– К какой такой Джамиле?! – мгновенно вскинулись девицы.
– Без комментариев! – цыкнул Лев. – Уважайте шариатское право мужчины на личную жизнь. Кого же я ещё позабыл? А, мой Рабинович! Мой верный ослик, чудо моё с раскидистыми ушами! Как же я по тебе соскучился…
В дверь без стука влетели ещё две красотки:
– Лёва-джан, беги! Наш муж и господин в гареме!
– Уже улетучиваюсь… но вот только куда?
– Ах, куда захочешь… главное, ненадолго!
Действительно, из здания особо не выскочишь, в коридоре увидят, на крыше заметят, иных вариантов практически нет. На этот раз Оболенский опередил девушек в плане принятия единственно верного решения:
– Женское платье пятидесятого размера, две подушки под грудь, косметику, духи и вуаль поплотнее – живо!
– Так ты остаёшься, о наше неутомимое счастье?! – восторженно взвизгнули девушки, Багдадский вор царственно кивнул:
– Только мне надо передать срочную записку на волю. Кто сумеет «перебросить» через забор?
– У Зухры и Фатимы есть знакомые стражники, они отнесут.
Записка Льва на куске белого шёлка сурьмой была предельно короткой: «Я – в гареме». Больше он не уместил – выводить пальцем арабскую вязь вообще чертовски трудно. Девочка с письмом умчалась прочь, при удачном исходе операции клочок ткани непременно должен был попасть в руки башмачника, а уж Ахмед поймёт от кого и найдёт способ предупредить Насреддина. Если, конечно, он уже вернулся от аль-Дюбины. А домулло, соответственно, из одной зависти не даст другу бесследно сгинуть в сладком плену эмирского гарема…
Сам Селим ибн Гарун аль-Рашид в это время со всей свитой, при полном параде, торжественно отпирал двери «женского общежития». На самом-то деле он действительно шёл с праздничным настроением и карманами, набитыми подарками. Эмиру не доложили, что в последние три дня со второго этажа здания стражники постоянно слышат подозрительный шум, более всего напоминающий крики страсти и стоны удовлетворённых женщин. Будучи людьми опытными, евнухи принимали эти доклады, но к правителю не обращались, понимая, что в отсутствие законного мужа у женщин могут быть «свои секреты». Однако последовавшие за этим жалобы от старших жён на «чужеродный запах мужского тела» и, главное, весомое улучшение аппетита молоденьких наложниц, уносящих еду целыми подносами, возбудили в хранителях гарема логичное недоумение. Посовещавшись, они толпой направились к правителю Багдада, деликатно поведав ему о необходимости навещать своих благоверных хотя бы иногда, ибо если «боевой конь долго томится без дела, то падает на колени»… Эмир опомнился, принял целебный отвар из секретного набора алтайских трав и выразил желание провести ночь вне мужской части дворца. О том, чтобы с ним отправились верные нукеры, благоразумные евнухи позаботились заранее. Они же и утвердили план встречи высокого гостя…
– О благочестивые дочери мусульман, радуйтесь – ваш муж стоит у входа! Надевайте лучшие одежды, доставайте дорогие украшения, берите индийские благовония, ибо сегодняшней ночью эмир может войти к каждой! Встречайте своего мужа и господина, согласно заповедям Аллаха, с кротостью и благоговением, с любовью и лаской, с уважением и почтением!
Не прошло и десяти минут, как дисциплинированные мусульманские женщины уже стояли в ряд соответственно возрасту и ранжиру. Сначала старшие жёны, потом любимые, затем фаворитки, наложницы, танцовщицы, певицы и просто «девушки приятные повсюду»… Вот где-то среди них и затесалась совершенно новая «жена» почти двухметрового роста, с богатырским разворотом плеч и сорок третьим размером туфелек. Она единственная не склонила головы при виде вошедшего в гарем эмира, а лишь вскинула массивный подбородок, демонстративно скрестив руки на арбузной груди. Оболенский был не очень хороший актёр, хотя… эмир тоже оказался не лучшим театральным критиком. В любом случае его взгляд зажёгся не подозрением, а любопытством…
Законопослушная девушка всегда рада помочь главе государства.
Одним движением бровей Селим ибн Гарун аль-Рашид дал понять, что все остальные свободны. Внимательные евнухи быстро разогнали недовольно попискивающих женщин по их комнатам. Лев остался один посреди чистого зала, как дуб в грозу. По знаку эмира двое евнухов склонились перед правителем в подобострастных поклонах.
– Кто эта гордая чинара?
– А… о… уй, наш благородный господин, видимо, совсем забыл эту красавицу… – кое-как промямлил главный «завгар» (домашнее сокращение от «заведующий гаремом»). – Её прислал халиф самаркандский как знак дружбы и военного союза против неверных. Давно, ещё до Ночи Бесстыжих Шайтанов…
– Вай мэ, действительно забыл… – виновато улыбнулся эмир. – А что она умеет?
– О, всё на свете! – Евнухам было некуда отступать. Признайся они, что впервые видят эту кряжистую дылду, – им бы просто отрубили головы за халатность. – Она танцует, поёт, играет на свирели и знает все тайны возлежания по-самаркандски!
– Как её имя?
– Сию минуту, светлейший… – Завгар бросился к хладнокровно ожидающей девице, едва не падая от усердия и страха. – Как твоё имя, о дочь моего позора?!
– Ну, положим, Фёкла…
– Вай дод!.. О блистательный эмир, имя твоей новой наложницы Положим Фёкла-ханум!
– Шайтан побери этих самаркандцев за такие странные имена… – удивился Селим ибн Гарун аль-Рашид. – Неужели я уже сочетался с ней законным браком?
Евнухи беспомощно уставились на Оболенского. Он кокетливо откинул с плеча россыпь искусственных косичек, приподнял вуаль, подмигнул эмиру и честно признался:
– Нет, дорогой мой, руку и сердце ты мне ещё не предлагал и марш Мендельсона для нас пока не играли.
– Тогда покажи мне своё умение, и я уединюсь с тобой, и случится мне войти в тебя, если ты бусина несверлёная и кобылица другими не…
– Ты меня ещё верблюдицей обзови, ага… – неожиданным басом рявкнула самаркандка. – Войдёт он, как же… Да я сама тебе так войду! Я, между прочим, девушка из приличной семьи и до свадьбы себя лапать не позволю! А приставать к девственницам с такими охренительными предложениями Шариат не позволяет…
Сказать, что эмир малость обалдел, значит не сказать ничего. В идеале Коран дарует женщине с мужчиной равноценные права, но на практике все прекрасно понимают, как далёк идеал от действительности. Впечатлительные евнухи, например, без слов рухнули в обморок, ибо на их глазах было совершено величайшее оскорбление законов Шариата – женщина противоречила мужчине! Причём кому?! И при свидетелях… Лев же без тени смущения шагнул к остолбеневшему эмиру и, ласково потянув его за бородку, интимно предложил:
– Но если хочешь, я для тебя станцую. А может, ещё и спою… Эй, эпилептики, подъём! И усадите куда-нибудь моего сиятельного ухажёра – я плясать буду!
Судя по тому, что завгар с подчиненными не отреагировали, их обморок был предельно искренним. Оболенскому пришлось дважды хлопнуть в ладоши перед носом эмира, прежде чем со второго этажа набежали его любопытствующие подружки и усадили правителя Багдада на гору пуховых подушечек. Они же мгновенно принесли бубен, пару дудочек, а дудар и некое подобие двадцатиструнной арфы – для аккомпанемента. Лев чувствовал себя как Остап Бендер на пике вдохновения, по уши в адреналине, и, не приведи аллах, остановить не вовремя! Дудар он забрал себе, перехватив на манер бас-гитары, и хотя совершенно забыл полный текст песни, но припев исполнил с большим чувством и бешеным энтузиазмом:
Мне другой награды не надо!
Ты один – мой смех и награда!
Быть твоей рабыней я рада,
А другие – кыш, кыш, кыш!!!
Остановившиеся глазки Селима ибн Гаруна аль-Рашида быстренько оживились, и даже увлажнились некоей восторженной сентиментальностью. Он явно испытывал большое удовлетворение, глядя, как на повторе припева «самаркандская чинара» перехватила дудар за гриф и размахивала им над головой, «отгоняя» от его царственной особы «ненавистных соперниц». Оболенский действительно разошёлся не на шутку! Его глаза метали молнии, привязанные косы свистели в воздухе, а сам танец всё больше напоминал вдохновенную помесь «казачка» и шаманской пляски. Под конец он ещё рухнул перед повелителем на колени и по-цыгански потряс плечами:
Па-а-целуй меня, ты мне нравишься!
Па-а-целуй меня, не отравишься!
Такого в эмирском дворце не слышали со времён его сдачи в эксплуатацию. Муж и господин попятился задом… Одно дело – намекать даме на возможность более близких отношений и совсем другое – когда дама прёт на тебя, как бронетранспортёр, недвусмысленно угрожая изнасиловать в зюзю! Евнухи не делали даже попыток поднять бритые головы, им давно всё было ясно. Не подумайте, что эмир отличался таким уж скудоумием, то, что перед ним слишком мужеподобная женщина, он понял сразу. Просто в его феодальном мозгу не могла зародиться сама мысль о том, что под личиной женщины скрывается настоящий мужчина. Ибо это было бы полным крушением всех устоев и мгновенно сделало бы его посмешищем не только Багдада, но и всего мусульманского мира. Получилось, как в сказке Андерсена «Новое платье короля». Король не хотел знать, а прочие знали, но молчали…
– Уф… – Оболенский в изнеможении плюхнулся рядом с эмиром, панибратски обнимая его за плечи. – Ну, как тебе, брильянтовый наш?
– О, этот танец воистину послужил усладой моему сердцу… – робко выдохнул Селим ибн Гарун аль-Рашид. Многие мужчины, гордые своей храбростью и твёрдостью в делах власти, совершенно беспомощны, когда их прижимает женщина втрое крупнее. – А возлежание по-самаркандски?
– Я ж говорю – только после штампа в паспорте.
– Воистину ты мудра и благочестива, о Положим Фёкла-ханум! – поразился правитель, а завгар приподнялся на четвереньки, старательно кивая в такт словам эмира. – Я не обижу тебя и не унижу себя настаиванием на ночи любви в твоей комнате. Но пусть завтра же нас свяжут брачные узы!