ного здания, которое теперь превратилось в руины, расстроил Эдит. В ее муже чувствовалась гордость отчаяния, когда он наблюдал, как она осматривает замок. Как и его красивые, но потертые костюмы, Дом говорил о жизни, которая начиналась в роскоши и богатстве, но на поддержку которой не хватало средств. Он говорил о потерях. Эдит вспомнила, что говорил ее муж капитанам бизнеса в Буффало. Он говорил, что обладает несокрушимой волей. И теперь ей казалось, что Аллердейл существовал только благодаря этой воле своего хозяина, и если бы хозяин был чуть послабее, то он растворился бы в тумане, как мираж.
Повозка наконец остановилась, и появился единственный слуга, который почтительно поприветствовал хозяина и небрежно кивнул Эдит. Он был стар, страдал от артрита, глаза его выцвели, а одежда домашнего пошива была еще более изношена, чем темно-синий костюм Томаса.
– Привет, Финлэй. Как живешь-поживаешь? – сердечно поприветствовал его Томас.
– Лучше не бывает, сэр Томас. Увидел вас за целую милю.
– Финлэй, это моя жена.
– Знаю, знаю, милорд. Вы давненько женаты, – наконец ответил Финлэй. Потом он обошел повозку, чтобы заняться багажом.
Бедняга, подумала Эдит. У него что-то с головой. Иногда такое случается со стариками.
Томас достал ее из повозки и поставил на землю. Вдвоем они направились к входу в Дом, хозяйкой которого она теперь была. Томас хотел что-то сказать, но в этот момент очаровательный щенок появился из-за повозки и завизжал от радости, увидев их.
– А это кто такой? – воскликнула Эдит. – Ты мне о нем никогда не говорил. Или о ней?
– Ни малейшего представления, – пробормотал Томас.
Эдит наклонилась, чтобы осмотреть энергичное существо. Под ледяным свалявшимся мехом прощупывались деликатные косточки.
– У него есть ошейник. Как ты думаешь, он приблудный?
– Исключено, – ответил Томас, наморщив лоб. – В радиусе многих миль других домов нет, а до города надо добираться полдня.
– Бедняжка в ужасном состоянии. Можно, я возьму его себе? Он совсем отощал.
– Как хочешь, – безразлично ответил ее муж. – А теперь, ваше сиятельство, вы позволите?
Он с поклоном поднял ее на руки и перенес через порог их дома. Оба весело захихикали. Женаты. И наконец вернулись домой после медового месяца – если это так можно назвать. Они еще не делили супружеского ложа. Эдит была очень благодарна Томасу за то, что он уважал ее траур, – и тем не менее была готова стать ему настоящей женой.
Во всех смыслах.
Он поставил ее на пол в холле. Глядя на то, как он медленно снимает свой цилиндр, Эдит подумала о фокуснике, который отдергивает занавес своего волшебного балагана. Она впервые взглянула на интерьер Дома. Громадное фойе было отделано темным деревом и состояло из трех ярусов резных балконов, галерей в итальянском стиле и изобилия готических арок, украшенных крестоцветами.
Увидев портреты поколений Шарпов в позолоченных рамах, Эдит почувствовала, что стоит в призраке Аллердейл Холла, напоминающем о его былом величии, а нынешнее развалившееся здание куда-то исчезло. В то же время она увидела крохотный лифт – на три человека, не больше – единственный атрибут современности, который тут же напомнил ей об оригинальном горном комбайне Томаса. Этот дом заживет опять и вернется в современность. Она об этом позаботится.
– Люсиль! – крикнул Томас, и его голос эхом прокатился по зданию. – Люсиль! Люсиль!
Щенок с восторгом лаял ему в унисон. Снежинки, бесшумные и полные меланхолии, падали сквозь дыры в кровле. Эдит почему-то вспомнила лепестки роз, которыми она осыпала гроб отца – их напоминающую кожу текстуру и аромат увядания, – и вздрогнула.
– Мне кажется, что внутри холоднее, чем снаружи, – сказала она через плечо.
– Это совершеннейший позор, – откликнулся Томас. – Мы изо всех сил стараемся поддерживать Дом, но холод, дождь и шахты, расположенные прямо под ним…. Остановить сырость и эрозию практически невозможно.
И действительно, везде виднелись следы разрушений: грязь, копоть, потеки и пятна красной глины. Ее отец, с его инженерными способностями, очень быстро привел бы все в порядок, она была в этом уверена – она вдруг почувствовала новый, более глубокий приступ горя, почти физически ощутила, как он проникает в ее тело, а потом отмахнулась от него ради своего дорогого мужа.
– И сколько же здесь комнат?
– Что? – удивленно моргнул Томас. – Честно сказать, не знаю.
Он улыбнулся ей, и она опять ощутила на себе его очарование, которым он так быстро завоевал ее.
– Может быть, сама посчитаешь?
– Обязательно, – рассмеялась Эдит. – Но как вы можете сохранять такую домину вдвоем, только ты и Люсиль?
В помещение вошел мистер Финлэй с ее чемоданами.
– Прикажете отнести наверх, молодой хозяин? – спросил он. Эдит улыбнулась этой ошибке старого слуги, который говорил с Томасом, как будто тот все еще был ребенком. Его любовь к молодому человеку была совершенно очевидна. Ее отец часто говорил ей, что если она хочет лучше понять характер человека, то должна проследить, как он обращается со слугами.
Томас обращался с Финлэем вполне цивилизованно, и было видно, что между ними существует настоящая связь. Это Эдит очень понравилось.
– Да, Финлэй, пожалуйста, – Томас опять полностью сосредоточился на Эдит и легко коснулся губами ее щеки.
– Мы были рождены с этой привилегией и никогда не сможем от нее освободиться. Каким-то образом нам это удается, милая. Моя мастерская в мезонине. Мне не терпится показать ее тебе.
Он повернулся с видом, который говорил «подожди минутку», и исчез в полумраке. Наверное, пошел искать сестру, подумала Эдит. Странно, как, сделав всего несколько шагов, он умудрился скрыться из вида. Как будто Дом его проглотил. Несмотря на свой альбом с рисунками Дома, Эдит не могла себе представить, насколько он велик. В нем спокойно могли разместиться несколько особняков Кушингов да парочка домов Макмайклов в придачу. Она никак не могла понять эту рабскую привязанность Томаса к Дому, но он происходил из старой семьи и родился в стране, которая была насквозь пропитана традициями, долгом и обязательствами. Эдит не представляла, что бы могло заставить ее жить в этом доме помимо любви. И останется она здесь именно из-за любви.
Финлэй ушел наверх, а Томас отправился на поиски сестры, поэтому она осталась совершенно одна в большой и холодной комнате. Не считая, конечно, этой милой собачки. Щенок вел себя так тихо, что она совсем про него забыла. Теперь, когда она взглянула на него, то увидела, что его хвост спрятан у него между ног, что у собак было признаком страха. Слегка взволнованная, Эдит поплотнее закуталась в пальто. Собака продолжала чего-то бояться, и она оглянулась, пытаясь понять, чего именно. Но вокруг никого не было. Тогда что ее так испугало?
И как будто в ответ на ее немой вопрос, порыв ветра с громким звуком захлопнул входную дверь. Эдит подпрыгнула от неожиданности. Собака прижалась к полу.
С закрытой дверью холл погрузился в сумерки, и многие архитектурные детали исчезли из виду. Он был воистину огромен, и Эдит пришло в голову, что кто-то, совершенно невидимый, может наблюдать за ней сверху.
Она не поняла, почему эта мысль пришла ей в голову, но постаралась сбросить с себя это ощущение обреченности. Она очень устала, и этот дом был конечным пунктом их длинного и холодного путешествия. Теперь это был и ее дом.
Поэтому она сняла шляпку и перчатки, осмотрелась и, заметив большое зеркало, проверила прическу. Она хотела получше выглядеть для Люсиль, которую едва знала. Сестра Томаса уехала в Англию в тот ужасный день, когда умер отец Эдит, и не присутствовала на помолвке.
С прической все было в порядке. Эдит вспомнила тот день, когда явилась на встречу с мистером Огилви с испачканными чернилами пальцами и лбом. Как много событий произошло с тех пор, но одно осталось неизменным: она все еще работала над своим романом. В ее багаже было много бумаги и изящная золотая ручка-самописка, которую подарил ей отец. Если не считать рубинового кольца, которое Томас надел ей на палец, когда делал предложение, ручка была ее самой любимой вещью.
Страх собаки все еще не проходил, и когда Эдит сверху вниз посмотрела на бедняжку, она услышала странное, негромкое жужжание. Перед зеркалом стоял поднос, на котором, к ее большому удивлению, находилась целая горсть издыхающих мух. Девушка нахмурилась – это было очень неожиданно и странно. Мухи – это летние насекомые, которые откладывают свои яйца в гниющую пищу и экскременты. Эдит никак не могла понять, каким образом они оказались в этом студеном доме и как умудрились до сих пор не сдохнуть. Девушка посмотрела на них, а потом оглянулась в поисках остатков пищи или, возможно, мертвого животного. Обычно таковыми были крысы, и, вполне возможно, они устроили свой пир на остатках издохшего грызуна.
В этот момент в комнату вернулся щенок, чем сильно напугал Эдит, которая не заметила, как он убежал. В том, как Дом поглощал звуки, было что-то странное.
Во рту у щенка был красный резиновый мячик, и он вбежал в комнату, виляя хвостиком и приглашая своего нового друга поиграть с ним в «апорт».
– Это ты? Где ты, ради всего святого, отыскал это? – спросила Эдит у щенка. Она никак не могла придумать ни одной причины, по которой в этих роскошных руинах могла оказаться собачья игрушка.
Щенок был настойчив, и Эдит уже собиралась взять у него поноску, когда увидела в зеркале темный силуэт женщины в дальнем углу комнаты. Наконец-то появилась сестра Томаса. Эдит почувствовала, как ее нервы натянулись. Ведь они с Люсиль были чужими друг другу людьми, которые неожиданно стали одной семьей.
Эдит помахала рукой, но фигура, окутанная тенью до такой степени, что девушка не могла точно определить, как она выглядит, находилась от нее слишком далеко. Двигалась она как-то странно… а может быть, это происходило из-за викторианского платья Люсиль с тесным корсетом, который ограничивал движения? Сама Эдит уже давно предпочитала юбки свободного кроя и блузки с рукавами-буф Нового времени, которые соответствовали ее представлению о том, как должна одеваться женщина-писательница.