— Вы меня не поняли. Я имею в виду другую племянницу покойного мистера Эбернети.
Пуаро нашел Розамунд сидящей на скамье у ручья в зарослях рододендронов[271]. Она смотрела на воду и о чем-то размышляла.
— Надеюсь, я не помешаю Офелии[272], — галантно сказал он, устраиваясь рядом. — Быть может, вы учили эту роль?
— Я никогда не играла Шекспира. Один раз, правда, я была Джессикой в «Венецианском купце». Вшивенькая роль.
— Но очень трогательная, согласитесь. Вспомните, например, то место, где говорится о сладостных звуках музыки. Как тяжело, должно быть, бедной Джессике, дочери всеми ненавидимого и презираемого еврея. Какие сомнения, надо думать, терзали ее, когда она с червонцами своего отца бежала из родительского дома к возлюбленному. Джессика с золотом — одно дело, Джессика без золота — совсем другое.
Розамунд повернула голову и взглянула на Пуаро.
— Я думала, вы уехали, — сказала она укоризненно, посмотрев на свои ручные часики. — Сейчас уже больше двенадцати.
— Я опоздал на поезд, — ответил Пуаро.
— Почему?
— Вы полагаете, я сделал это намеренно?
— Конечно. Вы ведь человек пунктуальный, не так ли? Если бы вы хотели успеть на поезд, то, я думаю, успели бы.
— Ваша логика, мадам, восхитительна. А знаете, сидя в беседке, я рассчитывал на ваш визит.
Розамунд удивленно взглянула на него.
— С какой стати? Вы вроде бы попрощались со всеми нами в библиотеке.
— Совершенно верно. Но вы больше ничего не хотите сказать — мне лично?
— Нет, — покачала головой Розамунд. — Мне нужно было подумать о многом. О важных вещах.
— Понятно.
— Я не очень часто думаю, жаль терять на это время. Но на этот раз дело действительно важное. Человек должен думать о том, какой он хочет видеть свою будущую жизнь.
— И вы думали именно об этом?
— В общем, да… Я пыталась решить для себя кое-что.
— Это касается вашего супруга?
— В некотором смысле да.
Пуаро, помедлив, сказал:
— Только что приехал инспектор Мортон. Он расследует дело о смерти миссис Ланскене и хотел бы услышать, что вы все делали в день ее убийства.
— Понятно. Алиби, — весело подхватила Розамунд. Ее очаровательное личико озарилось плутоватой улыбкой. — Интересно, как выкрутится Майкл? Он думает, я не знаю, что на самом деле он в тот день ездил к этой бабе.
— А почему вы так решили?
— Ну хотя бы по его виду, когда он сказал, что отправляется обедать с Оскаром. Так небрежно, так между прочим, а кончик носа у него слегка дергался, как всегда, когда он врет.
— Слава Богу, мадам, что я не ваш муж!
— Ну а потом, конечно, я просто позвонила Оскару, — продолжила Розамунд. — Мужчины всегда так неумело лгут.
— Боюсь, мистер Шейн не самый верный из мужей? — отважился Пуаро.
Розамунд, однако, ничуть не обиделась.
— Да, не самый верный, — спокойно подтвердила она. — Но это даже забавно — иметь мужа, которого старается отбить каждая женщина. Я бы не хотела, как бедняжка Сьюзен, быть замужем за мужчиной, на которого другие женщины и не смотрят. Право же, Грег в этом смысле полное ничтожество.
Пуаро испытующе смотрел на нее.
— А вдруг кому-то все же удастся отбить у вас мужа?
— Не удастся. Теперь не удастся.
— Почему?
— Никуда он не уйдет сейчас, когда у меня в руках денежки дяди Ричарда. Эти шлюхи были бы не прочь отбить его. Эта Соррел Дейнтон, например, буквально вцепилась в него мертвой хваткой. Он, безусловно, бабник, но на первом месте у него всегда театр. Теперь он может развернуться как следует, не только сам играть, но и ставить спектакли. Он, знаете, честолюбив и по-настоящему талантлив. Не то что я. Я обожаю сцену, но как актриса ничего не стою, если не считать, конечно, внешности. Нет, теперь, когда у меня есть деньги, Майкл меня ни за что не бросит.
Ее глаза спокойно встретили взгляд Пуаро. Он подумал: «Как странно, что обе племянницы Ричарда Эбернети глубоко полюбили мужчин, неспособных ответить на эту любовь. А ведь Розамунд настоящая красавица, да и Сьюзен по-женски привлекательна. Но если Сьюзен нужна любовь Грега и она изо всех сил цепляется хотя бы за иллюзию этой любви, то Розамунд ни в коей мере на этот счет не обманывается, но зато твердо знает, чего она хочет».
— Дело в том, — сказала Розамунд, — что я должна принять важное решение на будущее. Майкл еще ничего не знает. — На ее лице снова появилась улыбка, сделавшая ее похожей на прелестного лукавого бесенка. — Я проговорилась ему, что не ходила в тот день за покупками, а была в Риджент-парке. Так у него от ревности вся шерсть встала дыбом.
— Риджент-парк? — Пуаро, казалось, не понимал, в чем дело.
— Ну да. Я сначала была на Харли-стрит[273], где живут все эти врачи. Потом пошла в парк, просто походить и подумать. А Майкл, естественно, решил, что уж если меня туда понесло, так не иначе как на свидание с каким-нибудь мужиком. — Она улыбнулась ангельской улыбкой: — Ему это было как кость поперек горла.
— А почему бы вам было не пойти в Риджент-парк? Вы что, раньше никогда этого не делали?
— Вы хотите знать, ходила ли я в Риджент-парк просто на прогулку? Конечно нет, никогда. Да и зачем туда ходить?
— Вам незачем, — взглянув на нее повнимательнее, ответил Пуаро. Подумал и добавил: — Мне кажется, мадам, вы должны уступить зеленый малахитовый столик вашей кузине Сьюзен.
Розамунд посмотрела на него широко распахнутыми глазами.
— С какой это стати? Он мне самой нужен.
— Знаю, знаю. Но вы сохраните при себе своего мужа, а бедная Сьюзен своего потеряет.
— Потеряет? Вы считаете, Грег удерет от нее с кем-нибудь? Этот рохля?
— Мужей теряют не только из-за их супружеской неверности, мадам.
— Вы ведь не думаете… — Розамунд воззрилась на Пуаро с искренним удивлением. — Вы ведь не думаете, что это Грег отравил дядю Ричарда, укокошил тетю Кору и стукнул по голове тетю Элен? Какая чепуха! Даже я знаю, кто все это сделал в действительности.
— Кто же?
— Да Джордж, разумеется. Он всегда был продувной бестией. Я знаю, он запутался в каких-то валютных аферах. Мне говорили об этом мои друзья, которые как раз тогда были в Монте[274]. Наверняка дядя Ричард пронюхал про это и собирался вычеркнуть его из своего завещания. — Розамунд улыбнулась улыбкой мадонны и заключила с полнейшим благодушием: — Я-то всегда знала, что это Джордж.
Глава 24
Телеграмму принесли около шести часов вечера. Согласно особой просьбе ее не передали по телефону, а доставили на дом, и Пуаро, слонявшийся уже некоторое время у входной двери, выхватил ее у Лэнскомба, как только тот взял ее из рук рассыльного, и вскрыл с несколько меньшей, чем обычно, аккуратностью.
В телеграмме было два слова и подпись. Пуаро испустил глубочайший вздох облегчения и вручил фунт стерлингов совершенно обалдевшему от столь неслыханной щедрости парнишке.
— Бывают моменты, — пояснил детектив Лэнскомбу, — когда экономия неуместна.
— Весьма возможно, сэр, — вежливо отозвался Лэнскомб.
— А где инспектор Мортон? — спросил Пуаро.
— Один джентльмен из полиции уехал, — Лэнскомб говорил с отвращением, явно давая понять своим тоном, что запоминать имена полицейских ниже его достоинства, — а другой, по-моему, в кабинете.
— Великолепно! — воскликнул Пуаро. — Я сейчас же присоединюсь к нему. — Он похлопал Лэнскомба по плечу и сказал: — Потерпите, мы близки к месту прибытия.
Лэнскомб, слегка озадаченный этим заявлением, поскольку его мысли были заняты не прибытием, а, наоборот, отъездом, спросил:
— Значит, вы не уезжаете, как собирались, поездом в девять тридцать?
— Не теряйте надежды, — успокоил его Пуаро. Он повернулся на каблуках и спросил: — Не припомните ли вы, какими были первые слова, сказанные миссис Ланскене, когда она приехала сюда на похороны вашего хозяина?
— Прекрасно помню, сэр, — охотно ответил старик, и лицо его просветлело. — Мисс Кора… прошу прощения, миссис Ланскене, но я про себя всегда называю ее мисс Корой…
— Вполне естественно.
— Так вот, она сказала мне: «Хэлло, Лэнскомб. Много прошло времени с тех пор, как вы, бывало, приносили нам пирожные в наши шалаши». У всех детей были свои, как они их называли, шалаши близ изгороди в парке. Летом, когда в доме устраивали званый обед, я обычно приносил молодым господам туда несколько пирожных. Мисс Кора, сэр, очень любила покушать.
— Да, я так и думал. — Пуаро утвердительно кивнул. — Это было весьма характерно для нее, — заключил он и отправился в кабинет.
Найдя там Мортона, он молча протянул ему телеграмму.
— Ничего не понимаю, — сказал инспектор, прочтя ее.
— Пришло время рассказать вам все.
Мортон ухмыльнулся:
— Вы выражаетесь как молодая барышня в викторианском романе: «Пришло время рассказать правду». Но вам действительно пора сказать что-нибудь. Я не могу больше тянуть. Этот парень, Бэнкс, все твердит, что он отравил Ричарда Эбернети, и хвастается, что нам нипочем не догадаться, как он это сделал. И почему это, когда речь идет об убийстве, всегда найдется кто-нибудь, кто будет с пеной у рта доказывать, что убийца — это он? Не могу понять, что находят в этом люди.
— Они находят, вероятно, защиту от необходимости отвечать за реальные поступки в реальной жизни, иными словами, своеобразный санаторий Форсдайк.
— Вероятнее всего, Бродмур[275].
— Ну что же, может, оно и так.
— Неужели это действительно он, Пуаро? Джилкрист рассказала нам то же, что и вам. Поведение же Сьюзен в этом случае совпадает с мнением о ней ее покойного дядюшки. Если ее муж и впрямь сделал это, она поневоле стала его соучастницей. Правда, я и представить себе не могу ее замешанной в нечто подобное. С другой стороны, она конечно же пойдет на все, чтобы выручить мужа…