щает боли, только опасается испачкать конверт или его содержимое. Управляясь с костылем и поминутно облизывая палец, чтобы не дать тонюсенькому волоску крови на порезе собраться в каплю, она достает письмо и читает:
Тем, кого это может интересовать.
Я, Уильям Рэкхэм, имею честь и удовольствие представить мисс Элизабет Конфетт, которая работала у меня в течение пяти месяцев, с 3 ноября 1875 г. по 1 марта 1876 г. в качестве гувернантки моей шестилетней дочери. У меня нет сомнений в том, что мисс Конфетт выполняла свои обязанности с величайшей компетентностью, тонким пониманием и рвением. Под ее наставничеством моя дочь расцвела и стала настоящей юной леди.
Решение мисс Конфетт оставить работу у меня, насколько мне известно, связано с болезнью близкой родственницы и ни в малейшей степени не умаляет моего удовлетворения ее способностями. Я, несомненно, могу рекомендовать ее только наилучшим образом.
Ваш Уильям Рэкхэм
Конфетка и это письмо складывает по прежним сгибам и возвращает его в конверт. В последний раз посасывает палец; порез уже затягивается. Кладет оба письма на комод, ковыляя, подходит к окну, где вес тела можно перенести с костыля на подоконник. Внизу мистер Стриг копается в саду: возится с молодыми деревцами, пережившими зиму. Клацая металлическим секатором, разрезает бечевку, которой был привязан к колышку хрупкий ствол – его больше незачем так баловать. С нескрываемой гордостью отступает на шаг; стоит, упершись кулаками в кожаный фартук, облекающий его бедра.
Поразмыслив, Конфетка приходит к выводу, что битье стекол кулаками закончится кучей неприятностей, а облегчение принесет лишь временное. Вместо этого она берет перо и бумагу, продолжая стоять у подоконника – сейчас это ей удобнее, чем письменный стол; она призывает себя к разумности.
Дорогой Уильям,
извини, но ты ошибаешься. В течение короткого времени я страдала от болезненной опухоли, которая уже исчезла, теперь у меня регулярные месячные, в чем ты можешь удостовериться – к собственному удовлетворению, если зайдешь ко мне.
Твоя любящая Конфетка
Она читает и перечитывает послание, вслушиваясь в его звучание и тон. Правильно ли воспримет его Уильям? В своем тревожном состоянии, возможно, он не так истолкует фразу «в чем ты можешь удостовериться – к собственному удовлетворению». Как желание поспорить? Или он уловит в ней игривый намек? Она глубоко втягивает воздух и говорит себе, что это не должно пройти мимо цели. Не вставить ли между «собственному» и «удовлетворению» еще словечко: «совершенному», чтобы сделать намек острее? С другой стороны, нужна ли вообще эта острота? Может быть, лучше выдержать успокоительный, даже льстивый тон?
Однако она быстро соображает, что слишком возбуждена, чтобы писать второе письмо, и лучше поскорее доставить уже написанное – иначе можно и глупостей наделать. Она перегибает листок пополам и хромает по площадке прямо к Уильямовой двери, под которую подсовывает письмо.
Во второй половине дня гувернантка и ее ученица занимаются арифметикой, проверяют, не забылись ли великие свершения пятнадцатого века, и приступают к минералогии. Стрелки на циферблате продвигаются шажок за шажком, а карта мира кусочек за кусочком освещается продвижением солнца по небосводу. Солнечный свет в форме окна горит на пастельных морях и на осенних континентах, высвечивая одни, погружая в тень другие.
Конфетка выбрала минералогию наугад из «Вопросов» миссис Мангнелл, рассудив, что это предмет надежный, не эмоциональный, и должен отвечать потребностям Софи, склонной к упорядоченным, осязаемым вещам. Конфетка перечисляет основные металлы и просит Софи повторять их названия: золото, серебро, платина, ртуть, медь, железо, свинец, олово, алюминий. Золото самый тяжелый металл; олово – самый легкий; железо – самый полезный.
Заглянув в следующий вопрос: «Каковы главные свойства металлов?» – Конфетка досадует, что не приготовилась к уроку, как обычно, и у нее вырывается недовольный вздох.
– Мне потребуется немного времени – эти слова нужно перевести на понятный вам язык, дорогая, – поясняет она, отворачиваясь от ждущих глаз Софи.
– Разве это не английские слова, мисс?
– Английские, но я должна сделать их попроще для вас.
Тень обиды пробегает по лицу Софи.
– Я хочу попробовать понять их, мисс.
Конфетка знает, что вызов нужно отклонить мягким, тактичным ответом, но в эту минуту ей ничего не приходит в голову. И она сухо барабанит:
– Блеск, непрозрачность, вес, податливость обработке, ковкость, пористость, растворимость.
Пауза.
– Вес – это насколько вещи тяжелые, – говорит Софи.
– Да, Софи, – подтверждает Конфетка, уже готовая давать объяснения, которые раньше не пришли ей в голову. – Блеск значит, что все металлы блестят, непрозрачность – что сквозь них мы не можем видеть, податливость обработке значит, что мы можем придать металлу любую форму, какую хотим, а ковкость… Я и сама не знаю, что это, придется посмотреть в словаре. Пористость означает, что в металле есть крохотные дырочки, хотя странно это – для металла, да? Растворимость…
Конфетка смолкает, видя, до чего Софи не по душе ее сбивчивое, невнятное, бестолковое изложение материала. Пропустив свойства металлов, она сразу переходит к странице, где говорится об открытии неисчерпаемых запасов золота в Австралии. Это позволяет ей на ходу придумать историю о бедном рудокопе, который бьет и бьет кайлом неподатливую землю, а его жена и детишки уже теряют последнюю надежду – на то, что в один прекрасный день…
– Почему в мире есть такие длинные слова, мисс? – спрашивает Софи, когда урок минералогии закончен.
– Одно длинное трудное слово может передать столько же, сколько целое предложение из коротких, легких слов, – отвечает Конфетка, – экономит время и бумагу.
И, видя, что не убедила Софи, добавляет:
– Если бы книги писались так, чтобы каждый человек, даже самый юный, мог бы все понять, то это были бы ужасно длинные книги. А вам понравилось бы читать книгу в тысячу страниц, Софи?
Софи отвечает без колебаний:
– Я прочитала бы тысячу миллионов страниц, мисс, если бы все слова там были такие, что я могла бы их понять.
Вернувшись к себе на краткий перерыв между окончанием занятий и обедом, Конфетка шокирована отсутствием ответа на свое послание. Как это может быть? Единственное, что приходит ей в голову, – Уильям успокоился, но, будучи эгоистом, не видит необходимости в том, чтобы немедленно дать ей об этом знать.
Конфетка опять хватается за перо и бумагу:
Дорогой Уильям.
Прошу тебя – каждый час в ожидании твоего ответа мука для меня, – я прошу тебя, дай мне заверение, что наша общая жизнь будет продолжаться. Стабильность «Парфюмерного дела Рэкхэма» – вот то, в чем мы все нуждаемся сейчас, – не меньше, чем Софи и я. Прошу тебя, помни о моей преданной готовности помогать тебе и избавлять тебя от неудобств.
Твоя любящая Конфетка
Перечитывая послание, она хмурится. Возможно, слишком много этих «прошу тебя». И Уильяму может не понравиться мысль, что он ее мучает. Но она не в силах сочинять другой вариант. Как и в прошлый раз, она спешит к двери его кабинета и подсовывает под нее записку.
Обед Конфетки и Софи состоит из беспощадно протертого супа из ревеня и из филе лосося с добавкой довольно водянистого желе. Ясно, что кухарка все еще тревожится за желудок маленькой мисс Рэкхэм.
Потом Роза приносит им чай, чтобы запить обед, – хорошо заваренный для мисс Конфетт, сильно разбавленный молоком для мисс Рэкхэм. Сделав глоток, Конфетка просит извинить ее – на минутку. Пока обжигающий чай остывает, она может заглянуть в свою комнату и посмотреть, не вышел ли Уильям наконец из состояния поглощенности собой.
Она выходит из классной комнаты, спешит по площадке, открывает двери своей спальни. Ничего не добавилось к тому, что было раньше.
Она возвращается в классную и принимается за чай. Руки у нее слегка дрожат; она убеждена, что Уильям собирается – или собирался – ответить, но помешали непредвиденные обстоятельства. А может быть, решил сначала покончить с обедом. Если было бы чем заполнить следующий час, чтобы он прошел незаметно, то можно избавить себя от пустых тревог.
Софи, хоть она сейчас спокойнее, чем в начале дня, не очень общительна после уроков; она сидит с куклой в дальнем углу комнаты: пробует превратить ее старомодный кринолин в турнюр, подкладывая под юбки бумажные комочки. По серьезному и сосредоточенному выражению лица Софи Конфетка понимает, что ей хочется до вечера побыть одной. Чем же занять время? Торчать у себя в спальне? Читать обрывки Шекспира? Готовиться к завтрашним занятиям?
Решение приходит вдруг. Конфетка собирает тарелки, ножи с вилками и чайные чашки, складывает посуду так, чтобы ничто не падало, и уносит из комнаты. Костыль она оставляет прислоненным к дверному косяку. Она не торопится: сейчас никто не увидит, как медленно она спускается по ступенькам.
Схватившись одной рукой за перила, она по локоть прижимает ее к полированному дереву, а другой рукой держит посуду, притискивая тарелки краями к груди. Конфетка переступает со ступеньки на ступеньку, осторожно ставя больную ногу и тяжело опираясь на здоровую. Посуда тихонько позвякивает на каждом шагу, но Конфетка удерживает ее. Благополучно сойдя вниз, она медленно продвигается по холлу, довольная тем, как ритмично – пусть не элегантно – она шагает. Без приключений минует ряд дверей и наконец переступает порог кухни.
– Мисс Конфетт! – в большом изумлении восклицает Роза.
Роза попалась с поличным: она поедает остаток треугольного тоста с маслом, поскольку законного ужина ей надо ждать еще несколько часов. Подвернув рукава, она стоит у огромного стола в центре кухни. Позади нее судомойка Хэрриет укладывает бычьи языки в специальную форму для заливного. В приоткрытую дверь посудной видна захлюстанная юбка, мокрые башмаки и опухшие щиколотки Джейни, которая моет в раковине посуду.