Юная вдова испуганно ойкнула, вдруг ни с того ни с сего ляпнув:
– А можно мне ресницы подлиннее?
Джинн моргнул, и без всяких «слушаю и повинуюсь» длинные ресницы девушки увеличились аж на ладонь! Площадь ахнула, Абдрахим Хайям-Кар в ярости закусил собственную бороду, и до-о-олгую красивую паузу все пребывали в шоке.
– Милая, это слишком, – первым сообразил Оболенский. – Такие жалюзи будут только мешать нам целоваться…
– Поняла, – кивнула умненькая Джамиля. – Добрый джинн, можешь уменьшить их вот на столько?
– Слушаю и повинуюсь. – На этот раз Бабу-дай-Ага изобразил церемонный поклон и уменьшил длиннющие ресницы вдовы до приемлемого уровня.
– А теперь, несчастная, прикажи ему исполнить три моих желания! Моих! Или ты умрёшь!
Джамиля бросила любящий взгляд на русую голову упрямого Оболенского:
– Прости меня, любимый… Я не знала, что всё так получится, я слишком хотела найти тебя…
– Желай! – топнул ногой Хайям-Кар.
– О почтеннейший джинн Бабудай-Ага, своим последним желанием я прошу Всевышнего даровать тебе волю…
Глава 50
Кто пустил этих ветеранов на мой фильм? Что они вообще понимают в искусстве?!
Джинн улыбнулся и исчез. На миг стало очень тихо. Люди не верили услышанному, ибо ещё никто и никогда не отпускал джиннов на свободу. Ведь нет ничего глупее и бессмысленнее, чем предоставление воли такому бесценному рабу, способному рушить и возводить, дарить богатство и повергать врагов, исполнять мечты и решать проблемы. Да и зачем нужна воля тому, кому сам Всевышний предписал служить человеку?! Наверное, в тот день не было никого, кто не осудил бы поступок юной вдовы…
– Клянусь небом, – пробормотал чёрный шейх, выплёвывая пожёванную бороду. – Я ожидал, что эта женщина изменит слову. Она могла приказать джинну убить меня, или освободить своего возлюбленного, или перенести их обоих в райские кущи, но… Но чтобы вот так просто отпустить своё единственное спасение?! Воистину, она безумна… Палач!
– Стоямба! – Пользуясь общим замешательством, Лев стряхнул с себя трёх адептов и развернулся к «пророку»: – Мужик, у тебя совесть есть? Да, ты остался без джинна, но, по сути, ничего не потерял – город как был, так и есть в твоей власти!
– Хм… это верно.
– А ещё тебе же, скотине, достался чудесный меч эмира, его ковёр-самолёт, тюбетейка-невидимка, волшебный халат. Мало, что ли?!
– Заткнись, уважаемый, не говори ему всего! – взвыл очнувшийся домулло, но поздно.
– Что ты можешь ещё предложить мне за её жизнь? – деловито уточнил шейх.
Оболенский уверенно мотнул головой в сторону пленного эмира:
– Обыщите его! У него должен быть такой полезный кошелёк, в который всё помещается. Я сам укладывал туда кучу волшебного барахла. Пусть скажет, как достать, и пользуйся чем заблагорассудится, но её – отпусти!
– Кто ты такой, чтобы давать мне советы или указывать? – презрительно фыркнул Хайям-Кар, делая знак своим слугам.
– Лёва-джан, ты… дебил!!! – Не сразу вспомнив нужное слово, Ходжа вывернулся и пнул друга под коленку.
Бывший москвич, разумеется, попытался ответить тем же, но не дотянулся. Джамиля билась в лапах фанатика с ножом, а вся площадь зачарованно смотрела, как Хайям-Кару подают старый кожаный кошелёк, извлечённый из-за пазухи низверженного правителя Бухары.
– Но там ничего нет… Хотя, наверное, надо произнести заклинание, – догадался далеко не глупый «пророк», и после двух-трёх тяжёлых зуботычин эмир Сулейман еле слышно пробормотал:
– Кошель аль-Альказар, отдай, что хранишь…
– Так какие ещё чудесные вещи ты клал в кошелёк, о презренный вор из Багдада?
– Ну, всего не упомнишь… – изобразив задумчивость, буркнул наш герой. – Но вроде как минимум старые тапки-скороходы и…
– Довольно, – прервал его Хайям-Кар. – Они будут мои! Эй, кошель аль-Альказар, отдай, что хранишь!
Кошелёк послушно распахнул «пасть», чёрный шейх сунул туда руку едва ли не до локтя, что-то сгрёб и вытащил на свет божий… маленького бешеного шайтана! Нечистый в одно мгновение влез ему на шею и уже оттуда голосом противным, как… не знаю что, придумайте сами, лично мне его голос сравнить не с чем… возопил на всю площадь:
– О мой добрый избавитель! Ты спас меня из страшного плена, где я… э-э… чуть не порезал себе весь зад об… э-э… этот дурацкий меч и был вынужден бегать по стенам проклятого кошелька в волшебных тапках со скоростью ветра! Кто бы знал, как я… э-э… устал и какие у меня мозоли?! Теперь я никогда тебя не оставлю, мой… э-э… благодетель!
Сказать, что все впали в ступор, – значит не сказать ничего…
– О Багдадский вор, сними с меня это-о-о!!!
– Он что, здесь?! – ахнул враг рода человеческого, развернул шейха за уши и пришпорил копытцами. – Не хочу больше с ним… э-э… связываться. Валим отсюда, валим!
Вид по-бабьи верещавшего Хайям-Кара с галопирующим шайтаном на шее был настолько страшен, что от него невольно отшатнулись и самые верные слуги. Обалдевшие горожане стояли, выпучив глаза и замерев, словно статуи, а сквозь их ряды уже пробивался грозный серый ослик, на котором сидела, яростно размахивая мечом, отчаянно вопящая кроха в синем платье и тюрбанчике набекрень:
– Мама, ну теперь-то мне можно убить плохих?!
И, к полному ужасу верных фанатиков, адептов, рабов и приближённых нового «пророка», великий чёрный шейх дрогнул и отступил перед уже знакомой маленькой девочкой на бесстрашном Рабиновиче. Именно этот момент и оказался переломным в самосознании народа…
– Мусульмане, что же мы стоим?!! Бей захватчиков! Свободу нашему эмиру! За благородную Буха-ру-у-у!!!
И могучее людское море, усиленное теми же дворцовыми стражниками, мигом развернувшими копья, огромной волной захлестнуло помост недавней трагедии или, может, уже комедии? Нет, скорее всё-таки трагикомедии с элементами пафоса и фарса!
О, как давно в этом торгашеском городе не было столь грандиозного гулянья! О, с каким восторгом гончары разбивали свои лучшие горшки об головы приспешников Хайям-Кара! О, как умело молотили их в печень тяжёлые кулаки привычных к кувалдам кузнецов! О, как умело вязал в узлы незадачливых оккупантов знаменитый ткацкий квартал! О, как отчаянно могучая Ирида аль-Дюбина пыталась выловить свою непослушную дочь, гоняющую на ревущем Рабиновиче самого чёрного шейха! О, какая жалость, что ни мне, ни вам не довелось принять достойного участия в этом воистину всенародном празднике освобождённого города!
Прошу прощения. Разумеется, на всех читателей не угодишь, да и, конечно, я не прав, говоря за всех. Быть может, подавляющему большинству из читающих эту книгу как раз таки и близко ни разу не хотелось лезть в восточные междоусобицы. Драка сама по себе вообще мало кому описательно важна. Этот дал тому в нос, а тот этому в ухо, кому зуб выбили, у кого глаз заплыл, почки отказали, коленная чашечка хрустит, бровь рассекли, в солнечное сплетение врезали…
Очень интересно, да? Мне нет…
Ну, побили превосходящие числом горожане растерянных и брошенных без духовного лидера людей. В сущности, таких же простых мусульман, слишком упёртых злодеев, там наверняка было не так уж много. Да и, в конце концов, признаем: там, на площади, явно же не боевик разворачивался, правда?
Но мне, лично мне всё равно безумно жаль, что не довелось во всём этом поучаствовать. Наверное, тоскую по прежним приключениям в Срединном королевстве. Боевая слава не ржавеет, но душе всегда хочется новых подвигов, так что…
Эх, где ты, где ты, сказочная Бухара тысячи и одной ночи?..
Вопрос без ответа лучше, чем ответ, когда тебя никто и не спрашивает…
Глава 51
У хорошего судьи все немножечко виноватые. Даже кошки по весне…
– Что было дальше?
– Праздник! Бум-балаки-дон! – зевая, улыбнулся Насреддин, поняв, что и в три часа ночи я не дам ему уснуть, пока он не расскажет мне всё. – Что же ещё ты хочешь знать, о почтеннейший творец книг? О мой хозяин и господин, записывающий мои простые слова таким небрежным почерком, что даже старая курица, нарушившая закон Шариата злоупотреблением запрещённого вина, и то пишет лучше! Воистину, у меня нет от тебя секретов…
– Ну знаешь ли… – чуть было не обиделся я, хотя упрёк был абсолютно справедливым, в школе учителя от меня просто плакали. – Ладно, мне неинтересно, что вы там потом ели-пили, сколько дней и ночей плясали, кто и чем был награждён… Всё это левые моменты, их и самому придумать можно. Лучше расскажи, что стало с эмиром?
– О, ему в тот день повезло больше всех! Мало того, что великий Сулейман аль-Маруф вернул себе законный трон повелителя Бухары, он ещё и умудрился стать отважным спасителем отечества в глазах горожан. Видя, как храбро, в одиночку, в платье простолюдина, он бросился на превосходящие силы Абдрахима Хайям-Кара, народ искренне зауважал эмира! А на чём держится истинная власть от Аллаха, как не на единстве правителя и его верных подданных?
– И всё?
– Нет, о догадливейший и въедливейший, – насмешливо хмыкнул домулло. – Ещё одно маленькое счастье не обошло его стороной. Лёва-джан оставил белого осла на дворе ребе Забара и обещал его дочери любую плату за возвращение ему человеческого облика. Так вот, та черноглазая еврейка Сара возжелала войти в гарем правителя Бухары, хотя бы и в качестве простой наложницы. Но, сражённый её красотой и скромностью, а также тайными умениями применять колдовство на пользу людям, эмир с ходу предложил ей стать его женою! Как и все достойные женщины, она дала согласие не сразу, а поломавшись минут десять…
– Целых десять минут?! – не поверил я, отодвигая тетрадь.
Ходжа важно кивнул.
– И к тому же оказалась кобылицей неезженой, верблюдицей, других не знавшей, кувшином непочатым и в постели умела такое-э…