— Пpoшy простить! — одновременно выпаливают оба и ветер уносит их слова.
Конфетка вглядывается в толкотню Боу-стрит, в густую кашу лоточников, уличных девок, иностранцев и людей благопристойных. На миг ее охватывает страх потерять в этом калейдоскопе Агнес, тем более, что неразрывный поток конных экипажей заслоняет от Конфетки другую сторону улицы. Однако страх этот напрасен — миссис Рэкхэм, оставшаяся без темно-зеленого плаща и черного зонта, которые она бросила в гардеробной, легко различается в толпе; она пронизывает людскую гущу и белая юбка ее метет темный тротуар. Конфетке только и нужно, что следовать за самой светлой на улице фигуркой и не терять веры в то, что принадлежит она Агнес.
Преследование продолжается менее половины минуты. Миссис Рэкхэм ныряет в отходящий от Боу-стрит узкий проулок из тех, коими с большим удобством пользуются проститутки и воры — и джентльмены, которым приспичило помочиться. И действительно, едва Конфетка вскальзывает в мрачный зев проулка, как в нос ей ударяет смрад телесных выделений, а в уши — звук неторопливых, осторожных шагов.
Впрочем, шаги эти принадлежат не Агнес — миссис Рэкхэм, не успевшая сколько-нибудь углубится в проулок, неподвижно лежит ничком на устилающем его камни грязном песке. Юбка ее светится в темноте подобно сугробу, каким-то чудом пережившему приход весны.
— Проклятье… — выдыхает Конфетка, парализованная испугом и нерешительностью. Она оглядывается, убеждаясь, что для прохожих, снующих по Боу-стрит всего в пяти ярдах от нее, она пребывает в другом мире, в сумрачном чистилище; они с Агнес покинули залитый светом людской поток, и тот течет теперь без них, уже позабытых. С другой же стороны, Конфетка очень и очень знает, что Скотланд-Ярд находится всего только за ближайшим углом, и если существует в Лондоне место, в котором парочка господ в полицейских мундирах может сцапать ее и поинтересоваться, что, собственно говоря, известно ей о леди, лежащей без чувств у ее ног, так именно в этом месте она сейчас и находится.
— Агнес? — недвижное тело никак на призыв ее не откликается. Левая нога миссис Рэкхэм повернута под каким-то безумным углом, правая рука откинута в сторону — все выглядит так, точно Агнес упала сюда с большой высоты.
— Агнес? — Конфетка опускается у тела на колени. В темноте она просовывает руку под мягкие светлые волосы и в ладони ее оказывается щека Агнес — Конфетка ощущает тепло, телесный жар, исходящий от этой щеки, гладкой и живой, как собственная ее обнаженная грудь. Она отрывает лицо Агнес от холодных камней, чувствуя, как у нее начинает покалывать в пальцах.
— Агнес? — губы, касающиеся ладони Конфетки, оживают, лепечут что-то бессловесное и, кажется ей, ищут ее большой палец, желая его пососать. — Агнес, очнитесь!
Миссис Рэкхэм подергивается, точно кошка, которой снится погоня, руки и ноги ее немощно шарят по грязи.
— Клара? — шепчет она.
— Нет, — шепотом отвечает Конфетка. — Вы еще не добрались до дому.
Цепляясь за Конфетку, Агнес с трудом встает на колени. В темноте невозможно сказать, что именно поблескивает на носу, подбородке и груди миссис Рэкхэм — кровь, грязь или и то, и другое сразу.
— Не смотрите мне в лицо, — мягко приказывает Конфетка и, сжав плечи Агнес, поднимает ее на ноги. — Я помогу вам, но в лицо мне смотреть нельзя.
Миг за мигом частности положения, в которое она попала, проникают в пробуждающееся сознание Агнес.
— Боже милостивый, я… я… какая грязъ! — содрогается она. — Я вся в г-грязи!
Крошечные ладошки Агнес беспомощно пропархивают по лифу ее платья и опадают на замаранную юбку.
— К-как же я покажусь людям? Как попаду домой?
Она инстинктивно обращает молящий взгляд к своей спасительнице, однако та отворачивается от нее.
— Не смотрите мне в лицо, — повторяет Конфетка, снова стискивая плечи Агнес. — Я помогу вам. Ждите здесь.
И она выбегает назад, под фонари Боу-стрит.
Вновь окунувшись в людской поток, Конфетка оглядывается, критически оценивая каждого, кто попадается ей на глаза: способен ли кто-нибудь в этой головокружительной, тараторящей толпе предоставить то, что ей требуется? Вон те окутанные поднимающимся над их лотками паром продавцы кофе…? Нет, слишком уж обтрепаны их джутовые шапчонки и испятнанные халаты. Эти леди, ожидающие, когда им можно будет перейти улицу, а покамест покручивающие в руках зонты и оглаживающие палантины, глядя на прогромыхивающие мимо них экипажи? Нет, они только что покинули Оперный театр, Агнес может знать их, да и в любом случае, они скорее умрут, чем… Солдат в хорошей черной накидке? Он потребует призвать на помощь представителей власти… Та женщина в длинной пурпурной шали — наверняка проститутка и с ней лучше не связываться, хлопот не оберешься…
— О! Мисс! Прошу прощения! — торопливо окликает Конфетка пожилую женщину, волокущую корзину с переспелой клубникой. Женщина эта бедна, неопрятна и, судя по лицу ее, она либо ирландка, либо слабоумная, но тем не менее, одно представляющее ценность имущество (помимо груза мясистых ягод) у нее имеется: с плеч женщины спадает блекло-синий плащ, просторный и старомодный, укрывающий ее от шеи до щиколоток.
— Клубничка, пальчики оближешь! — заискивающе помаргивая, сообщает она.
— Ваш плащ, — говорит Конфетка, расстегивая сумочку и перерывая ее содержимое в поисках самых блестящих монет. — Я дам вам за него десять шиллингов.
Конфетка еще достает монеты — шесть, семь, восемь, — а женщина уже начинает отползать в сторонку, нервно облизывая губы.
— Я говорю всерьез! — протестует Конфетка, извлекая из сумочки еще несколько монет, и подставляя их на открытой ладони под свет фонарей.
— Дак я чего, я ничего, мэм, — отвечает женщина, полуприседая в уважительном реверансе и выпучивая налитые кровью глаза. — Но, понимаете, мэм, я одежду не продаю. Клубничка, пальчики…
— Да что с вами такое? — отчаянно вскрикивает Конфетка. Теперь уж в любую секунду любой завсегдатай темных закоулков может обнаружить укрывшуюся во мраке Агнес; любой охотник до ожерелий и серебряных медальонов может перерезать ей горло! — Ваш плащ, это же дешевая старая хлопчатка, на Петтикоут-лейн можно в любой божий день купить одежду получше!
— Верно, мэм, верно, — с мольбой отвечает эта заезженная рабочая лошадь, одной рукой сжимая на горле свой плащ. — Да только нынче такая холодина, а у меня под плащом всего и есть что тонкое платьишко, я ж измерзну вся.
— Господи-Боже, — шипит Конфетка с почти истерическим нетерпением, ибо в воображении ее голову Агнес уже отпиливают зазубренным ножом и кровь хлещет из шеи несчастной. — Десять шиллингов! Посмотрите!
И она сует ладонь под самый нос женщины, показывая ей сверкающие новенькие монеты.
Еще мгновение, и обмен совершается. Торговка клубникой получает деньги, Конфетка избавляет ее от плаща, под которым обнаруживаются голые предплечья, просвечивающая от ветхости юбка и пухлый, обвислый лиф платья в подсохших пятнах грудного молока. И добавляет к сделке, хоть и с запозданием, гримасу отвращения. Не произнеся больше ни слова, прижав сложенный плат к собственному скромному, обтянутому бархатом бюсту, Конфетка возвращается в проулок.
Агнес стоит в точности на том месте, где Конфетка ее оставила; похоже, она за это время не шевельнула ни единым мускулом, словно на нее наслала полную неподвижность волшебница из сказки. Когда ее ангел-хранитель — высокая, почти мужская фигура, из чьей груди исходит загадочный бледный свет, — приближается к ней, Агнес послушно, без напоминания, отворачивается. Крысы, сновавшие вокруг ее юбки, испуганно прыскают в темноту.
— Я кое-что принесла вам, — говорит Конфетка, подходя к Агнес сбоку. — Стойте спокойно, я укутаю вас.
Плечи Агнес, когда на них опускается плащ, вздрагивают. Она негромко, почти что шепотом вскрикивает — невозможно сказать, от чего — от наслаждения, боли или страха. Одна ладонь ее принимается копошиться у груди, не понимая, как ухватиться за полы незнакомого одеяния… впрочем, нет! — дело вовсе не в этом: Агнес осеняет себя крестом.
— …Святой Дух… — боязливо шепчет она.
— Теперь, — объявляет Конфетка, стискивая укрытые блеклой тканью плаща локти Агнес, — я скажу, что вам следует сделать. Вам следует выйти на улицу, повернуть направо. Вы слышите?
Агнес кивает, издавая звук, замечательно схожий с эротическим хныканьем, которое испускает Конфетка, когда отверделый мужской конец тычется в нее, отыскивая входное отверстие.
— Пройдете немного по улице, около сотни шагов, — продолжает Конфетка, мягко, шаг за шагом, подталкивая Агнес к свету. — У тележки с цветами снова повернете направо — за ней вас ждет Чизман. Я буду присматривать издали, чтобы с вами ничего не случилось.
И она, склонившись над плечом Агнес, скашивает глаза на поблескивающий мазок смешанной с кровью грязи и вытирает его темным своим рукавом.
— Благослови вас Бог, благослови вас Бог, — произносит Агнес, ковыляя вперед, но при этом кренясь и назад, — внутренний отвес ее, похоже, перекосило от удара о землю. — А Уильям го…говорит, что вы — фа…фантазия, игра моего во…во…воображения.
— Мало ли что говорит Уильям. — Как же трепещет под ее руками Агнес! Как малое дитя… Впрочем, держать в руках трепещущее дитя Конфетке покамест не приходилось, она об этом только в романах читала. — Запомните, у тележки цветочницы нужно повернуть направо.
— Какое прекрасное бе…белое одеяние, — произносит Агнес, к которой по мере продвижения вперед возвращается и толика храбрости, и способность сохранять равновесие. — Он, наверное, скажет, что и это фа…фантазия…
— Не говорите ему ничего. Пусть случившееся останется нашей тайной.
— Та…тайной? — они уже добрались до выхода из проулка, но мир еще продолжает плавно течь мимо них, как если б они были незримыми фикциями из иных измерений.
— Да, — отвечает Конфетка и всплеск вдохновения мгновенно подсказывает ей нужные слова. — Поймите, Агнес, — ангелам не дозволено делать… делать то, что сделала для вас я. Меня могут постичь ужасные неприятности.