– Не бойся, маленькая, – подбадривает он внучку, – действуй быстро – и не обожжешься!
Но Софи колеблется. Она как завороженная неотрывно смотрит на большую плоскую чашу, полную голубого огня, и Уильям, боясь, как бы спирт не выгорел, пока Софи решится, сам хватает изюминку.
– Давай, Софи, ну давай, дорогая, – мягко понукает он дочь; а Рэкхэм-старший тем временем пользуется возможностью цапнуть себе еще одну.
Софи подчиняется и, повизгивая от страха и возбуждения, ухватывает свою изюминку. Она исподтишка проверяет, нет ли огня на темной, сморщенной поверхности ягоды, и осторожно отправляет ее в рот, а старшие Рэкхэмы выуживают оставшийся в чаше изюм.
Следующая игра – обед. Отец Уильяма азартно принимается за еду. Перемена следует за переменой; он ест так же много, как лорд Ануин на обеде у леди Бриджлоу, – с той только разницей, что стол здесь другой. (Кухарка Рэкхэмов не поклонница того, что она называет «дикарскими рецептами», но собственные блюда она готовит замечательно, а Генри Калдер Рэкхэм идеальный едок.) Индейка, перепелки, ростбиф, устричные пирожки, пироги с начинкой, рождественский пудинг, желе с портвейном, печеные яблоки – все ставится перед ним и все исчезает в его утробе.
И потому неудивительно, что когда приходит время для послеобеденных развлечений и он усаживается у волшебного фонаря, чтобы вкладывать раскрашенные слайды в окованную медью щель, то пользуется темнотой и тем, что смотрят не на него, – пользуется для того, чтобы расстегнуть жилет и брюки.
– Я скромная цветочница, – с придыханием читает он субтитры для Софи, а на стене гостиной появляется картинка: пухленькая девочка в лохмотьях красуется на углу лондонской улицы, умело приукрашенном кисточками сотрудников фирмы, выпускающей слайды.
Я вам продам букет
Из лютиков-подснежников,
А роз роскошных нет.
Девочка из слайдов, конечно, умирает на восьмом кадре. Ангелоподобная – уже тогда, когда торгует своими нарциссами, – она выглядит несколько более радостной, когда пара нежных серафимов подхватывают бездыханное тельце и уносят его на небеса.
Уильяму, больше привыкшему смотреть порнографические слайды у Бодли и Эшвелла, довольно скучно, но он не подает виду, потому что отец не поленился и купил три набора слайдов, за что заранее извинился sotto voce («понимаешь, среди этих чертовых штучек так мало таких, чтоб можно было ребенку показать, одни убийства и измены!»).
Второй набор слайдов, история героизма во время кораблекрушения, следует сразу за первым и хорошо принимается домочадцами, хотя в сюжете нет ни одной женской роли. Третий и последний – грустная повесть о юной продавщице кресс-салата, которая гибнет, пытаясь спасти пьяницу-отца, заставляет Летти и Джейни обливаться слезами; все заканчивается словом «ТРЕЗВОСТЬ» – оно вспыхивает на стене гостиной весьма досадным напоминанием, так как Уильям и его отец приготовились выпить.
– Доброй ночи, маленькая Софи, – говорит Уильям, когда Роза снова зажгла лампы, а волшебный фонарь погас. Конфетка не сразу понимает, что это конец рождественского праздника – во всяком случае, для девочки и ее гувернантки.
– Да, покойной ночи, маленькая Софи, – подхватывает и Генри Калдер Рэкхэм, разворачивая на коленях неиспользованную обеденную салфетку. – Беги к своим красивым новым игрушкам, пока их воры не украли!
Конфетка окидывает взглядом гостиную и замечает, что подарки уже убраны, а с ковров сметены обрывки цветной бумаги, все до последнего завитка мишуры. Служанки разошлись по закоулкам Рэкхэмова дома, каждая вернулась к исполнению своей функции, кроме Розы, которая откупоривает бутылки в гостиной. Рэкхэмы-мужчины подремывают, развалившись в креслах, утомленные организацией стольких удовольствий.
Конфетка берет Софи за руку, задержавшись на пороге, смотрит на Розу, ловит ее ответный взгляд, но горничная замкнута; она опускает голову, сосредоточившись на подносе с ломтиками ромовой бабы. Какая бы ни возникла близость от совместных безрассудных действий – сейчас между ними пролегла граница.
– Доброй ночи, – говорит Конфетка еле слышно, ведет Софи к лестнице, и они уходят наверх в тихие части дома, где в темноте закрытых спален их дожидаются подарки.
О том, чтобы уложить Софи, не может быть и речи: девочка слишком возбуждена, к тому же у нее есть теперь чудесные новые игрушки, с которыми можно поиграть. Пока Конфетка собирается с мыслями, не зная, как ей повести себя, Софи опускается на колени перед французской куклой и тихонько катает ее взад-вперед. В тусклом желтоватом освещении спальни кукла выглядит загадочнее, чем в гостиной, но и реальнее – настоящая леди, только что покинувшая бальную залу или театр; вот-вот осторожно пойдет она по застланной ковром улице к собственному экипажу.
– Ну где он может быть? – бормочет Софи в нарочитой растерянности, поворачивая куклу на триста шестьдесят градусов. – Я же сказала ему, чтоб он ждал меня здесь…
Она во всю длину раздвигает свою подзорную трубу и приставляет к правому глазу.
– Я найду его с помощью этой штуки, – объявляет она каким-то мальчишески уверенным тоном. – Даже если он далеко-далеко.
Софи исследует комнату, наводя трубу то на одно, то на другое – на сучок в обшивке, на болтающийся шнур от шторы, на юбки своей гувернантки.
– Как вы думаете, я могу быть исследователем, мисс? – с неожиданной серьезностью поднимает она глаза на гувернантку.
– Исследователем?
– Когда вырасту, мисс.
– А… А почему бы нет? – Конфетке хочется, чтобы Софи вспомнила о книжечке, которая валяется на полу; на ее первой странице сделана надпись: «Софи от мисс Конфетт. Рождество, 1875 год».
– Могут не разрешить, – размышляет ребенок, морща лоб. – Леди-исследователь…
– Сейчас другие времена, Софи, дорогая, – вздыхает Конфетка, – в наше время женщины могут заниматься самыми разными делами.
Морщинки на лбу Софи углубляются: непримиримые убеждения няни и гувернантки приходят в столкновение в ее перенапряженном мозгу.
– Я могла бы исследовать такие места, куда не хотят путешествовать джентльмены-исследователи.
Снаружи доносится шум: какие-то люди шагают по дорожке у дома Рэкхэмов и громко распевают: «Всем веселого Рождества». Порывистый ночной ветер относит их грубые голоса.
Софи поднимается на цыпочки у окна, пытаясь рассмотреть поющих в темноте, но ничего не видит.
– Еще какие-то люди, – произносит она деланым тоном крайнего удивления, как хозяйка замка из волшебной сказки, которая пригласила дюжину гостей, а замок заполняется тысячью. Конфетка понимает, что девочка устала до безумия и ее пора уложить в постель.
– Пойдемте, Софи, – говорит она, – пора спать. Купание можно отложить до утра. И я уверена, что завтра вам потребуется целый день, чтобы как следует познакомиться со всеми подарками.
Софи отходит от окна и отдается в руки Конфетки. Она не сопротивляется раздеванию, но помогает гувернантке меньше обычного: тупо смотрит перед собой, пока та снимает одежду с ее негнущихся рук и ног. На лице у Софи странное, отрешенное выражение; в голом тельце появляется что-то обиженное, когда Конфетка мягко понуждает ее поднять руки над головой, чтобы надеть ночную рубашку.
Принеси нам сладкий пудинг,
Принеси нам сладкий пудинг
С чашей доброго вина…
Так поют внизу.
– Наверное, сейчас не надо будить мою маму, правда, мисс? – выпаливает Софи. – Она все пропустила.
Конфетка откидывает одеяло, убирает грелку, которую Летти положила в постель, и похлопывает по согретому местечку.
Не уйдем без угощенья,
Не уйдем без угощенья…
– Она плохо себя чувствует, Софи, – говорит Конфетка.
– Я думаю, она скоро умрет, – решает Софи, забираясь в постель. – Тогда ее зароют в землю.
На первом этаже хлопает дверь, и голоса смолкают – надо полагать, певцы получили свое и удовлетворились.
Стараясь не показать, какой тошнотворный холод побежал по ее жилам от слов девочки, Конфетка подтыкает одеяло Софи, поправляет подушку. Собирает и аккуратно располагает на комоде подарки: величественную французскую куклу рядом с неуклюже поникшим ухмыляющимся негритенком; новенький замшевый мешочек Софи, щетку для волос, заколку и зеркальце кладет ровным рядком, который замыкает подзорная труба. И наконец ставит на комод книгу.
«Приключения Алисы в Стране чудес» – написано на обложке. Но Софи уже провалилась через кроличью дыру беспамятства в свою собственную тревожную страну.
Тук-тук.
– Мисс Конфетт?
Тук-тук.
– Мисс Конфетт?
Тук-тук-тук-тук.
– Мисс Конфетт!
Она рывком садится в постели, хватая ртом воздух в ужасе и смятении.
– К-кто там? – окликает она мрак.
– Это Клара, мисс.
Конфетка трет глаза шершавыми подушечками ладоней, надеясь увидеть солнечный свет, если проморгается.
– Я что… проспала?
– Пожалуйста, мисс Конфетт, мистер Рэкхэм велел мне войти.
Дверь распахивается, Клара входит в комнату, высоко подняв руку с горящей лампой. Ее форменное платье измято, всклокоченные волосы венчиком окружают голову. Обычно непроницаемое или самодовольное лицо Клары сейчас искажено мятущимися тенями и неприкрытым страхом.
– Мне приказано удостовериться, что в вашу комнату никто не приходил, мисс.
Конфетка тупо моргает, всматриваясь в Клару сквозь пышные рыжие пряди собственных нечесаных волос, жестом выражает Кларе согласие на исследование географии своей комнатушки. Та сразу освещает лампой все четыре угла, смотрит здесь, там, здесь, там, заставляя свет и тени драматически метаться по стенам. Серьезной сосредоточенностью она напоминает размахивающего кадилом католического священника.
– Вы меня простите, мисс, – бурчит она, приоткрывая дверцу гардероба.
– С Софи все в порядке? – спрашивает Конфетка, которая уже зажгла лампу на столике. Три часа ночи, отмечает она.