селом и избушкой. Территория поиска будет километров пять протяженностью и минимум по два в стороны от дороги. Немало. Ничего, разобьем эту территорию на квадраты. Кстати, надо спросить местных жителей, хорошо ли в селе известно, что летом проехать по зимнику к тракту невозможно. Если это факт, известный всему селу, то он явится дополнительной косвенной уликой против Копытовых... Для розысков организуем жителей не только Копытова, но и Седова».

Планы Чернова внезапно нарушила разбушевавшаяся стихия — осенний паводок. Горные сибирские речушки разливаются не только весной, но иногда и поздней осенью. Раз в несколько лет бывает, что ночи с частыми теплыми дождями, сменяющиеся жаркими солнечными днями, размывают в горах ледники. Именно в этом году осень долго обрушивала на горы теплую воду, а затем подогревала их палящими лучами солнца. Еле заметные ласково журчащие светлые ручейки, впадающие в озеро Шантой, превратились в мутные ревущие потоки, которые несли с собой вывернутые с корнем деревья, разрушенные охотничьи избушки, смытые со склонов гор стога сена, разбухшие туши животных. Озеро как бы вспухло и из прозрачно-зеленоватого превратилось в желто-бурое. Принимая в себя огромные массы воды, оно пенилось, волновалось и готовилось при первой возможности вырваться из замыкающих его берегов. Наконец, мутные водяные валы хлынули через исток Канцыгайки. Всегда весело журчащая Канцыгайка теперь с ревом набросилась на подножие северного Брата святого, но мощный голец отбросил ее воды в Багаев лог, который превратился в огромный кипящий водоворот. Проложенный через Канцыгайку мост, связывающий Копытово по летнику с Якутским трактом, мгновенно смыло. Мощный поток играл, как прутиками, вырванными с корнями огромными деревьями. Взбесившаяся вода размывала себе новые пути, с остервенением хлестала по старым оврагам и старицам. И над всем этим хаосом безжалостно сверкал нестерпимо горячий солнечный диск.

Так же неожиданно, как и разбушевалась, стихия умерила свой гнев. Старожилы предвидели последствия жарких осенних дней, и многие жители своевременно покинули свои дома, расположенные близко к берегу озера и реки.

13

Как только осенний паводок спал, Чернов по заранее намеченному плану организовал поиски. Было привлечено много местных жителей. Тщательно обследовался квадрат за квадратом. Колхозники, верхом на лошадях и пешие, осматривали в овраге каждый подозрительный холмик, каждую яму, заросли густого кустарника. Повсюду на стволах деревьев, на кустах висела высохшая трава, кое-где запутались щепки, напоминая о бушевавшей стихии и показывая уровень, которого достигала вода.

Чернов опасался, что прошедший паводок сделает поиски безрезультатными. Если поток пронесся по тому месту, где захоронены останки погибшего, никаких следов наверняка не осталось. Вода играючи уносила с собой огромные валуны, а где-то даже захватила забытую на лугу тракторную косилку. К счастью, опасения Федора не подтвердились. Наоборот, паводок оказался помощником в поисках.

14

— Это место называется Подосиновая падь, — пояснил ехавший верхом рядом с Черновым колхозный бригадир Кожемякин.

Вся открывшаяся их взглядам низменность, которую надвое разрезал глубокий и широкий овраг, была покрыта осинником, потерявшим раньше времени свой осенний наряд. Кожемякин пришпорил коня и поскакал в сторону оврага. Чернов последовал за ним.

— Товарищ следователь, этот овраг надо осмотреть детально, — посоветовал бригадир. — Я хорошо знаю это место. Угол здесь глухой, хоть от зимника и недалеко. До наводнения овраг был шириной не более двух-трех метров и глубиной метра полтора. А сейчас вон как размыло, — бригадир повел рукой в сторону оврага, который теперь представлял собой трещину шириной в несколько десятков и глубиной от трех до пяти метров.

Привязав лошадей, Чернов с Кожемякиным осторожно спустились в овраг и двинулись по нему в южном направлении, осматривая один — правый, другой — левый склон. Овраг был похож на мрачное ущелье и действовал на настроение угнетающе. Иногда сверху падали подмытые водой глыбы земли.

Неожиданно к ногам Чернова с пятиметровой высоты с визгом скатился темный косматый комок — лайка Кожемякина, по кличке Разбой.

— Тьфу! — выругался Федор. — Напугал до смерти.

Пес поласкался к одному, другому, повертелся между ними и убежал по оврагу. Примерно через полчаса они услышали его заливистый, с подвыванием лай.

— Ни на зверя, ни на птицу он у меня так не лает, — заметил Кожемякин и предложил скорее идти к собаке.

Разбой сидел на дне оврага и, задрав крупную лобастую голову, беспрерывно лаял на отвесную песчаную стену, а временами начинал выть по-волчьи.

— Что бы это могло значить? — Кожемякин с недоумением рассматривал склон.

Неожиданно пес с громким визгом бросился в сторону, а на людей обрушилась огромная глыба песка. Федор устоял на ногах, но его отбросило к противоположному склону. От удара о землю глыба рассыпалась. Кожемякин, видно, не удержался на ногах, и песок накрыл его.

Федор начал бросаться из одного места в другое, повсюду лихорадочно разбрасывая влажные комья. На помощь пришел умный пес. Мгновенно вернувшись обратно, он, скуля, начал рыть песок передними и задними лапами. Срывая на руках ногти и не обращая внимания на сочащуюся из пальцев кровь, Федор стал торопливо разгребать песок там же, где и собака. Вскоре он наткнулся на руку Кожемякина и, сориентировавшись, быстро освободил от земли голову. Пес скулил и лизал хозяина в лицо. У бригадира из носа шла кровь. Он судорожно, со всхлипом хватал открытым ртом воздух. Постепенно Кожемякин пришел в себя, сел, а затем с помощью Федора поднялся.

Собака прыгала вокруг них и норовила лизнуть каждого в лицо. Отдышавшись, Кожемякин попросил закурить. Когда он свертывал цигарку, руки у него дрожали. Только сейчас Федор почувствовал нестерпимую боль в окровавленных пальцах. Как по команде, и Чернов, и Кожемякин одновременно с опаской взглянули наверх, но обвал им больше не угрожал: склон оврага стал пологим.

— Вот так же меня засыпало в окопе в сорок третьем, — задумчиво произнес бригадир.

Они вылезли из оврага и уселись на землю. Кожемякин отстегнул от пояса фляжку и полил Чернову на руки, чтобы отмыть грязь, затем помог ему перевязать руки кусками материи, оторванной от нательной рубашки Федора. Пес сидел рядом, внимательно следил за ними умными коричневыми глазами и виновато бил хвостом по земле. Но, когда они собрались уходить от этого места, Разбой бросился на склон оврага и с воем стал рыть землю около линии обвала. Чернов и Кожемякин переглянулись.

— Что-то здесь не то, — в раздумье покачал головой бригадир. — Пойду-ка я за лошадью и лопатами.

Собака забеспокоилась, но, увидев, что один человек остается, опять стала рыть землю. Чернов подошел к яме, вырытой Разбоем, и уловил специфический сладковатый запах. Пес усиленно работал лапами и мордой, так что земля летела в стороны. Вдруг он тихо зарычал, сунул в землю пасть, и Федор увидел в зубах у него кусок полуистлевшей ткани защитного цвета. Он сразу же отогнал пса от ямы и стал с нетерпением ожидать возвращения Кожемякина.

— Давай за понятыми! — крикнул он бригадиру, едва тот показался между деревьями.

Кожемякин осадил около Федора лошадь, вторую он держал в поводу.

— Нужно не менее двух человек понятых, — добавил Чернов. — Один — ты, ищи второго.

— Я мигом, — и бригадир поскакал обратно в лес, где была слышна перекличка людей, ведущих поиск.

...Полуистлевшая солдатская гимнастерка и брюки прикрывали костяк без мягких тканей. На черепе сохранились остатки волос каштанового цвета. Труп был брошен лицом вниз в глубокую яму, вырытую недалеко от склона оврага. Сапоги и ремень с убитого были сняты. На задней части гимнастерки и нательной рубашки обнаружили семнадцать отверстий. Некоторые отверстия выходили и на переднюю часть гимнастерки и рубашки, свидетельствуя о том, что погибшему были нанесены жестокие удары и клинок не раз пронзил его насквозь.

Судя по одежде, это были останки исчезнувшего Петренко. Чернов не мог держать карандаш в поврежденных руках с опухшими перевязанными пальцами, поэтому протокол под его диктовку писал Кожемякин. Дойдя до описания черепа и цвета волос убитого, Федор невольно вспомнил показания Добровольской:

— Волосы у него мягкие, шелковистые, красивого каштанового оттенка. Я бы их сразу узнала, ведь расчесывала и перебирала своими руками.

«Она, конечно, опознает эти волосы, — с грустью подумал Чернов, — но каково ей будет? И каково это пережить старикам Добрушиным?»

Когда протокол был составлен, останки сержанта Петренко и его одежду аккуратно сложили в мешок, который приторочили к седлу.

— Да, если бы не поток, ни за что бы его не нашли, — задумчиво промолвил Кожемякин.

В ушах Чернова опять прозвучал голос Алексея Копытова: «Николая вы все равно не найдете». «Неправда, нашли, — с удовлетворением и в то же время с тоской о загубленной жизни подумал Федор. — Да, если бы не обвал, то поиски оказались бы значительно дольше и труднее, но не прекратились бы. Каждый бы кустик проверили...»

15

— Преступление можно считать раскрытым, — доложил Чернов прокурору.

Однако, внимательно выслушав его, Рылов возразил:

— Для того, чтобы считать преступление раскрытым, нужно полностью изобличить виновных.

— А разве они не изобличены? — удивился Федор.

— Сейчас вина Копытовых в убийстве, по нашему мнению, полностью доказана, однако давай еще раз проанализируем, что мы имеем. Первое: Копытовы изобличены во лжи, так как их утверждения о том, что они провожали Петренко по летней дороге, опровергнуты, более того, мы доказали, что именно с Копытовыми Петренко был на зимнике, то есть недалеко от того места, где найдены его останки. Второе: вещи погибшего обнаружены у Копытовых. Третье: Копытовы по натуре люди алчные, это тоже доказано. Кстати, третье обстоятельство, если его глубоко проанализировать, можно рассматривать не только как изобличающее, но и как оправдывающее Копытовых.

— Как так? — не понял Федор.

— Например, как ты знаешь, они утверждают, что часть вещей Петренко оставил у них на хранение и они, услышав о его исчезновении, решили присвоить эти вещи. Таким образом, жадность Копытовых превращается в аргумент, подкрепляющий их объяснения. Недавно я часов пять потратил на допрос старухи Копытовой и, знаешь, чего добился? Эта набожная женщина сказала мне: «Мой муж настолько жаден, что за копейку в церкви нагадит». А в ее оценке это высшая степень жадности.

— Все правильно, но ведь нам известно, что Петренко убит, и убит именно недалеко от того места, где он в тот злополучный день был с Копытовыми, — горячо возразил Чернов.

— А представь себе такое. Мы кончим расследование, Копытовы ознакомятся с материалами дела, а в суде покажут, что, мол, действительно были с Петренко на зимнике: хотели проводить его по этой дороге, но не прошли через болото, вернулись и проводили его по летнику. Они не знают, когда и зачем Петренко вернулся в эти места: может, возвращался к ним за оставшимися вещами, заплутал и был убит кем-то... И мы не сможем ничем опровергнуть эти объяснения, так как ни одна экспертиза не даст заключения, что Петренко погиб именно в тот день.

— Зачем же тогда они изворачивались и врали? — не сдавался Федор.

— Ну, только одно вранье не доказывает их виновность, — спокойно возразил Рылов.

— Есть еще одно обстоятельство, которое свидетельствует о виновности Копытовых и которое вы не упомянули.

— Какое?

— Если бы Петренко убили какие-то другие, случайные люди, то им незачем было бы так тщательно скрывать труп. Случайным убийцам это совершенно не нужно, а вот Копытовым — необходимо!

— Что ж, это верный логический вывод, — сказал в раздумье Рылов. — Да ты не горячись, не горячись! — попросил он Федора, видя его нетерпеливое желание высказать очередное соображение. — Мы должны предвидеть все ходы противника, для того я и провел такой анализ. Ведь нельзя исключить возможность нарисованной мною ситуации, верно?

— Верно, — подумав, согласился Чернов.

— А теперь давай вместе решать, какое доказательство может использовать следствие, чтобы одним ударом опровергнуть подобные измышления, если они будут, и не только опровергнуть, но и припереть Копытовых к стенке, заставить их говорить правду. Мы должны разграничить вину каждого из них и выяснить истинные мотивы убийства. Ведь ты понимаешь, что если мы говорим об убийстве, то должны сказать и почему оно произошло?

— Понимаю.

— Так вот, нам нужны правдивые показания Копытовых. Скорее всего, эти показания помогут нам собрать новые доказательства их вины. И если даже потом, на суде, Копытовы опять начнут запираться, то собранных улик будет уже достаточно.

Оба на некоторое время задумались. Прокурор перебирал в памяти различные способы исследования вещественных доказательств, описанные в курсе криминалистики, который он изучал еще в тридцатые годы, и сетовал на то, что недостаток времени не дает возможности постоянно следить за новыми открытиями в этой области. Нужный способ никак не приходил ему в голову. Незаметно мысли прокурора переключились на Чернова: способный парень, с прирожденными задатками следователя, а вот образования не хватает. Ему нужно заочно учиться, тогда любое дело будет по плечу. Наука шагнула далеко вперед, возможности криминалистики становятся неограниченными, и, чтобы их использовать, необходимы знания.

А Чернов в это время лихорадочно вспоминал все виды экспертизы, известные ему из периодических криминалистических сборников, которые он читал урывками. «Нет, эта не подходит, эта тоже». И вдруг Федора осенило: электрографическая экспертиза.

16

В кабинете прокурора, набычившись, сидит Копытов-младший, чернявый, плотный, очень похожий на своего отца. Пребывание под стражей еще более усилило их сходство: лицо Алексея покрылось густой черной щетиной, и теперь различить отца и сына на первый взгляд можно было только по длине бороды и усов. Маленькие черные глаза Алексея равнодушно скользили по фотографиям, которые Рылов разложил на столе. Однако его руки с крупными мощными кистями никак не могли найти себе места и выдавали волнение Копытова-младшего: Алексей то складывал их крест-накрест, то крепко обхватывал ими плечи, то одной рукой сжимал запястье другой. Видно было, что ему очень тяжело сидеть здесь.

Рылов пододвинул к нему фотографии:

— Они вам о чем-нибудь говорят?

— Ничего я не знаю, — заученно забубнил Алексей. — Отпустите меня в камеру.

— Нет, в камеру вам еще рано, — спокойно возразил Рылов. — Сначала вы ответите на все мои вопросы, расскажете правду, а потом уж пойдете размышлять наедине со своей совестью.

— Ничего я не знаю! — в глазах Алексея на мгновение блеснул злобный огонек, отчего лицо его приобрело свирепое выражение, но он быстро подавил в себе ярость, прикрывшись маской равнодушия, лишь нервные движения рук выдавали его.

Рылов в этот момент почему-то вспомнил показания Добровольской о том, как она выпроваживала сватов Копытовых, пришедших к ней вскоре после исчезновения Петренко.

Открылась дверь, и Копытов насторожился, но тут же втянул голову в плечи, стараясь не смотреть на вошедшего. Чернов неторопливо подошел к столу и поставил на него небольшой фанерный ящичек. Алексей отвернулся к стене, но взгляд его неудержимо тянулся к столу. Скосив глаза, Копытов увидел, что прокурор держит в руках гипсовый слепок такого знакомого ему лица.

— Узнаете?

В глазах у Копытова мелькнуло что-то непонятное, и сразу же его заросшее лицо перекосилось в судороге.

— Узнаю, — выдавил он из себя. Он больше не мог справиться со страхом.

В кабинете воцарилось тягостное молчание. Наконец его нарушил прокурор:

— Ну, теперь, Копытов, вы понимаете, что мы вас не обманывали. Останки Петренко мы действительно нашли, и специалисты по черепу восстановили его лицо. Вы не поверили фотографиям, но вот перед вами слепок лица, — Рылов на минуту умолк. — А вот и другие неопровержимые доказательства, которые говорят о том, что убийство совершили именно вы и ваш отец. При обыске у вас в доме в числе других видов оружия были изъяты сапожный нож и обоюдоострый кинжал. На гимнастерке убитого Петренко остались следы от колющих ударов, и криминалистическая экспертиза дала заключение — правда, не категоричное, обманывать вас не буду, — что следы на гимнастерке оставлены двумя различными экземплярами колюще-режущего оружия, сходного по форме и размерам с изъятыми у вас ножом и кинжалом.

Прокурор снова умолк и в упор посмотрел на Копытова, который обхватил голову руками и, казалось, не слышал Рылова. Но тот, не обращая внимания на состояние Копытова, продолжал ровным, бесстрастным голосом:

— Однако мы пошли дальше. По нашему постановлению лаборатория судебной экспертизы провела электрографическое исследование следов, оставленных на гимнастерке. Такое исследование дает возможность установить, каким предметом был нанесен удар: деревянной или металлической палкой, камнем или кастетом; если ножом, то каким именно, вернее сделанным из какого металла. Так вот, я повторяю, в числе прочего оружия у вас было изъято два ножа: сапожный, изготовленный из железа и покрытый ржавчиной, и кинжал из нержавеющей стали, покрытый никелем. После исследования их формы и размеров появились основания полагать, что удары были нанесены именно этими ножом и кинжалом. Тогда было решено провести электрографическую экспертизу. Ее принципы основаны на том, что при соприкосновении металлического предмета с тканью на ней остаются мельчайшие частицы металла. Растворив эти частицы в электролите с помощью тока, ионы металла переносят на фотобумагу. Полученную электрограмму обрабатывают специальными химикатами и фотографируют.

Рылов подошел к столу и взял несколько фотографий:

— Вот, взгляните. Ярко-зеленое окрашивание электрограммы свидетельствует о наличии вокруг разреза на гимнастерке невидимых простым глазом ионов железа и его окиси, или ржавчины, а лиловое окрашивание — о наличии ионов никеля. Причем эксперты сделали интересные сопоставления: там, где по форме разрез похож на след от удара сапожным ножом, обнаружены ионы железа, а там, где разрез похож на след кинжала, обнаружены ионы никеля.

Копытов-младший с какой-то лихорадочной жадностью уставился на фотографии. Казалось, он хотел испепелить их взглядом. И в этот самый момент Рылов, глядя на Алексея в упор, задал ему вопрос:

— Вы каким ножом наносили удары?

— Я не хотел, — прохрипел Копытов-младший. — Дайте закурить...

Давясь дымом, он торопливо, словно стараясь освободиться от гнетущей его тяжести, начал рассказывать. Он говорил, что не хотел убивать, что все сделал отец. Алексей подробно описал события того кошмарного дня...

17

Накануне отъезда Николай Петренко до позднего вечера был у Марии Добровольской. Пришел радостный, в приподнятом настроении. В избе Копытовых к этому времени на столе уже стоял обильный ужин: дрожа, поблескивал холодец, дымились крупные куски свежего душистого мяса, желтели маринованные грибы, ярко алела моченная с сахаром брусника, и над всем этим, возвышаясь, мутнела трехлитровая бутыль первача. Николай, не пристрастившийся к водке даже на Чукотке, сел за стол с явной неохотой.

— Чего хмуришься? — спросил его старик. — Али не ндравится угощение?

Чтобы сгладить неловкость и не обижать хозяев, Петренко опрокинул в себя стакан теплой вонючей жидкости и, заглушая отвращение, потянулся за брусникой.

— Вот это по-нашенски, — довольно хохотнул Копытов-старший и, подмигнув сыну, опять наполнил стакан Николая. — Пей, не жалей! Гуляй, работнички! Заслужили.

Постепенно перед глазами Николая разлился вязкий туман, который обволакивал сознание пеленой безразличия. Движения его стали замедленными, вялыми. Ему уже казалось, что старик Копытов льет стакан за стаканом не в красный косматый рот, а куда-то под бороду, прямо в свое ненасытное нутро. В избе становилось душно. На стене напротив стола смрадно пылал язычок керосиновой лампы. Откуда-то издалека до Николая доносилось монотонное гудение Копытовых, но до сознания доходили лишь отдельные слова.

— Зачем тебе, паря, столько вещей, одному-то? — спрашивал старик. — За доброту нашу да за гостеприимство, за хлеб-соль поделился бы с нами. Или барахлом энтим чужих стариков будешь ублажать? Продал бы его нам. Деньги тебе, поди, ох как на свадебку понадобятся...

— Соглашайся, — подпевал Алексей с другого боку. — Батя тебя озолотит. Песочек у нас еще имеется, так что соглашайся, на будущее рассчитывай. Не хочешь деньгами — бери, земеля, золотишко.

С трудом дошел до Николая истинный смысл этих просьб. Покачиваясь, он поднялся на ноги и, нависая над столом, сразу отрезвевшим голосом сказал как отрезал:

— Да будь у меня золото, я бы сдал его на пользу страны, что и вам советую.

Копытовы испуганно пригнулись над столом, как бы уменьшаясь в размерах, а Николай продолжал:

— А вещички? Вещички мне самому не нужны, хочу стариков своих отблагодарить, хотя они не особенно охочи до подарков. Да и в деревне у нас сейчас много вдов и сирот, так что все сгодится. А у вас и своего хватит. Не дом, а вещевой склад...

Наутро все проснулись разбитые, хмурые, неразговорчивые. Копытов-старший вышел во двор запрягать коня. Завтракать не стали. Николай с Алексеем не разговаривали. Собрались быстро. Перед отъездом старик незаметно сунул в руки Алексея сапожный нож.

— Возьми: может, сгодится.

Алексей молча опустил нож за голенище, не соображая с похмелья, для чего он может сгодиться.

Старик без разговоров повернул коня на зимник.

— Что, батя, разве сейчас здесь есть проезд? — равнодушно бросил Алексей.

Старик, не отвечая, понукал коня.

У Алены отведали тарасуна. Тоска, которая с утра глодала душу Петренко, постепенно развеялась, потянуло на беседу с Алексеем. Захотелось уточнить детали вчерашнего разговора.

— А что, Алешка, правда, у вас есть золото? — спросил Николай.

— Есть, — неохотно подтвердил Копытов-младший.

— И много?

— Да точно не знаю, — уклонился от прямого ответа Алексей.

— А откуда оно? — настойчиво допытывался Петренко.

— Да еще со старых времен, от прадеда, деда, которые давно поселились в этих местах.

— Ну, и зачем оно вам?

— Золото есть золото, — ответил Алексей односложно.

— Послушай, Алешка, неужели мы для того с тобой честно работали, чтобы потом копить золото и превращаться в кулаков-мироедов. Сдать его нужно! — убежденно закончил Петренко.

Копытов-старший, сидя на телеге и лениво подергивая вожжами, внимательно прислушивался к разговору, его большие уши напряженно шевелились. Неожиданно он объявил остановку и предложил перекусить. На свет опять появилась бутыль, но Николай пить наотрез отказался. Копытов же хлестал стакан за стаканом и подавал Алексею. Глаза у обоих налились кровью, ноздри раздулись, лица приобрели какое-то хищное, волчье выражение.

Насытившись, старик отбросил стакан в сторону и неожиданно обратился к Николаю:

— Что, соколик, наше золотишко тебя интересует?

— Интересует, — спокойно ответил Петренко.

— И сдать его предлагаешь? — уже с угрозой спросил Копытов.

— Конечно, нужно сдать.

— А знаешь ли ты, что наши родители и, может быть, даже я сам не одного лишили живота за это богатство? — хищно ощерился Копытов-старший.

«Ну, чисто волк», — подумал Петренко, а вслух заметил:

— Времена сейчас другие, а старые не вернутся, так что это богатство вам больше не понадобится.

— У-у-у, голоштанники! — злобно заревел Копытов. — Все отняли и это хотите заграбастать? Зарежу!

У него в руке блеснул длинный обоюдоострый кинжал. Николай стал расчетливо спокоен и уверенно перехватил занесенное над ним оружие. В силе Копытову отказать было нельзя: по-медвежьи звериная, она рвалась наружу. Но и Петренко по силе и ловкости был не из последнего десятка. Так они и стояли несколько мгновений друг перед другом: высокий, кряжистый, матерый, налитый бешенством и самогоном старик и стройный, высокий, ладно скроенный, уверенный в своей правоте Николай. Они как бы олицетворяли собой два мира, две психологии.

Петренко медленно преодолевал стальную пружину мускулистой руки, и наконец кинжал, упав на камни, приглушенно звякнул. Николай быстро наклонился и поднял его за лезвие. В это мгновение предательский удар ножом в спину прожег его насквозь. Удивленно расширив глаза, он повернулся и в упор взглянул на Алексея, который поспешно отскочил в сторону. Николай вытянул руки вперед, выронил кинжал, сделал шаг, другой, как бы стремясь обнять Алексея, и упал ничком на теплые, нагретые молодым утренним солнцем камни. Озверевший при виде крови старик Копытов подхватил кинжал с земли и стал наносить упавшему безжалостные удары в спину.

Копытов-младший, отбросив в сторону длинный сапожный нож и закрыв лицо руками, глухо зарыдал и упал на колени. Хмель мгновенно улетучился у него из головы.

18

Завершение этой истории, порожденной безудержной алчностью, которая, в свою очередь, была подогрета мутными потоками сивухи, протекало в одном из кабинетов районной прокуратуры. Единственными ее зрителями были прокурор Рылов, проводивший очную ставку между отцом и сыном Копытовыми, и сотрудник уголовного розыска лейтенант милиции Чернов.

Казалось, что после признания в душе Копытова-младшего отказал какой-то сдерживающий рычаг. Из мрачно-безразличного он превратился в горячего, нервного. Волнуясь, Алексей снова и снова уточнял подробности убийства, будто стараясь освободиться от кошмарных воспоминаний. А может, боясь сурового наказания, он хотел хоть как-то облегчить свою участь.

Копытов-старший не подтверждал, но и не отрицал факты, о которых рассказывал его сын. Он вообще не отвечал на вопросы следователя, а на Алексея смотрел мрачно и осуждающе. Но под этим взглядом сын распалялся еще сильнее.

— Ненавижу весь наш разбойный, кулацкий род! — захлебываясь, крикнул он.

— Щенок, — презрительно бросил старик и отвернулся к стене.

— Зачем нам это золото?!

Копытов-старший не выдержал:

— Бог с тобой, Лешенька, какое золото?

— Покажу все три места, где оно спрятано, покажу! — Алексей почти забился в истерике.

— Будь ты трижды проклят, если это сделаешь, — старик поднялся со стула и, с ненавистью глядя на сына, сжал огромные кулаки. Даже перед грозящим суровым наказанием он не мог допустить мысли, что потеряет свое бесполезное богатство, — такова была его мораль, вынесенная им из прошлого века...

После окончания очной ставки Рылов спросил Федора:

— Ты завтра в конце дня свободен?

— Да еще не знаю, — ответил Чернов.

— Не в службу, а в дружбу: выбери полчасика. Завтра приезжает, наконец, направленный ко мне следователь. Хочу вас познакомить. Думаю, у тебя с ним должен установиться такой же тесный контакт, какой был со мной.

— Согласен, — улыбнулся Чернов.

— Спасибо за помощь.

— Не за что. Мы делаем общее дело, — ответил Федор.

Этот год с небольшим стал для него настоящим университетом.

Пиявка

Стр. 1 из 10 Следующая

В. А. МосквитинБагаев лог

Багаев лог

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

Пиявка

Оглавление