ообедать?
Джеймс Бентли был шокирован:
— Нет, что вы! Ничего такого не было. Мы… просто поговорили на остановке, пока она ждала свой автобус.
— Несчастная девушка, наверное, получила массу удовольствия.
Джеймс Бентли резко бросил:
— У меня совсем не было денег. Вы об этом забываете. Совсем.
— Да, конечно. Ведь это было за несколько дней до убийства миссис Макгинти?
Джеймс Бентли кивнул. Потом неожиданно добавил:
— Да, был понедельник. А ее убили в среду.
— Хочу спросить вас еще кое о чем, мистер Бентли. Миссис Макгинти читала «Санди компэниэн»?
— Да, читала.
— А вы когда-нибудь эту газету открывали?
— Она мне иногда ее предлагала, но я почти всегда отказывался. Моя мама такие газеты не признавала.
— Значит, последний перед ее убийством номер «Санди компэниэн» вы не видели?
— Нет.
— И миссис Макгинти ничего вам о том номере не говорила, о том, что в нем напечатано?
— Говорила, — неожиданно заявил Джеймс Бентли. — Можно сказать, взахлеб.
— О-ля-ля! Говорила, да еще и взахлеб. Что же она говорила? Только поточнее. Это важно.
— Ну, я теперь точно не помню. Там была статья про какое-то старое дело об убийстве. Кажется, дело Крейга… а может, и не Крейга. Во всяком случае, она сказала: кто-то, замешанный в том деле, сейчас живет в Бродхинни. Она прямо захлебывалась. Я даже не понял, почему она так разволновалась.
— А она сказала, кто именно… живет в Бродхинни?
Джеймс Бентли неуверенно ответил:
— По-моему, это женщина, у которой сын пишет пьесы.
— Она назвала ее по фамилии?
— Нет… я… это ведь так давно было…
— Умоляю вас — сосредоточьтесь. Вы ведь хотите вернуться на свободу?
— На свободу? — Бентли даже удивился.
— Да, на свободу.
— Я… ну да, конечно…
— Тогда вспоминайте! Что сказала миссис Макгинти?
— Ну… что-то вроде «вся из себя довольная да гордая. А гордиться особенно и нечем, если все выйдет наружу». И что, мол, по фотографии никогда не скажешь, что это она и есть. Ну, понятное дело, снимок-то совсем старый.
— Но почему вы решили, что речь шла именно о миссис Апуорд?
— Даже не знаю… Откуда-то взялось такое впечатление. Перед этим она говорила о миссис Апуорд… мне было неинтересно, я отвлекся… а потом… вот сейчас пытаюсь вспомнить и не могу точно сказать, о ком шла речь. Миссис Макгинти вообще была болтушкой.
Пуаро вздохнул.
— Лично я считаю, что речь шла не о миссис Апуорд. Миссис Макгинти имела в виду кого-то другого. Какая нелепость — попасть на виселицу из-за того, что, разговаривая с людьми, ты был невнимателен… А миссис Макгинти рассказывала вам о домах, где она работала, о своих домохозяйках?
— Вообще-то бывало… но спрашивать меня об этом — пустое дело. Вы не хотите понять, мосье Пуаро, что я в то время был занят собственной жизнью, собственными проблемами. Я тогда был весь на нервах.
— На нервах! Сейчас у вас для этого гораздо больше причин! Вспомните, говорила ли миссис Макгинти о миссис Карпентер — тогда она была миссис Селкирк — или о миссис Рендел?
— Карпентер? Это у которого новый дом на вершине холма и шикарная машина? Он был обручен с миссис Селкирк… да, миссис Макгинти всегда эту миссис Карпентер чихвостила. Не знаю почему. «Выскочка» — вот как она ее называла. Что она этим хотела сказать, не знаю.
— А Ренделы?
— Он доктор, да? Про них она, кажется, ничего особенного не говорила.
— А Уэтерби?
— О них помню. — Джеймс Бентли был явно доволен собой. — «Все ей вынь да положь, вечно с какими-то дурацкими прихотями» — вот что она говорила. А про него: «Никогда слова не дождешься, ни доброго, ни грубого». — Он помолчал. — «Счастье в этом доме и не ночевало» — так она говорила.
Эркюль Пуаро поднял голову. На секунду в голосе Джеймса Бентли зазвучали нотки, каких Пуаро раньше не слышал. Бентли не просто послушно повторял то, что диктовала ему память. На какой-то короткий миг его мозг вышел из состояния апатии. Джеймс Бентли думал о Хантер-Клоуз, о жизни в этом доме, о счастье, которое там и не ночевало. Джеймс Бентли, казалось, словно пробудился от тяжелого сна.
Пуаро мягко спросил:
— Вы их знаете? Мать? Отца? Дочь?
— Не очень. И то благодаря силихемтерьеру. Собака попала в капкан. Хозяйка не могла ей помочь. Я ее вызволил.
В голосе Бентли опять прозвучали новые нотки. «Я ее вызволил». В этих словах пусть слабым отзвуком, но все-таки слышалась гордость.
Пуаро вспомнил, что поведала ему миссис Оливер о своем разговоре с Дейдри Хендерсон.
И негромко произнес:
— А с хозяйкой собаки вы говорили?
— Да. Она… рассказала мне, что ее мать очень страдает. Она свою мать очень любит.
— А вы рассказали ей про вашу маму?
— Да, — просто ответил Джеймс Бентли.
Пуаро молчал. Он ждал.
— Жизнь очень жестокая штука, — сказал Джеймс Бентли. — И очень несправедливая. На долю некоторых совсем не достается счастья.
— Возможно, — уклончиво заметил Эркюль Пуаро.
— Не думаю, что она очень счастлива. Мисс Уэтерби.
— Хендерсон.
— Ах да. Она сказала, что у нее отчим.
— Дейдри Хендерсон, — сказал Пуаро. — Печальная Дейдри. Красивое имя — только сама девушка некрасивая, на мой взгляд.
Джеймс Бентли вспыхнул.
— А мне она показалась довольно симпатичной… — пробормотал он.
Глава 19
— Ты слушай, что я тебе говорю, — наставляла миссис Толк.
Эдна шмыгнула носом. Она уже давно внимала миссис Толк. И этот бесполезный разговор шел не по первому кругу. Миссис Толк перепевала одно и то же на разные лады, а иногда повторяла себя дословно. Эдна же шмыгала носом, изредка бормотала что-то невнятное, и ее реальный вклад в этот разговор был вот какой: во-первых, не может она, и все тут! Во-вторых, отец с нее шкуру спустит, если узнает.
— Может, и спустит, — согласилась миссис Толк. — Но убийство — это убийство, и ты не имеешь права скрывать то, что видела.
Эдна шмыгнула носом.
— Тебе давно полагалось бы…
Миссис Толк оборвала себя на полуслове, чтобы обслужить миссис Уэтерби, пришедшую купить вязальные спицы и очередную унцию шерсти.
— Что-то вас давно не видно, мадам, — бодрым голосом приветствовала гостью миссис Толк.
— Мне в последнее время все как-то нездоровится, — пожаловалась миссис Уэтерби. — Сердце шалит. — Она тяжело вздохнула. — Приходится много лежать.
— Я слышала, вы взяли новую работницу, — сказала миссис Толк. — Шерсть светлая, поэтому спицы лучше взять темные.
— Да, верно. Она довольно толковая и готовит неплохо, но манеры… А внешность! Волосы покрашены, нелепые джемпера в обтяжку.
— Увы, — поддержала ее миссис Толк. — Искусству прислуживать девушек в наши дни никто не обучает. Моя мама ходила в люди с тринадцати лет, каждое утро поднималась без четверти пять. Она дослужилась до старшей горничной, у нее в подчинении были три девушки. И она выучила их на славу. А сейчас времена не те. Девушек нынче не готовят — им просто дают образование, вон как Эдне.
Обе женщины взглянули на Эдну — та стояла, облокотившись на почтовый прилавок, шмыгала носом и безмятежно посасывала леденец. Если она и являла собой образец образованности, то системе образования это никак не делало чести.
— Какая ужасная история с миссис Апуорд, правда? — подбросила тему миссис Толк, пока миссис Уэтерби выбирала среди разноцветных спиц нужную ей пару.
— Кошмарная, — согласилась миссис Уэтерби. — Мне даже боялись сказать. А когда сказали, у меня началось жуткое сердцебиение. Я такая чувствительная.
— Для всех нас это было жуткое потрясение, — вздохнула миссис Толк. — На молодого мистера Апуорда было страшно смотреть. Эта дама-писательница не отходила от него ни на шаг, пока не приехал доктор и не дал ему утоляющее или как там его. Ночевать он уехал в Лонг-Медоуз, там решил и пожить какое-то время, возвращаться в коттедж не захотел, и я его вполне понимаю. Дженит Грум, та уехала домой к племяннице, а ключи взяла себе полиция. А дама, что пишет книги про убийства, вернулась в Лондон, но приедет сюда, когда начнется следствие.
Всю эту информацию миссис Толк выдала с большим наслаждением. Она гордилась тем, что всегда хорошо осведомлена. Не исключено, миссис Уэтерби потому и решила обзавестись новыми спицами, что сгорала от желания узнать подробности. Она расплатилась.
— Я так удручена, — сказала она. — Жить в нашей деревне становится просто опасным. Завелся какой-то маньяк. Подумать только, ведь моя доченька в этот вечер выходила из дому, на нее могли напасть, даже убить.
Миссис Уэтерби закрыла глаза и чуть качнулась из стороны в сторону. Миссис Толк наблюдала за ней с интересом, но без тревоги. Открыв глаза, миссис Уэтерби разразилась следующей напыщенной тирадой:
— Надо выставить охрану. Запретить молодежи выходить на улицу с наступлением темноты. Все двери держать запертыми и закрытыми на задвижки. Представляете, миссис Саммерхэй в Лонг-Медоуз двери вообще не запирает. Даже на ночь. Задняя дверь и окно в гостиную у нее распахнуты настежь, чтобы собакам и кошкам было вольготнее. Лично я считаю, что это — полное безумие, а она говорит: у них так всегда, и, если грабители захотят забраться в дом, их все равно не остановишь.
— Наверное, грабителям в Лонг-Медоуз особенно нечем поживиться, — заметила миссис Толк.
Миссис Уэтерби грустно покачала головой и удалилась со своей покупкой.
А миссис Толк и Эдна возобновили свой спор.
— Скрывать истину — да разве это дело, — наставляла миссис Толк. — Добро есть добро, а убийство есть убийство. Скажи правду и посрами дьявола. Вот тебе мой сказ.
— Отец с меня шкуру спустит как пить дать, — стояла на своем Эдна.
— Я поговорю с твоим отцом, — предлагала миссис Толк.
— Нет уж, не надо, — отказывалась Эдна.
— Миссис Апуорд убили, — настаивала миссис Толк. — А ты видела что-то такое, о чем полиция не знает. Ты работаешь в почтовом ведомстве, правильно? Значит, ты — государственная служащая. И должна выполнить свой долг. Ты должна пойти к Берту Хейлингу…