— Собирай в мешки продукты. Надо собрать всю провизию, она нам пригодится.
— Есть, — бодро отозвался парень, хотя он был перемазан с ног до головы грязью, а влажная шинель облепила тело ледяным коконом. Волосы его слиплись в грязные мокрые сосульки, все лицо было покрыто гарью и копотью, на руках и лице алели свежие ссадины после рукопашного боя с врагами. Но через черную смесь из копоти, грязи и сукровицы радостно блестели глаза. Еще одна победа, еще одна освобожденная от гитлеровцев деревня!
Вдруг кто-то рядом тонко завыл:
— Ироды, ироды, что же вы наделали! Избу мне порушили, жить старухе негде!
Шубин удивленно взглянул на старуху, которая металась по двору, подбирая куски крыши, деревяшки и свой скарб, разбросанный после минометного обстрела. Разведчик не привык слышать проклятия или ругательства в свой адрес, на освобожденных территориях местное население всегда приветствовало советских бойцов с радостью и благодарностью. Люди были счастливы освободиться от страшной власти фашистов, отдавали последнее бойцам, предлагали ночлег и скудное угощение, лишь бы хоть как-то отблагодарить за победу, за свободу, за надежду на мирную жизнь. Ведь в каждой семье кто-то из мужчин воевал, поэтому воинов-освободителей облепляли ребятишки, расспрашивали тоскующие по своим сыновьям матери, провожали ласковым взглядом жены, в котором читалось: «И мой любимый тоже вернется. Кончится война, уже почти кончилась, немного осталось потерпеть». Они дарили надежду, которая вселяла в измученных фашистами людей уверенность, что кошмар закончился, настала новая жизнь — мирная, без взрывов, без ежедневного страха, без тягот оккупации. А такое Геб встретил первый раз. Копытиха, которую так прозвали в деревне из-за фамилии Копылова, то скулила, перебирая обломки своего дома, то принималась проклинать тех, кто его разрушил. Шубин постарался утешить огорченную женщину:
— Ну не переживайте, простите, что так вышло. У нас не было другого пути. Зато теперь немцы ушли из Дмитровки и из вашего дома, вы свободны! Вернутся мужчины и помогут вам восстановить дом, снова будет мирная жизнь, слышите! Не надо так печалиться! Не надо было пускать фашистов в свой дом.
Но старуха на все его слова только качала головой и смотрела с ненавистью на разведчика. Она принялась стаскивать к забору мешки с провизией, и тут уже капитан Шубин остановил жадную старуху:
— Нет, это мы конфискуем. Это продукты гитлеровцев, и мы раздадим их ребятишкам, они голодали несколько лет. — Он позвал своих бойцов: — Ребята, забирайте, найдите избу побольше, соберите местных и отдайте им провизию! Спросите, кто может разместить нас на постой! Нужно организовать ночлег для прибывающего подкрепления.
Костлявые пальцы впились в мешок, женщина навалилась всем телом на ценный груз, завизжала:
— Не отдам, убивайте, ироды. Убивайте, дом мой порушили, на голодную смерть отправили, убивайте старуху, убивайте.
Шубин в отчаянии воскликнул:
— Да что вы говорите! Это еда для всех жителей, и вам тоже достанется, все будет поделено поровну. Никто не хочет вас убивать! — он вдруг вспомнил о том, что рассказывала девочка. Копытиха всю войну сотрудничала с фашистами, поэтому, видимо, часть запасов принадлежала ей. А сейчас после освобождения поселка пожилая женщина поняла, что пришла расплата за предательство: все жители деревни теперь будут помнить до конца ее дней этот поступок, как она всю войну прислуживала немцам за подачки в виде еды. От этой мысли Шубина передернуло, он вспомнил про десятки худеньких до синевы детских личиков с радостно горящими глазами, что встретили его в деревне, и решительно вырвал мешок из рук Копытихи:
— Нет, эта провизия на всех. Вы получите свой паек на общих правах! А сейчас отойдите.
Глеб решительно подхватил мешок, направился к воротам со двора, скомандовал остальным:
— Забираем!
Вслед ему раздался пронзительный визг Копытихи, перемежающийся проклятиями. Но у Глеба уже не было чувства вины, он теперь смотрел на несчастную старуху другими глазами. Никакой жалости к ней не чувствовал, просто собрал провиант и ушел подальше от озлобленных криков.
Чем ближе к центру деревушки он подходил, тем больше голосов и радостных криков слышал. Теперь детишки, женщины, старики уже не прятались испуганно за заборами или в подполье. Они высыпали на улицы и шумели, радовались, кричали, потому что от берега в деревню шли бойцы Красной армии. Мокрые до нитки, замерзшие, с тяжелыми грузами на волокушах, но тоже радостные очередной победе бойцы поднимались после перехода через залив на берег к деревне. Уже спешили медики с носилками, а среди них Аля. Серго бросился навстречу жене:
— Алечка, давай я помогу! Я отведу! Надо на холм, там высоко, мины! Я с тобой! — он обернулся к командиру: — Товарищ Шубин, разрешите! Я отведу, там надо провести их, чтобы на мины не попали.
От его горящих глаз у Глеба шевельнулось внутри что-то теплое, он махнул рукой в сторону полуразрушенной крепости на холме:
— Хорошо, проверь, как там обстановка. Потом доложишь мне, будешь отвечать за этот рубеж.
Сбоку уже подбежал один из штурмовиков:
— Товарищ капитан, есть ночлег! На краю деревни сарай и дом пустые стоят, там только одна девчонка. Туда идем?
— Да, давайте, и девочку обязательно накормите! — приказал Глеб.
Мимо него только что связисты протащили тяжелые бухты с проводом, а рядом топтался Ощепков. Он кинулся к командиру:
— Товарищ Шубин, ох, то есть, товарищ командир! Нам надо прокладывать связь с полуострова начинать! Мне можно к связистам? Им помощь нужна, схему просчитать. Я им предложил в глубину уложить кабель, по дну его пустить под грунтом, но нужны замеры и расчеты точные. Отпустишь? Я быстро, я до утра вернусь. Все посчитаю, помогу им и вернусь!
Шубин тяжело вздохнул, он помнил о приказе командира перевести Василия Ощепкова в инженерное подразделение сразу после взятия Дмитровки. Но сержант не сразу понял, почему так огорчился командир. Он в смущении остановился рядом:
— Товарищ капитан, Глеб, ты устал? Вид у тебя совсем измученный и шинели нет. Извини, что… я не хотел сбежать, помощь ребятам просто нужна. Ты скажи, я все сделаю, если прикажешь. Случилось что-то, потерь много? — он вдруг стянул свою ватную куртку и накинул на плечи Глеба. — Тебе же холодно, простыл, наверное. — На протестующее движение Шубина замотал головой: — Нет, нет, ни за что не заберу! Ты — командир, за все тут отвечаешь, за все! А прежде всего за себя, если у тебя сил не будет или болезнь нападет, то и другим плохо придется. Так что согревайся, у тебя еще работы много. Я придумаю что-нибудь, тут местные готовы последнее отдать от радости, что мы деревню их освободили. Так что не переживай, найду себе другую одежду. И приказ выполню, только скажи, куда идти? На охрану дороги?
У Шубина от его внимания и заботы растеклось в груди тепло. Он и правда без шинели, на ноябрьском ветру продрог до костей, от усталости, голода и напряжения последних суток тело налилось слабостью. Но отдых себе он сейчас позволить не мог, и оттого заботливый жест Ощепкова был вдвойне приятен. Он неожиданно для самого себя крепко обнял мужчину:
— Спасибо, Василий, спасибо вам за все. Вы очень хороший человек, другом мне стали, настоящим фронтовым товарищем, которому доверяешь так же, как себе. На войне не до этого, забываешь иногда, до чего хорошо, когда есть друг. — Потом Шубин снова стал командиром, который должен обеспечить отдых для личного состава своей штурмовой бригады. — Сержант Ощепков, вы официально переводитесь в инженерное подразделение, приказ командира дивизии. И благодарю за победу, за взятие крепости! Мне с вами ходить в разведку, идти в бой не страшно, Василий. Расставаться не хочу, но понимаю: ваша голова и знания нужны сейчас инженерам и связистам. Нарасхват вы, Василий. — Он крепко пожал ладонь Ощепкова. — Спасибо вам за все, слов не найдется, чтобы отблагодарить. Спасибо!
Мужчина кивнул, от теплых слов и понимания, что прощаются сейчас они, возможно, навсегда, в горле у него засаднило. Он смог только тихо произнести:
— Береги себя, Глеб. Береги! Мы с тобой победу вместе встретим, я верю!
Они разомкнули крепкое рукопожатие, со стороны берега к ним уже спешил командир отделения связи:
— Товарищ Ощепков, я вас везде ищу! Вы срочно нужны, там уклон высокий на берегу, не удается уложить кабель. Посмотрите? Переносить будем? Вы что в одной гимнастерке, там же холодно у берега! Я прикажу сейчас, найдем шинель!
Василий Ощепков заторопился на помощь, а Глеб провожал его взглядом до тех пор, пока крепкая фигура не исчезла за крайними домами деревни. А с другой стороны уже к разведчику спешил Олейко:
— Товарищ капитан, ребята размещаются на постой на окраине, — он радостно ткнул в белесый дымок между крышами. — Уже и обед начали готовить. Там и банька нашлась, — он провел по слипшимся в сосульки от грязи волосам. — Отмоемся наконец, — и тут же посуровел. — Сколько человек на охрану дороги ставить? Через два часа уже стемнеет, ребятам тоже надо дать передохнуть, они сразу после боя в караул заступили, ночь не выстоят.
Шубин мысленно похвалил про себя командира минометчиков: сообразительный и шустрый парень, обо всем уже успел подумать. Вслух же приказал:
— Три часа на отдых, а потом пятнадцать человек заступают на охрану постов. Ты отвечаешь за смену часовых. Потери есть в бригаде?
— Незначительные, только легкие ранения. — Олейко указал в сторону холма с крепостью: — Там две летние бытовки для работников совхоза сохранились, главный врач решил там разместиться. Я всех отправил к медикам, кому нужна перевязка. Во второй бытовке пленных разместили, среди них много раненых. Чтобы не тащить их далеко, пускай пока там ждут медпомощь.
— Верно, прибудет комдив и решит, как их на материк переправлять, — согласился Шубин. Он чувствовал, как под теплой курткой снова начала саднить спина. Сукровица выступила из ран, а пот и соль начали разъедать кожу.