Но на смену приходили другие.
Менялся фронт.
Отовсюду грозили повстанцы.
…Страшные банды с страшными атаманами…
Грядущее сулило только ужасы.
………………………………………………………………………………
…так и до сего дня…
VIII. Чернобыльская хроника (Дневник еврея)
7-е апреля
В шесть часов вечера по городу разнеслись упорные слухи, что наступает Струк. Спустя час появился верховой с разведкой, разгоняя толпу:
— По домам, Струк наступает.
Словно радио, эта весть облетела весь город, ужас охватил жителей. Все стали удирать: кто лодкой, кто подводой. На улицах чувствовалось нечто предвещающее катастрофу, — зловещее, таинственное. Всюду слышался стук затворяемых ставень. Потом наступила тишина, как перед грозой. Все попрятались, с замиранием сердца ожидали.
В 9 часов вечера началась пальба.
До полночи трещали ружья и пулеметы.
Дрожа от ужаса, мы не находили себе места, где укрыться, надеясь все на победу большевиков, как вдруг раздался специфически, известный нам по предыдущим вступлениям звук трубы.
И крик:
— Кавалерия вперед, пехота к работе.
Мы поняли, что Струк вступил в город.
Прислушивались в смертельном томлении.
По всем улицам, со всех сторон, раздавались выстрелы, звон разбитых стекол, гул, шум, душераздирающие визги и крики. Вооруженные бандиты врываются в квартиры и стреляют, убивают.
Подходят к каждому дому с криком:
— Жиды коммунисты, откройте, а то убью…
— Перережем…
— Утопим всех как собак… Хозяин, отчини.
Мы таились в ужасе и оцепенении.
Вот подходят к нашему дому.
Начали стучать, послышался громовой удар, выстрел у наших дверей. Я решил пожертвовать своей жизнью, — детей спрятал в погреб и открыл дверь. С озверелыми лицами, налитыми кровью глазами, кричали:
— К стене, жиды-коммунисты. Уже успели придти с позиции и попрятаться дома.
Целили револьвером.
— Где твои молодые коммунисты?
А кто-то сзади кричал:
— Для чего вы нашу церковь осквернили?
Я упал от ужаса с плачем.
Молил о пощаде. Они кричали:
— Если хочешь остаться живым, отдай все твое добро.
Обыскали.
Забрали часы и 3 тысячи рублей. Ушли, говоря:
— Все равно завтра всех жидов потопим.
Я пошел к детям, успокоил их, что вот отделался деньгами и остался жив.
Дети меня провожали плачем, а я их просил до утра не выходить из погреба.
Кругом слышны были адские крики, детские визги, выстрелы в домах и крики:
— Гвалд… ратуйте… за что убиваете?!
Отовсюду несутся истерические дикие крики терзаемых евреев.
Спустя час снова стук у моих дверей.
— Жиды, отчините!
Ворвались.
— К стенке. Снова целят в меня.
— Оружие давай… деньги давай… убьем.
Я им отдал три тысячи рублей.
Забрали мыло, духи, электрические фонари, разбрелись по комнатам, забрали одежду. Ушли, заявляя:
— Все равно завтра вас отправим в Екатеринослав самоплавом.
Смеялись уходя:
— Ох… будет завтра всем жидам… перережем и перетопим.
К пяти часам постучала новая партия.
Она, как оказалось позже, спасла нас от смерти. Среди нее находился некий Харитон Сергиенко, живший у меня еще во время нашествия Лазнюка.
С плачем умолял я его о защите.
Он говорил:
Почему убили Гордиенко, почему жиды-коммунисты на позицию выступили.
Я ему разъяснил, что мирные граждане в этом не повинны.
Он спросил, где дети, и посоветовал мне позвать детей, уверяя, что не допустит банд.
8-го апреля
Утром узнал, что по всему городу Варфоломеевская ночь не миновала ни одного еврея. Я подхожу к окну. Передо мной ужасная картина, леденящая душу. Бандиты с голыми шашками носят тюки и драгоценности, базар полон крестьянскими телегами, — оказалось, перед наступлением Струк распорядился чтобы все крестьяне с подводами следовали за армией грабить и принимать участие в погроме; солдаты и крестьяне взламывают замки и двери и расхищают товар. Из квартир тащат подушки, перины, одежду, сахар, домашний скарб.
Распивают по улицам вино и наливку.
Вот и к нашему дому подъезжает подвода, но Сергиенко выходит к ним и говорит: Здесь уже все забрано. Забегает бандит в еврейском капоте.
— Жиды-коммунисты, спекулянты, где вы?
Но Сергиенко его прогоняет.
Днем Струк устроил у церкви митинг для армии и крестьян, присутствовала тысячная толпа. Он призывал:
— Бей жидов, спасай Украину!
Он говорил:
Жиды оскверняли церковь, выбросили иконы из гимназии, убили Гордиенко…
У народа разгорелись страсти.
С подъемом, с энтузиазмом пошли убивать, топить и грабить. В наш двор ворвалась банда солдат и крестьян, они в диком озверении кричали:
— Гей, вы… у вас в погребе прячутся коммунисты.
Наседали на меня.
— Чи ты русский, чи ты жид?
Я вооружился смелостью и ответил:
— Все равны.
— Ага, значит жид.
Ударили прикладом.
— Ходимо в штаб… али на Екатеринослав.
К счастью подскочил Сергиенко и уговорил не трогать меня. Они обыскали дом, погреб и ушли. К вечеру я узнал, что в городе ужас и трагедия. Сафьяна и Гуревича заставили пойти бросать в реку убитых евреев. В дом в Запольского ранили старика, убили сына, остальных двух сыновей забрали с собой, заставили их собрать убитых и бросить в реку, после чего и их самых туда бросили. Десять человек забрали из синагоги, избивали, проделывали над ними инквизиционные пытки, заставляли их петь на улице.
Расстреляли и бросили в реку.
9-го апреля
Погром продолжается во всей своей широте, каждого попадающегося молодого еврея принимают за коммуниста и убивают. Бандиты расхаживают по городу, грабят и ведут к реке, но, прельщаясь деньгами, большею частью освобождают. Местные мещане расхаживают по городу, как будто это к ним не относится, и со скрытым злорадством взирают на ужасы…
10-го апреля
Погром продолжается.
Ходят по домам, все попадающееся под руки, забирают, ищут у евреев оружие, многих арестовывают. Дома, оставленные жильцами, разрушаются вплоть до превращения в пепел.
Пронесся слух:
Большевики наступают на пароходе из Киева. В течение получаса город опустел, солдаты уехали к речке Уше. Но наступление оказалось мифом, и солдаты, возвратившись, говорили:
— Ваше счастье, что не было наступления, а то бы ни одного жида не оставили в Чернобыле.
К вечеру сильные обыски.
Некоего Смоленского нашли на чердаке, повели в штаб, но по дороге застрелили.
11-го апреля
Несколько спокойнее.
Награбленное по-прежнему носят, но реже. Струк через старосту заявил, чтобы евреи собрались в синагогу. Трепет всех охватил. Я тоже пошел в синагогу. По дороге остановили солдаты:
— Жид, куда идешь?
Я ответил:
— Пан атаман пригласил нас в синагогу.
В синагоге я увидел много рыдающих женщин и несколько стариков. Я призывал прекратить плач и стон и обдумать, как облегчить создавшееся положение.
Вдруг заходит пьяный Алеша.
Он успел уже многих потопить и теперь, в каске, держа в одной руке голую шашку, в другой револьвер, обращается к нам с речью:
— Жидовня! Всех вас надо с корнем убить, детей, молодых, да и стариков изрубить.
Я со слезами умолял его о пощаде.
Доказывал нашу невинность.
Грозя мне револьвером, он ответил:
— Я со Струком не считаюсь, я сам по себе. Если дадите мне 100 000, оставлю вас в живых.
Мы обещали собрать, и он ушел.
Все, как один человек, решили отдать до последней копейки, искупить себя от смерти, и тут же собрали некоторое количество денег и выбрали специальную комиссию.
Спустя полчаса вошел Струк.
Я обратился к нему с приветственной речью, обещал за всех ему повиноваться, разъясняя ему, что мы невинные страдаем и являемся козлом отпущения.
Мы не коммунисты, ведь виновные удрали все до одного.
Он ответил:
— Погром постараюсь прекратить.
12-го апреля
Еврейские женщины поодиночке, как бы крадучись, стали появляться на улицах. У меня в доме собралась комиссия. Струк потребовал денег для содержания армии. Ему дали 30 000 рублей и предводителям его, Кравченко, Фещенко и другим, по 5000 рублей, всего 60.000 рублей.
13-го апреля
Погром принял хронический характер.
По всем домам бандиты продолжают свое действие, бывают единичные случаи убийства и бросания в реку, получаются сведения о погромах из окружающих деревень. В Гацановичах крестьяне убили старика, жену его и дочь. В Кошовке отца и сына, в Нагарцах подожгли еврейский дом и загнали туда евреев…
14-го апреля
Кравченко прислал новое требование:
«Негайно доставити 25.000 рублей, а то будете считаться нашими ворогами и каратись по часу войскового стану».
Мы собрали.
Послали к нему с деньгами делегацию.
Он ответил, что фактически «хлопцам дали 24 часа погулять, но хлопцев нельзя удержать». Все же обещал завтра выпустить объявление о прекращении грабежа.
15-го апреля
Появились на улицах некоторые евреи, удрученные, мрачные, с поникшей головой. Заметно кое-какое движение на базаре. Бандиты расхаживают по городу, проявляя свои действия. К вечеру по армии был приказ, что через час приезжает к ним делегация из Межигорья от Зеленого, обсуждать совместное наступление на Киев, и еврейским музыкантам велено встретить делегацию церемониальным маршем. Евреи, вместо исправления традиционного «седера», удрали в погреба, попрятались по норам, предчувствуя новую беду. По ночам налеты на квартиры, насилия, издевательства, грабежи.
16-го апреля
Арестовывают много невинных молодых людей, мотивируя, что они коммунисты. Ходят по квартирам со списком коммунистов. Однофамильцев избивают шомполами, шашками до потери сознания.