Эдна снова зашмыгала и засопела:
— Нет, к Берту не могу. Как это я пойду к Берту? Мигом вся деревня узнает.
С сомнением в голосе миссис Толк сказала:
— Еще этот джентльмен-иностранец…
— Нет, к иностранцу не могу. Только не к иностранцу.
— Может, здесь ты и права.
У здания почты, взвизгнув тормозами, остановилась легковая машина.
Лицо миссис Толк просияло:
— Майор Саммерхэй приехал. Ему все и расскажи, он тебе подскажет, как поступить.
— Да не могу я, — тянула свое Эдна, но уже не так убежденно.
Джонни Саммерхэй вошел в помещение почты, покачиваясь под тяжестью трех картонных коробок.
— Доброе утро, миссис Толк, — весело приветствовал он ее. — Надеюсь, тут перевеса не будет?
Миссис Толк приняла официальный вид и занялась оформлением посылки. Потом обратилась к Саммерхэйю, который с чинным видом наклеивал марки:
— Извините, сэр. Я бы хотела с вами посоветоваться.
— Да, миссис Толк?
— Вы здесь старожил, сэр, вам виднее, как поступить.
Саммерхэй кивнул. Феодальный дух и по сей день не выветрился из английских деревень — любопытно и трогательно. Лично его жители деревни знали мало, но, поскольку в Лонг-Медоуз жили его отец, дед и неизвестно сколько прадедов, считалось вполне естественным в случае надобности советоваться с ним — уж он-то разберется, как да что.
— Насчет Эдны, — сказала миссис Толк.
Та шмыгнула носом.
Джонни Саммерхэй с сомнением глянул на Эдну. Не скажешь, что эта девушка располагает к себе, никак не скажешь. Прямо какой-то освежеванный кролик. Да и мозгами, похоже, Бог обделил. Неужели ей, что называется, «заделали ребеночка»? Нет, кто же на такую позарится? Да и миссис Толк не стала бы с ним советоваться по такому делу.
— Ну, — любезно откликнулся он. — Что там приключилось?
— Это насчет убийства, сэр. В вечер убийства Эдна кое-что видела.
Джонни Саммерхэй перевел взгляд своих быстрых темных глаз с Эдны на миссис Толк, потом обратно на Эдну.
— И что же вы видели, Эдна? — спросил он.
Эдна засопела. Слово взяла миссис Толк:
— Конечно, до наших ушей долетает всякое. Что-то слухи, а что-то и правда. Но ведь доподлинно известно: какая-то дама в тот вечер пила с миссис Апуорд кофе. Верно я говорю, сэр?
— Да, думаю, что так.
— Уж это-то правда — нам ведь сам Берт Хейлинг сказал.
Элберт Хейлинг — это был местный констебль, Джоанн Саммерхэй хорошо его знал. Говорит медленно, со значением, считает себя важной птицей.
— Приятно, — сказал Саммерхэй.
— Но кто была эта дама — неизвестно, да? Ну вот, а Эдна ее видела.
Джонни Саммерхэй взглянул на Эдну. Поджал губы, словно собираясь свистнуть:
— Вы ее видели, Эдна? Она входила туда или выходила?
— Входила, — сказала Эдна. Приятное ощущение собственной важности вдруг развязало ей язык. — Я-то была на другой стороне дороги, под деревьями. Прямо где поворот в переулок, там темно. И видела ее. Она вошла в ворота, подошла к двери, постояла там немножко… а потом скрылась за дверью.
Лоб Джонни Саммерхэйя разгладился.
— Все правильно, — сказал он. — Это была мисс Хендерсон. Полиции об этом известно. Она сама им все рассказала.
Эдна покачала головой.
— Это была не мисс Хендерсон, — сказала она.
— Нет? Тогда кто же?
— Не знаю. Лица я не видела. Ко мне-то она спиной была, сперва шла по дорожке, потом стояла. Но только это не мисс Хендерсон.
— Как вы можете это утверждать, если не видели ее лица?
— Так у нее волосы были светлые, а у мисс Хендерсон — темные.
Джонни Саммерхэй смотрел на нее с явным недоверием:
— Вчера стояла страшная темень. Разве можно было различить цвет волос?
— А я вот различила. Над крыльцом горел свет. Некому было выключить — мистер Робин и дама, что детективы пишет, в театр уехали. А она прямо под светом и стояла. В темном пальто, без шляпы, а волосы так и блестели. Я все видела.
Джонни присвистнул. Глаза его посерьезнели.
— В котором часу это было? — спросил он.
Эдна шмыгнула носом:
— Чего не знаю, того не знаю.
— Примерно-то знаешь, вот и скажи, — подбодрила ее миссис Толк.
— Ну, девяти еще не было. Я бы колокол с церкви услышала. А половину девятого уже пробило.
— Значит, между половиной девятого и девятью. А внутри она долго оставалась?
— Не знаю, сэр. Ждать-то я больше не стала. И не слыхала ничего. Криков там или стонов, ничего такого. — Эдна даже слегка опечалилась.
Но Джонни Саммерхэй знал — никаких криков и стонов и не должно было быть. Суровым тоном он произнес:
— Что ж, тут сомнений нет. Надо все рассказать полиции.
Ответом были долгие шмыгающие всхлипывания.
— Отец с меня шкуру спустит, — ныла Эдна. — Уж как пить дать.
Она бросила умоляющий взгляд на миссис Толк и мигом скрылась в задней комнате. Миссис Толк уверенно взяла бразды в свои руки.
— Дело вот в чем, сэр, — заговорила она, отвечая на вопросительный взгляд Саммерхэйя. — Эдна ведет себя как последняя дурочка. Отец у нее — человек строгий, может даже чересчур, но в наши дни и не поймешь, как оно лучше. В Каллавоне живет один вполне приличный парень, он за Эдной давно ухаживал, и у ее отца сердце радовалось, но этот Per, он не особенно расторопный, а девушкам, им, сами знаете, побыстрее охота. Вот Эдна и переметнулась к Чарли Мастерсу.
— Мастерс? Это который работает на ферме Коула?
— Он самый, сэр. Помощник фермера. Так ведь у него жена и двое детей. И ни одну девку не пропустит, развратник этакий. Ну, у Эдны мозги набекрень, чего от нее ждать, а ее отец решил это дело прекратить. И правильно. Так вот, Эдна в тот вечер якобы в Каллавон собралась, в кино сходить с Регом — так она отцу сказала. А на самом деле отправилась на свидание к этому Мастерсу. Вот и ждала его на углу переулка, видно, у них там обычное место. А он возьми и не приди. Может, с женой поцапался и уйти было неудобно, может, наоборот, другую дурочку подцепил, но факт, что не пришел. Эдна ждала ждала, да не дождалась. Ну вот, а теперь поди объясни, чего это она там стояла, вместо того чтобы на автобусе ехать в Каллавон, — неловко ей, ясное дело.
Джонни Саммерхэй понимающе кивнул. Надо же, вроде бы ни рожи ни кожи, а поди ж ты, подцепила сразу двух мужиков, значит, что-то эдакое в ней есть? Но, подавив неуместное любопытство, он перешел к практической стороне дела.
— Значит, она не хочет идти с этим к Берту Хейлингу, — быстро сориентировался он.
— Именно так, сэр.
Саммерхэй ненадолго задумался.
— Боюсь, скрывать это от полиции нельзя, — негромко сказал он.
— И я ей то же самое говорю, сэр, — поддакнула миссис Толк.
— Я думаю, они проявят такт, учтут… обстоятельства. Может, ей и не придется давать официальные показания. Она им просто расскажет, что видела, а они возьмут это на заметку. Я могу позвонить Спенсу и попросить его приехать сюда… нет, лучше я заберу вашу Эдну в Килчестер, отвезу на машине. Если она прямо там зайдет в полицейский участок, здесь об этом никто и знать не будет. Я им просто позвоню и предупрежу, что мы приедем.
И вот, после непродолжительного телефонного разговора, шмыгающая носом Эдна, застегнув доверху пуговицы пальто и получив последнее благословение миссис Толк, села в фургон Джонни Саммерхэйя, и машина быстро поехала в сторону Килчестера.
Глава 20
Эркюль Пуаро находился в кабинете инспектора Спенса в Килчестере. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, чуть прикрыв глаза, поигрывая перед собой кончиками пальцев.
Инспектор принял какие-то сообщения, проинструктировал сержанта и наконец перевел взгляд на знаменитого сыщика.
— Вас, никак, осенило, мосье Пуаро? — спросил он.
— Я просто анализирую, — сказал Пуаро, — оцениваю факты.
— Я забыл у вас спросить. Ваша встреча с Джеймсом Бентли — она что-нибудь дала?
Пуаро покачал головой. Потом нахмурился.
Ибо в эту минуту его занимал именно Джеймс Бентли.
Надо же, раздраженно думал Пуаро, в кои веки он предложил свои услуги бесплатно, исключительно из дружбы и уважения к честному и порядочному полицейскому, и именно в таком деле жертва обстоятельств оказалась начисто лишена романтической привлекательности. Ну почему на месте Бентли не миловидная девушка, загнанная в тупик, но совершенно безвинная, не достойный и прямодушный молодой человек, тоже загнанный в тупик, чья голова «хоть и в крови, но не склонилась»[199] — Пуаро пришла на ум строчка, недавно вычитанная им в сборнике английской поэзии. А тут что? Взвалил на себя ношу по имени Джеймс Бентли, случай, можно сказать, патологический, законченный эгоист, сосредоточенный исключительно на своей особе. И ни капли благодарности к людям, которые пытаются его спасти, — ему на их усилия, можно сказать, наплевать.
Так, может, пусть его и повесят, если ему недорога собственная жизнь?
Ну нет, это уж он погорячился…
Инспектор Спенс кашлянул и нарушил эти мысли.
— Наш разговор, — очнулся Пуаро, — оказался, я бы сказал, крайне непродуктивным. Если Бентли и мог вспомнить что-то полезное, он этого не сделал, а что вспомнил, ничего нам не дает — зацепиться не за что, все сплошь туман и неопределенность. Но одно я себе уяснил: статья в «Санди компэниэн» и вправду взбудоражила миссис Макгинти, она рассказала о ней Бентли и даже обмолвилась, что «кто-то, имеющий отношение к этому делу», живет в Бродхинни.
— К какому делу? — быстро переспросил Спенс.
— Тут у нашего друга уверенности нет, — сказал Пуаро. — Он упомянул, правда, дело Крейга, но, поскольку о других он раньше не слышал, не исключено, что в памяти засело именно это. Но этот «кто-то» — женщина. Тут он даже процитировал слова миссис Макгинти. Ей, мол, «гордиться особенно нечем, если все выйдет наружу».
— Гордиться?
— Mais oui[200]