Раскладывая свои накопления по надежным местам – монеты в кошелек, купюры – в карман плаща, Конфетка впервые отдает себе отчет в том, что за все время проживания в доме Рэкхэмов она истратила меньше, чем за первые сорок восемь часов на Прайэри-Клоуз. Тогда она была проституткой, и эти деньги не казались ей большими – мужчина отвалил ей от щедрот своих, а завтра их не будет: уйдут на дорогие тряпки или на рестораны. Теперь же, рассматривая их глазами респектабельной женщины, Конфетка понимает, что у нее достаточно средств, чтобы начать новую жизнь по собственному выбору – при условии, что она будет жить скромно и найдет себе работу. Да и сейчас у нее столько денег, что она может уехать хоть на край света.
Собирая пожитки, Конфетка ведет спор с совестью. Должна ли, может ли она сказать правду Софи? Будет ли это милосердием или жестокостью: не объяснить Софи обстоятельства своего отъезда? Будет ли Софи болезненно переживать, лишившись возможности проститься с Конфеткой? Конфетка нервничает, наполовину убедив себя, что действительно размышляет, не изменить ли свое решение, однако в глубине души знает, что не намерена говорить правду. И продолжает собираться в дорогу, будто гонимая животным инстинктом, – голос разума глохнет, как воробьиное чириканье в бурю.
Ей нужен лишь один дорожный чемодан. Ящики с одеждой и вещами, которые Уильям распорядился увезти из дома миссис Кастауэй, так и остались где-то на хранении, а где именно, Уильям не удосужился сказать. Не важно, все равно они ей теперь не нужны. Блядское тряпье, роскошное оперение содержанки. То платье, что на ней, еще одно-два (вот это темно-зеленое, самое любимое) – и больше ничего. Парочка шемизеток, чистые панталончики, чулки, пара обуви – и чемодан уже почти полон. Свой злополучный роман и дневники Агнес Конфетка запихивает в дорожную сумку из шотландки.
Конфетка одной рукой – здоровой – поднимает чемодан, надевает сумку через плечо той руки, которой должна опираться на трость. Делает несколько шагов, шаркая, как цирковое животное, поднятое кнутом на задние лапы. Она опускает голову, ставит на пол неподъемное бремя и плачет.
– Давайте проведем послеполуденные занятия на воздухе, – предлагает она Софи через некоторое время. – В доме душно, а на воздухе будет хорошо.
Софи вскакивает из-за письменного стола, явно радуясь этому плану. Она поспешно начинает одеваться на выход; образование en plein air – как раз то, что ей больше всего нравится, в особенности если это означает прогулку к фонтану или возможность увидеть уток, грачей, собак, кошек – тварей любой породы, кроме человеческой.
– Я готова, мисс, – объявляет она через секунду.
Она действительно одета; остается только поправить шляпку и бант под подбородком.
– Спускайтесь вниз, моя маленькая, я пойду следом.
Софи уходит, Конфетка остается в классной комнате, собирая все необходимое для занятий и еще кое-какие вещи, которые она кладет в кожаную сумку. Затем она тоже спускается по лестнице, щелкая тростью по перилам.
На дворе ветрено, довольно пасмурно, но не очень холодно. Стального цвета небо насыщено тем светом, в котором и травяной газон, и булыжная мостовая, и железная ограда, и человеческая плоть – все будто окрашено разными оттенками одного цвета.
Конфетка предпочла бы пройти прямо в ворота, но неудачное стечение обстоятельств поместило у ворот мистера Стрига, занятого пересаживанием розового куста, чтобы прохожие впредь не могли дотянуться до него и не воровали плоды его трудов. Он работает спиной к Софи и Конфетке, но, будучи человеком общительным, обязательно повернется к ним и заведет разговор – чего Конфетке не хотелось бы. Поэтому она легонько тянет Софи за руку и ведет ее вдоль дома.
– Мы едем с Чизманом, мисс? – задает Софи логичный вопрос, поскольку они идут в сторону подъездной аллеи.
Кучера и лошади не видно, но незапряженный экипаж стоит у своего сарая, блестя вымытыми боками, готовый к очередной вылазке в грязный дымный мир за пределами рэкхэмовских владений.
– Нет, дорогая, – отвечает Конфетка, глядя не на нее, а на ворота справа от конюшни. – Здесь дорога лучше, только и всего.
Ворота закрыты на засов, но не заперты, замок просто висит на петле, слава богу. Неуклюже жонглируя тростью и ручонкой Софи, Конфетка снимает замок и отодвигает засов.
– Доброго вам денечка, мисс Конфетт.
Конфетка сильно вздрагивает и резко поворачивается на здоровой ноге, нарушая равновесие саквояжа «гладстон» на плече и кожаной сумки на другой руке и едва удерживаясь в стоячем положении. Чизман стоит совсем близко; щетинистое лицо невозмутимо, только глаза нахально поблескивают. В унылом освещении, не наряженный в кучерскую накидку и цилиндр, он кажется обтрепанным и худым; холодный ветер растрепал ему волосы, сальные пряди свалились на потный лоб, на штанах выше колен остались круги от пивной кружки.
– Добрый день и вам, Чизман, – уксусным голосом произносит Конфетка и коротко кивает.
– Ворота-то я вам открою, мисс, – предлагает кучер, протягивая волосатую руку, – ежели вы и мисс Рэкхэм желаете в карету сесть.
Не воспользоваться ли его предложением, – приходит в голову Конфетке. Лучше поехать, чем идти пешком, а поскольку Чизман все равно прицепился к ней, так отчего бы и нет. Довез бы до ближайшего парка, а оттуда они… Она готова изменить первоначальный план, но, снова поглядев на этого человека, на темную грязь под ногтями протянувшейся к ней руки, вспоминает, как совсем недавно он впился этими пальцами в ее талию и турнюр.
– Вы мне не понадобитесь, Чизман, – твердо говорит она, притягивая Софи поближе к себе, – нам недалеко.
Чизман убирает руку. Положив ладонь на заросший затылок карикатурным жестом недоумения, он оглядывает Конфетку с головы до ног.
– Большие чемоданы у вас, мисс; поди, тяжеленькие. – Он щурится на злополучный «гладстон». – Кучу всего, с позволения сказать, набрали для короткой прогулки.
– Я уже сказала вам, Чизман, – дрожь нетерпения примешивается к стальным ноткам ее голоса, – мы решили немного размять ноги.
Чизман с ухмылкой переводит глаза на уровень Конфеткиных юбок:
– Что-то не видать, чтоб ваши ноги требовалось размять, мисс Конфетт.
Злость добавляет Конфетке отваги.
– Вы дерзите, Чизман, – огрызается она, – я поговорю о вас с мистером Рэкхэмом, как только вернусь!
Она надеялась припугнуть его, но Чизман только чуть приподнял брови:
– С мистером Рэкхэмом поговорите? Как вернетесь? И когда ж это будет, а, мисс Конфетт?
Чизман делает шаг вперед, теперь он так близко, что Конфетка улавливает запах спиртного, и смотрит на ворота, через которые она торопится пройти.
– Сдается мне, мисс Конфетт, – задумчиво говорит он, складывая руки на груди и всматриваясь в тоскливое небо, – со всем к вам уважением, но только скоро польет; через минутку и польет. Тучи-то, тучи какие… – Он с сомнением качает головой. – Что-то не так, а, мисс Конфетт?
– О чем вы, Чизман? – Конфетка убирает руку с плеча Софи, чтобы случайно не стиснуть его. – Дайте нам пройти!
– Будет, будет вам, мисс, – увещевает кучер, – что скажет мистер Рэкхэм, если мисс Рэкхэм, – (он дружелюбно кивает на Софи), – домой вернется вся простуженная? Или, по-вашему, такого не может быть?
– В последний раз, Чизман – дайте нам пройти! – требует Конфетка, понимая, что, если он не поддастся сейчас, ей недостанет сил на поддержание повелительного тона. – Благополучие Софи – в моих интересах.
Но Чизман раздумчиво втягивает воздух через зубы, оглядывается на карету.
– Не знаю, что и сказать, мисс Конфетт, – но только я думаю, та, другая гувернантка, что утром тут была, она, может, и не поладит с вами.
И, не дожидаясь ответа, поднимает к небу раскрытые ладони и театрально вопрошает:
– Что, уже пошел дождь? – Он внимательно рассматривает ладони в поисках капель. – Я вот вправду говорю себе – а мистеру Рэкхэму надо, чтоб его дочку гулять водили под дождь? И с чего это гувернантка, которую меняют из-за плохого здоровья, уж так рвется сделать это?
Видя, как он стоит, подставляя ладони подо все, что может упасть в них, Конфетка думает, что поняла, чего он добивается.
– Давайте обсудим это конфиденциально, – говорит она, стараясь, чтобы ее слова не прозвучали как признание поражения.
Может быть, если Софи не увидит, как деньги перейдут из рук в руки, так это к лучшему.
– Я уверена, мы можем прийти к соглашению, которое устроит нас обоих.
– И не сомневался, мисс, – бодро соглашается кучер, отскакивая от ворот. – Вам за каретой достаточно укромно будет?
– Постойте здесь минуточку, Софи, – говорит Конфетка, опуская багаж на землю, но избегая взгляда ребенка.
Скрывшись от глаз Софи за каретой, Конфетка поспешно достает смятую купюру из кармана плаща.
– Вроде начали мы друг дружку понимать, мисс Конфетт, – урчит Чизман, одобрительно поблескивая глазами.
– Вот, Чизман. – Конфетка кладет деньги в его протянутую руку. – Десять фунтов. Целое состояние для вас.
Чизман запихивает деньги в карман штанов.
– О да, – подтверждает он. – На пиво хватит или на два. А то и на три…
– Хорошо. – Конфетка поворачивается, чтобы уйти. – Желаю вам…
– Но на самом деле, мисс Конфетт, – продолжает он, придерживая ее пальцем за плечо, – деньги-то мне ни к чему. Я что хочу сказать: мистер Рэкхэм знает, сколько мне платить, что на это можно купить, а чего – нет. Я ж не могу заявиться к нему при параде, верно, с золотой цепкой на часах? Так что вот. Мне десять фунтов… Ну… Это ж сколько пива можно выпить… понимаете?
Конфетка смотрит на него, слабея от омерзения. Если есть один мужчина, которого она мечтала бы видеть прикованным к палаческой кровати героини своего романа, умоляющим сохранить ему жизнь, пока она заносит над ним нож, – так это он.
– Так вы нас не выпустите? – хрипло спрашивает она.
Чизман растягивает рот до ушей, поводит указательным пальцем, как добрый демагог, выговаривающий тупому ученику: