— Не знаю. Понимаете, никакой причины для сомнений — конкретной причины — у меня нет. Просто в глазах присяжных он тянет на убийцу, а в моих — ну никак. А в убийцах я разбираюсь лучше, чем они.
— О да, тут вы специалист.
— Во-первых… как бы сказать… не было в нем никакой дерзости, наглости. Ни капли. А ведь этого добра у них обычно — хоть отбавляй. Такое самомнение, куда там! Каждый убийца считает, что уж как-нибудь вотрет тебе очки. И вообще он такой ловкач, все провернул чисто, комар носу не подточит. И даже когда они сидят на скамье подсудимых и чувствуют, что головы не сносить, все равно геройство это из них так и лезет, им это прямо удовольствие! Как же, ведь к ним прикованы все взгляды.
Прямо звездный час. Может, им впервые в жизни выпало играть главную роль. Вот и теряют последний стыд.
Последней фразой Спенс как бы подытожил все сказанное:
— Вы ведь мою мысль поняли, мосье Пуаро?
— Понял, и очень хорошо. А про Джеймса Бентли ничего такого не скажешь?
— Нет. Перепуган был до смерти — это да. С самого начала. Кое-кто считает: раз боится, значит, виновен. А по мне, тут никакой связи нет.
— Согласен. А каков он, этот Джеймс Бентли?
— Тридцать три года, среднего роста, кожа желтоватая, носит очки…
Пуаро остановил этот поток:
— Я не про внешность. Что он за человек?
— Ах это. — Инспектор Спенс задумался. — Такие к себе не очень располагают. Какой-то весь дерганый. В глаза не смотрит. Глядит как бы исподлобья, украдкой. В общем, для присяжных хуже не придумаешь. То пресмыкается да жмется от страха, то вдруг давай храбриться да буянить. Но все как-то не так. — Он сделал паузу и доверительно добавил: — На самом деле тихоня тихоней. У меня двоюродный брат был такой. Приключится какая-нибудь неурядица — он таких небылиц наплетет, что никто в жизни не поверит.
— Похоже, этот Джеймс Бентли не очень привлекательный тип.
— Да где уж… Такие мало кому по нраву. Но чтобы его за это повесили — тут я против.
— Думаете, повесят?
— А то нет? Ну подаст его адвокат апелляцию, так ведь основания для нее совсем хлипкие, уцепится разве за какую-то формальность, но, боюсь, толку от этого не будет.
— А адвокат у него был хороший?
— По закону о защите неимущих ему в адвокаты назначили молодого Грейбрука. Малый он дотошный, старательный, что мог, то и сделал, корить его не за что.
— Выходит, суд был вполне законный, и присяжные — обычные люди, как и сам Бентли, — приговорили его к смертной казни.
— Именно так. Присяжные — самые что ни на есть обыкновенные. Семь мужчин, пять женщин, люди все достойные, порядочные. Судьей был Стейнисдейл, человек немолодой. В несправедливости, предвзятости его не упрекнешь.
— Получается, что все английские законы соблюдены, Джеймсу Бентли не на что и жаловаться!
— Так уж и не на что? А если его повесят за то, чего он не совершал?
— Да, верно.
— И начал это дело я, собрал факты, сопоставил их — а в результате его приговорили к смерти. Не нравится мне это, мосье Пуаро, совсем не нравится.
Эркюль Пуаро задумчиво посмотрел на инспектора — лицо покрасневшее, взволнованное.
— Eh bien, — наконец сказал он. — Что вы предлагаете?
Спенс совсем смутился:
— Вы, конечно, понимаете, что будет дальше. Дело Бентли закрыто. Я уже веду другое дело — о растрате. Сегодня вечером мне надо ехать в Шотландию. Я ведь человек подневольный.
— А я — свободный?
Спенс, преодолевая неловкость, кивнул:
— Вы — человек догадливый. Может, это и нахальство с моей стороны. Но ничего другого придумать не могу, не вижу другого выхода. Сам я сделал что мог, проверил все возможные версии. И ни к чему не пришел. Да и вряд ли мог прийти. Но вы… может, вы до чего-то и докопаетесь. У вас — извините, не в обиду будь сказано — какой-то чудаковатый взгляд на вещи. Может, в этом деле такой подход и нужен. Ведь если Бентли ее не убивал, это сделал кто-то другой. Сама себя она по затылку не рубанула. Может, наткнетесь на что-то, что я проглядел. У вас-то, конечно, никакого резона в это вмешиваться. С моей стороны чистая наглость даже предложить вам такое. Но уж как есть. Я приехал к вам, потому что ничего умнее придумать не смог. Но если вам неохота сниматься с якоря… Да и к чему оно вам?..
Пуаро перебил его:
— Ну, резон есть, даже не один. Свободного времени у меня сверх меры — это во-первых. Во-вторых, вы меня заинтриговали — да, и даже очень. В-третьих, это вызов, вызов серым клеточкам моего мозга. В-четвертых, нельзя сбрасывать со счетов мое уважение к вам. Я представляю, как через полгода вы в своем саду сажаете, скажем, кусты роз. Ничто не должно омрачать вашего счастья, но, увы, есть некая червоточинка, некое воспоминание, которое вы все время пытаетесь отогнать, — нет, друг мой, я хотел бы, чтобы ваше счастье было полным. И наконец, — Пуаро выпрямился и энергично тряхнул головой, — существует такая вещь, как принципы. Если человек убийства не совершал, нельзя допустить, чтобы его повесили. — Он смолк и тут же добавил: — А если он все-таки ее убил?
— Если так, у меня камень упадет с души.
— Значит, одна голова хорошо, а две — лучше? Voila, предложение принято. Я берусь за это дело. Причем немедля — время не ждет. След и так уже остыл. Миссис Макгинти убили… когда?
— Двадцать второго ноября.
— Раз так, будем брать быка за рога.
— У меня есть записи по делу, я их вам передам.
— Прекрасно. Но сейчас нас интересует общая картина. Если миссис Макгинти убил не Джеймс Бентли, то кто же?
Спенс пожал плечами и натужно произнес:
— Увы, я никого конкретно не подозреваю.
— Такой ответ нас не устраивает. У любого убийства есть мотив, и надо подумать, какой мотив мог подойти для убийства миссис Макгинти. Зависть, месть, ревность, страх, деньги? Начнем с последнего — он самый простой. Кому ее смерть принесла материальную выгоду?
— Крупную — никому. На банковском счету у нее лежало двести фунтов. Эти деньги получит ее племянница.
— Двести фунтов не Бог весть какая сумма, но в определенных обстоятельствах этого может быть вполне достаточно. Итак, племянница. Извините, мой друг, что я иду за вами след в след. Я знаю, что вы не обошли племянницу вниманием, но мне придется повторить весь пройденный вами путь.
Спенс наклонил свою большую голову, соглашаясь:
— Конечно, племянницу мы вниманием не обошли. Тридцать восемь лет, замужем. Муж — маляр, строит и отделывает жилые дома. Отзываются о нем хорошо, работа у него постоянная, малый он толковый, неглупый. Она приятная молодая особа, немного болтливая, тетушку свою не сказать чтобы обожала, но в общем относилась к ней прилично. Ни ему, ни ей эти деньги не были нужны позарез, хотя такому подарку они явно рады.
— А ее коттедж? Он тоже достается им?
— Дом сдавался ей в аренду. По закону об аренде хозяин, разумеется, не мог выселить старушку. Но теперь, когда она умерла, едва ли это жилище сможет занять племянница — да они с мужем на это и не претендуют. Они живут в современном домике на одну семью, принадлежащем муниципальному совету, и очень им гордятся. — Спенс вздохнул. — Племянницу и ее мужа я прощупал как следует — они ведь казались самыми подходящими кандидатурами. Но уцепиться ни за что не удалось.
— Bien[153]. Теперь поговорим о самой миссис Макгинти. Опишите ее, если не трудно, — и не только внешне.
Спенс ухмыльнулся:
— Стандартное полицейское описание не хотите? Что же, ей было шестьдесят четыре года. Вдова. Муж работал в магазине тканей, в Килчестере. Лет семь назад он умер. От воспаления легких. С тех пор миссис Макгинти ходила по близлежащим домам на поденную работу. Готовка, уборка. Бродхинни — небольшое местечко из новых. Кто тут живет? Несколько пенсионеров, один владелец какой-то инженерной фирмы, врач — вот такая публика. До Килчестера регулярно ходят автобус и поезд, в восьми милях находится Калленки — довольно крупный летний курорт, вам, наверное, это известно, — но Бродхинни так и не разрослось, оставшись симпатичным провинциальным местечком примерно в четверти мили от шоссе между Драймаутом и Килчестером.
Пуаро кивнул.
— Коттедж миссис Макгинти — один из четырех. Вот и вся деревня. Есть еще почта и магазинчик, а сельскохозяйственные рабочие живут в другом месте.
— И она взяла жильца?
— Да. Пока был жив муж, они брали постояльцев только на лето, а когда умер, она стала держать жильца круглый год. Джеймс Бентли прожил у нее несколько месяцев.
— Вот мы и добрались до Джеймса Бентли.
— Его последнее место работы — контора по продаже жилья, в Килчестере. До этого он жил с матерью в Катленки. Она была инвалидом, он ухаживал за ней и мало где появлялся. Потом она умерла, а вместе с ней пропала и ежегодная выплата, которую она получала. Он продал их небольшой дом, нашел работу. Человек вполне образованный, но специальных навыков нет, особых склонностей тоже, к тому же, я говорил, не очень к себе располагающий. Найти работу оказалось не так просто. В конце концов взяла его одна фирма, «Бритер и Скаттл». Так, второразрядная. Не думаю, что он себя там как-то проявил, скорее наоборот. Они стали сокращать штаты, и ему пришлось уволиться. Найти другое место не удавалось, деньги таяли. Обычно он платил миссис Макгинти за комнату раз в месяц. Она кормила его завтраком и ужином и за все брала три фунта в неделю — вполне разумная плата. Он задолжал ей за два месяца, а деньги были совсем на исходе. Работа все не подворачивалась, а хозяйка требовала плату за жилье.
— Он знал, что дома она держит тридцать фунтов? Кстати, почему она держала эти деньги дома, ведь у нее был счет в банке?
— Не доверяла властям. Говорила, что двести своих кровных фунтов она им отдала, больше не дождутся. Она прятала деньги в таком месте, откуда могла взять их в любую минуту. Кое-кому она сама об этом сказала. Они лежали под незакрепленной половицей в ее спальне — проще тайника и не придумаешь. Джеймс Бентли не стал отрицать, что знает о тайнике.