— Дорогой Михаил Николаевич, — улыбнулся прокурор, — я, так же как и вы, убежден в виновности Трушина. Но его вина должна быть доказана объективно, независимо от моего или вашего убеждения. Необходимо найти то, может быть, единственное доказательство, которое объяснит ситуацию и не будет зависеть от признания или отрицания обвиняемым своей вины. Подумайте, как найти это доказательство.
— Разрешите я доложу свои соображения завтра, — попросил Фомин.
В тот день следователь до полуночи просматривал последние выпуски сборника «Советская криминалистика на службе следствия».
— Эврика! — наконец пробормотал он удовлетворенно и отправился спать.
Наутро Михаил Николаевич в первую очередь поинтересовался в милиции, где находятся вещи потерпевшего и крыло автомобиля. С радостью он узнал, что вещи еще не были выданы родственникам потерпевшего, а крыло так и осталось на поврежденной машине.
Сначала он решил допросить обвиняемого.
...— Знаете, после того как меня арестовали, отпало всякое желание ремонтировать машину и садиться за руль, — Трушин заискивающе улыбнулся следователю и полез в карман за папиросами.
— А может, вы испытываете к автомобилю отвращение не из-за ареста, а из-за чего-то более серьезного? — спросил его Фомин.
— По всей видимости, из-за ареста, — Трушин отвел взгляд в сторону, помолчал, а затем, будто убеждая самого себя, повторил: — Конечно, из-за ареста, что-либо другое исключается.
Слесарь станции технического обслуживания в присутствии следователя и понятых снял с автомобиля Трушина поврежденное крыло. Фомин составил протокол изъятия. Затем несколько часов он потратил на тщательный осмотр одежды погибшего. Вечером Михаил Николаевич докладывал свои соображения прокурору.
— Работать сейчас с Трушиным нет никакого смысла. Он чувствует неуверенность и вполне может снова признать себя виновным, а в суде повторится прежняя история. Я считаю, что нужно продолжать расследование, отбросив показания Трушина. Сейчас я приобщил к делу новые вещественные доказательства. Правда, осмотр одежды ничего не дал, но я надеюсь на экспертизу. Она должна установить, имеются ли волокна от одежды потерпевшего на крыле автомобиля и есть ли на одежде потерпевшего следы краски, которой выкрашено крыло.
Через десять дней Фомин услышал в телефонной трубке энергичный голос старшего эксперта:
— Поздравляю. Приезжайте.
Теперь Фомин был готов к завершающему разговору с Трушиным.
Обвиняемый осторожно пристроился на краешке стула и вопросительно взглянул на следователя. Во взгляде его читались настороженность, ожидание и тоска.
— Располагайтесь удобнее, разговор будет долгим, — спокойно сказал Михаил Николаевич. Трушин доставил ему много хлопот, а его коллегам — и неприятностей, но Фомин на него не злился. Он вообще никогда не злился на подследственных, справедливо считая, что озлобленный следователь — это уже не следователь. К обвиняемому можно относиться по-разному: иногда с сочувствием, иногда с брезгливостью, но никогда — со злобой.
— Вы, Трушин, грамотный человек, инженер, и потому я буду с вами предельно краток и откровенен, — начал Фомин. — По вашему делу проведена сложная экспертиза, и заключение экспертов единогласно.
Трушин слушал, безвольно опустив руки.
— В складках плаща погибшего обнаружены микроскопические частицы краски, — продолжал следователь. — По цвету и иным показателям они совпадают с соответствующими параметрами краски вашего автомобиля.
Трушин закусил нижнюю губу.
— Но это еще не все. При осмотре крыла на пластмассовом указателе поворота обнаружен микроскопический след расплава пластмассы. Скорость у вас была очень высокая, удар оказался сильным, потому и образовался расплав. А в нем найдено шесть микроволокон ткани, из которой изготовлен плащ погибшего. Установлены и другие совпадения. В общем, читайте заключение сами и делайте соответствующие выводы, — Фомин подал Трушину заключение экспертов.
— Я верю вам, — тихо вымолвил инженер и, закрыв глаза, откинулся на спинку стула. Какое-то время в кабинете стояла мертвая тишина. Фомин терпеливо ждал. Трушин заговорил неожиданно, не открывая глаз: — Это было так. Перед моей машиной промелькнула тень человека, и сразу же раздался резкий сильный удар. Машину сильно тряхнуло, у меня почти выбило руль из рук. Все произошло так неожиданно, что я не успел сбросить газ и коснуться педали тормоза. Автомобиль остановился только метрах в шестидесяти-семидесяти от места столкновения. Я вылез из кабины и пошел назад. На обочине никого не было. «Обошлось», — подумал я тогда. Но, оказывается, не обошлось, просто труп забросило далеко в кусты. А позднее я не только вас, но даже сам себя убедил, что задавил собаку, ведь нужно какое-то облегчение совести.
— Ну и как, облегчили вы совесть ложью? — поинтересовался следователь.
— Нет, — устало ответил Трушин...
Следственный эксперимент
Когда прокурор Сурин советовал Тельнову провести следственный эксперимент, ни один из них не предполагал, что это натолкнет следствие на неожиданные результаты, которые потребуют разъяснения.
В 22-00 Тельнов выстрелил из пистолета «Вальтер» калибра 6,35 мм в той самой лаборатории № 98, где погибла научный сотрудник Нина Тугушева. Но даже в полной тишине пустого в это время института звук выстрела, наверняка прозвучавший громче, чем тогда, днем, в приемной директора не был слышен. Эксперимент повторили при открытых дверях приемной — результат тот же. Открыли двери лаборатории, хотя во время происшествия они были заперты изнутри на ключ, — то же самое. Экспериментально установили, что выстрел пистолета, из которого застрелилась Нина, можно было услышать только в соседних лабораториях, но никак нельзя — в приемной директора. А материалы расследования свидетельствовали о том, что роковой звук слышали добрый десяток человек, находившихся в тот момент в приемной. Что же, все они лгут? И с какой целью? Подобное трудно было предположить и объяснить.
Следственный эксперимент, проводившийся в целях проверки и уточнения версии о самоубийстве Тугушевой, сводил на нет все ранее собранные доказательства.
Как следовало из показаний работников института, выстрел в лаборатории произошел в пятнадцать часов с минутами. Его звук гулко прокатился по институтским коридорам и кабинетам. Взволнованные сотрудники захлопали дверьми, бросились по коридору и безошибочно собрались у одной из лабораторий, двери которой оказались запертыми изнутри: в замочной скважине виднелся оставленный в замке ключ. Двери взломали. На полу, рядом с креслом, в неловкой позе, подогнув под себя одну руку и откинув в сторону другую, лежала Нина Тугушева. На левом виске у нее виднелась еле заметная кровоточащая ранка. Рядом с погибшей все увидели небольшой, похожий на игрушку пистолет.
Растолкав примолкших сотрудников, к Нине подошел ее муж. В наступившей звенящей тишине он опустился на колени и приложил ухо к ее груди. Когда он поднял голову, в его глазах стояли слезы. Что-то прошептав, он встал и, пошатываясь, двинулся прямо на замерших в оцепенении людей. Перед ним расступились. В тот же день Тугушев заявил следователю, что в гибели беременной жены виновен только он, из-за него Нина покончила с собой. Размазывая по лицу слезы, он просил его судить и запоздало клял свою интимную связь с секретаршей их отдела Шурочкой Колосовской.
Тельнов проверил заявление Тугушева. Оно подтвердилось. Первоначальные сомнения по поводу того, откуда у Нины взялось оружие, тоже рассеялись. Пистолет принадлежал отцу Тугушевой, работавшему в этом же институте, он его получил как фронтовую награду. Профессор, пепельно-серый от горя, винил, в свою очередь, только себя в смерти единственной дочери.
Версия о самоубийстве Нины с каждым днем становилась все более неоспоримой. Криминалистическая экспертиза дала заключение, что на рукоятке пистолета оставлены отпечатки пальцев погибшей. Но была во всем этом деле одна маленькая неувязка, которая мучила прокурора Сурина: Тугушева стреляла себе в левый висок, значит, она держала пистолет в левой руке. Почему? Эта неувязка усугублялась еще одной деталью. Дотошный Тельнов установил, что в школьные годы Нина занималась в стрелковом кружке и, как показал ее бывший тренер, неплохо стреляла из пистолета, при этом никогда не держала его в левой руке.
А если нет ответа на все вопросы, следствие необходимо продолжать. Поэтому Сурин и посоветовал Тельнову провести следственный эксперимент. Как выяснилось, результаты противоречат ранее собранным фактам.
Таково было положение вещей, когда дело принял к своему производству опытный криминалист, следователь по особо важным делам прокуратуры области Логинов. Его сразу же заинтересовал ключ от двери лаборатории № 98. К счастью, Тельнов, хотя и молодой следователь, при осмотре места происшествия не упустил такой, на первый взгляд, мелочи: ключ был изъят. Никаких видимых следов на нем не было, но тем не менее Логинов направил его на экспертизу, результаты которой позволили сделать вывод, что дверь могла быть закрыта не изнутри, а снаружи с помощью специальной отмычки, называемой в криминалистике «уистити». Это еще более поколебало версию о самоубийстве.
Долго Логинов ломал голову над результатами следственного эксперимента. Почему во время эксперимента звук выстрела не был слышен в приемной, в то время как в момент самого происшествия его слышали оттуда многие? Может быть, в патроне был усиленный заряд? Но специалисты дали ответ и на этот вопрос: заряд был обычным. Может быть, распространению звука в тот момент могла способствовать работа каких-либо институтских установок? Но и на этот вопрос специалисты ответили отрицательно. Наоборот, работа некоторых установок, действующих в лабораториях, могла только заглушить звук выстрела.
После долгих раздумий Логинов решил провести еще один следственный эксперимент и убедился в том, что во время работы установки в соседней лаборатории выстрел не слышен даже в коридоре. В день происшествия эта установка работала до 14 часов с минутами. А выстрел услышали примерно через час. Тельнов не упустил и такой «мелочи»: хотя осмотр места происшествия в день гибели Тугушевой был произведен детальный, он настоял на том, чтобы лаборатория была опечатана. Так что, осматривая лабораторию вторично, Логинов знал, что после того злосчастного дня в ней никто не был.