ом пространстве?
Если вы умеете всё это, это значит, что вы владеете искусством проникновения в сердце теней — странное название у этого искусства, но так уж оно названо, и менять его название я не стану.
Вот чему я училась под руководством Оскара в течение последующих двух лет. Как ни был Оскар сдержан на похвалу, но он всё же признал, что у меня выдающиеся способности: я всё схватывала на лету и училась всему гораздо быстрее, чем все его предыдущие ученики. Говоря об этом, он смотрел на меня как-то задумчиво, как бы удивляясь мне, и всё чаще он говорил со мной не в снисходительно-фамильярном и чуть насмешливом тоне, какой он взял со мной с самого начала, а даже с неким уважением.
Освоив обязательную программу, я держала экзамен, длившийся два месяца. Я сдавала все дисциплины, входившие в так называемое искусство проникновения в сердце теней, которых насчитывалось двадцать пять. Поверьте, никогда в моей жизни не было такой охренительной сессии — простите за грубоватое словечко, но другого у меня просто не находится. Да и сам курс обучения был потяжелее, чем спартанское воспитание. Оскар был требовательным учителем, не давал мне никаких поблажек и не позволял расслабляться, и после сдачи экзаменов я чувствовала себя как выжатый лимон. Он и сам выкладывался по полной программе, и я не могла не видеть, что он отдаёт мне почти все свои силы и время. За такое его отношение я не могла платить ничем другим, кроме прилежания и полной самоотдачи.
Опуская в почтовый ящик очередной конверт, подписанный «Для Карины», я не думала, что деньгами можно искупить то, что я сделала. Но моей сестрёнке было уже два с половиной года, и она росла не по дням, а по часам. Ей нужна была одежда, игрушки, питание, а Денис растил ребёнка один. Его положение было странным: не вдовец и не разведённый. Его брак не был расторгнут, а жена пропала без вести, и от неё не было ни слуху ни духу. Только конверты с деньгами без подписи и обратного адреса непонятным образом оказывались в почтовом ящике.
Когда он уходил на работу, с Кариной оставалась няня. Иногда, когда они гуляли в парке, я наблюдала из-за дерева за маленькой фигуркой в розовой курточке и красной шапочке с помпоном. Вот она подняла с земли смятую пачку из-под сигарет, а няня — шлёп её по ручке:
— Фу! Брось! Ка-ка!
А она недоуменно таращит глазёнки, не понимая: почему «ка-ка»? Вот шлёпнулась и заревела, мокрое личико — как помидор. Дочь моего отца, моя кровинка.
И любого, кто тронет её хоть пальцем, я разорву на куски.
Глава 4. Юля
С Эйне я теперь встречалась редко, и эти редкие встречи были странными. И я, и она, казалось, говорили друг другу совсем не то, что хотели сказать — во всяком случае, я. Первой грубить начинала она, я тоже не оставалась в долгу, и на том мы расставались, но после этого мне ещё долго бывало не по себе. Так мы с ней и существовали — по разные стороны какой-то прозрачной стены.
Я по-прежнему жила у Аделаиды, и это была весьма уединённая жизнь, пока меня не разыскала Дезидерата: она, как видно, меня не позабыла. Первая наша встреча была вполне дружеской, мы поохотились вместе, а потом она затащила меня в клуб. Это был закрытый клуб исключительно для хищников; он ничем не отличался от обыкновенного ночного клуба, кроме одного: единственным напитком, который там подавался, была кровь. Там можно было потанцевать, угоститься кровью, расслабиться, покурить травки и с кем-нибудь познакомиться. Было там и стриптиз-шоу — по пятницам, а раз в месяц там устраивалась кровавая оргия с участием людей.
Ничего более безумного, дикого и кровопролитного я в своей жизни не видела. Несчастных жертв заманивали в клуб в качестве гостей, и поначалу они, не подозревая, что их ждёт, танцевали и веселились вместе с хищниками, а потом на них набрасывались и высасывали досуха. Дези была завсегдатаем клуба, и любимым её развлечением были именно эти оргии. Она с нетерпением их ждала и ни одной не пропускала, а мне этот аттракцион пришёлся не по нутру с первого раза. Потрястись под тяжёлую техно-музыку, выкурить косячок, поболтать, завести новые знакомства — это ещё куда ни шло, но терзать бедных беззащитных жертв вместе с толпой озверелых хищников меня невозможно было заставить.
— Неужели тебе это нравится? — спросила я Дезидерату.
— Жесть! — ответила она. — Только тогда и чувствуешь себя хищником.
— А по-моему, все становятся похожими на стаю взбесившихся гиен, — сказала я. — Просто животных.
Она усмехнулась.
— Выплесни из себя животную страсть во время такой веселухи, и это поможет тебе не быть животным всё остальное время. Выпусти пар, от которого тебя распирает!
— Мне это не нужно, — сказала я. — Меня не распирает никакой пар и никакая животная страсть. Больше не приглашай меня на эти оргии, я в них участвовать не хочу. Мне это не нравится.
— Может, тебе и в клубе не нравится? — хмыкнула она, прищурившись и поглядев на меня с каким-то подозрением.
— Нет, в клубе приятно проводить время, — сказала я. — Раз-другой в неделю потанцевать, послушать новый музон, потусоваться — это неплохо. Но эти оргии… Это слишком.
Я увидела Эйне глубокой ночью на Невском проспекте. Одетая в чёрную кожаную пару, в ботфортах на высоких каблуках, она шла за ручку с какой-то девушкой в белой курточке и голубых джинсах.
С замиранием сердца я следовала за ними. Они гуляли по городу, и разведённые мосты не были для них преградой: она взмывала тёмным ангелом в небо с молодой незнакомкой на руках.
Они летали по крышам, и девушка прыгала с них вниз, а она её ловила. Они перелетали с крыши на крышу, и девушка смеялась.
Я брела мимо чугунной ограды. Холодная грязная Нева, уже освободившаяся ото льда, поблёскивала: фонари. Она летала где-то с Юлей, где-то над Финским заливом, и Юлина щека прижималась к её щеке, её руки обнимали её, и блеском Юлиных волос она любовалась в лунном свете.
Чугунная ограда медленно плыла мимо.
Неоновая надпись ночного клуба звёздчато подмигивала. С улыбкой пройдя мимо охранника, я подмигнула ему, а он смотрел мне вслед остекленевшими глазами.
Бухающий ритм долбил по черепу. Цветомузыка надрывала глаза. У стойки бара на табурете сидел молодой человек в пёстрой рубашке, с причёской «под Элвиса», с бакенбардами. Он жевал жвачку, курил и как будто скучал. К нему подсела девчонка со стеклянными глазами. Они обменялись парой незначащих фраз, но незначащими они казались только для посторонних. Девчонка опустила руку вниз, а спустя секунду и «Элвис» сделал то же самое. Со стороны — ничего особенного. Через полминуты девчонка соскользнула с табурета и скрылась в танцующей толпе.
Подожди, Элвис, тобой я ещё займусь, а сначала — девочка.
Она открыла дверцу кабинки в туалете, а там её уже ждала я, сидя на краю сливного бачка и поставив ногу в чёрном сапоге на ободок унитаза. Она испуганно отшатнулась.
— Ой, извините… Я не знала, что тут занято.
Обтянутая чёрной перчаткой ладонь:
— Отдай мне то, что ты купила у этого парня. — Спокойно, мягко, но властно, глядя в её накрашенные кукольные глаза. — Детка, твои мама и папа не для того горбатятся на работе, чтобы ты спускала их деньги на эту гадость.
Она положила мне на ладонь спичечный коробок.
— Молодец, девочка. — Я высыпала содержимое коробка в унитаз и спустил воду. — А теперь домой, детка. Домой, и больше в этот клуб не ходи. — Достала из заднего кармана облегающих чёрных брюк деньги и положила в её всё ещё выставленную вперёд руку. — Вот, возьми, на такси. Уже поздно. Иди.
Она повиновалась, а я проследила, чтобы она действительно села в такси и уехала. Она сделала, как ей было сказано, и я вернулась в клуб.
«Элвис» сидел на своём месте, покуривая и потягивая пиво. Я подсела на тот же табурет, куда садилась девчонка, но он на меня и не взглянул. Он ждал условной фразы, но я сказала не то, чего он ожидал услышать.
— Молодой человек, не угостите девушку?
Кроваво-красная помада и горящие глаза сразу привели его в состояние транса.
— Что девушка желает?
— Литр твоей крови.
Он захохотал и, оценив мои сексуально обтянутые чёрными брюками ноги, предложил:
— А может, сразу дунем?
Я улыбнулась.
— Это можно.
Моя рука влекла его на задворки клуба, и он покорно плёлся, не сводя взгляда с моих туго обтянутых брюками бёдер. А в следующую секунду он увидел меня уже с крыльями, и мы взлетели на крышу.
— Больше, гад, ты не будешь травить детей.
Моя пасть впилась в его шею, и он угостил меня тем, что я у него попросила — литром своей крови. Конечно, на его место придёт другой, но одним подонком стало меньше. Глянув вниз, в тёмный двор, на стоячие и поваленные мусорные баки, я увидела, что туда уже подтянулась свора шакалов, выжидательно задрав головы, мерцая холодными жёлтыми глазами и роняя из зловонных пастей голодную слюну.
— Нате, жрите!
И я швырнула тело вниз, и оно утонуло в черноте их спин.
Снова чугунная ограда плыла мимо меня. Я села и прислонилась к ней спиной. Я устала. Ну, что ж, на сегодня хватит. А завтра я пойду к тебе, Юля. У меня есть к тебе разговор.
Она попрощалась с ней в пустом сквере, и Юля пошла к себе домой, а она — в своё логово, отдыхать. Они натешились, летая по крышам, а ещё они посетили Париж. Я проскользнула следом за Юлей в подъезд, просочилась в её квартиру. Она устало сбросила ботинки, сняла и повесила куртку — так же устало, как я, когда приходила домой после встреч с Эйне. Когда она включила свет в комнате, я уже ждала её, сидя в кресле. Она испуганно вскрикнула и попятилась к двери.
— Не пугайся, Юленька. Меня зовут Аврора. Я старая знакомая Эйне, с которой ты только что рассталась… Понравился тебе Париж? Хотя зачем я спрашиваю — конечно, понравился. Я тоже там бывала не раз.