Инфернальный шум прекратился, и они снова устроились рядом друг с другом. Когда она вернулась к своему очень горькому чаю, Томас, с неожиданной помпой, поставил перед ней большой деревянный ящик. Она подняла глаза и обрадовалась, увидев, что он снова улыбается. Как будто из-за туч выглянуло солнце и согрело ее.
– Ради бога, что это такое? – спросила Эдит.
Когда он улыбается, на его щеках появляются ямочки.
– А это сюрприз! Я чуть голову не сломал, пытаясь найти для тебя достойный свадебный подарок.
Эдит была тронута заботливостью мужа. Поженились они очень быстро, и с деньгами у него были проблемы. Он купил прекрасный траурный костюм на похороны ее отца и не позволил ей заплатить за него, настояв на том, что такая благотворительность поставит его в неловкое положение. И вот теперь он каким-то образом умудрился приобрести для нее свадебный подарок.
На коробке была пластина, на которой были выгравированы инициалы Э. Ш. Как он смог так оперативно сделать это?
– Эдит Шарп, – произнес он, хотя это было лишним. Она уже попробовала писать свои новые инициалы, как это сделала бы любая другая девушка, узнавшая имя своего жениха. Но то, как он произнес это, Эдит понравилось, и несколько минут она сидела молча, наслаждаясь звуком своего нового имени.
Потом она открыла коробку и, увидев содержимое, задержала дыхание: внутри была добротно сделанная пишущая машинка. Ей немедленно вспомнилась их первая встреча, и эмоции захлестнули ее с головой. Эдит обняла мужа, а он отстранился от нее, чтобы посмотреть на нее, просто посмотреть – и на лице его была радость, смешанная с… сожалением? Ну да, он ведь тоже думает сейчас о той их первой встрече. Это произошло в конторе ее отца: она перепечатывала свою рукопись, которую Томас с ходу объявил хорошей. А потом они с ее отцом схлестнулись. Бедный папа, теперь он покоится рядом с мамой.
С моей мамой, которая пришла ко мне после смерти. Которая предупредила меня, чтобы я остерегалась Багрового пика. Или это была не она? Что же я все-таки тогда видела?
Она попыталась сдержаться, но расплакалась на его плече от того, что он был такой хороший.
Под его защитой она чувствовала себя в безопасности.
Томас закрыл глаза, и она устроилась рядом с ним.
Вот сейчас, сейчас это произойдет. Она все еще слегка боялась, но страсть уже начинала брать верх над ней. Страсть и нежнейшая любовь к этому человеку.
Он неуверенно поцеловал ее. Все еще сдерживается. Эдит хотела сказать, что хочет его, но не знала, уместно ли это. Их время еще не наступило.
– Жутко утомительное путешествие, – пробормотал Томас. – Тебе надо отдохнуть.
Он осторожно отодвинул ее в сторону. Может быть, он думал, что так будет лучше для нее, а она была слишком смущена, чтобы сказать ему обратное. Она действительно мало что знала о подобных ситуациях – у нее не было матери, с которой она могла бы обсудить вопросы физиологии, а то, что говорили другие девочки, с ее точки зрения, не имело никакого смысла. Юнис стащила одну книжку из запертого сундука, который она обнаружила в подвале дома Макмайклов, и читала избранные места перед хихикающей аудиторией, в которую входила и Эдит. В основном речь там шла об использовании плеток и тростниковых палок, и Эдит тогда объявила, что это ненормальные вещи, которые не могут происходить между женатыми людьми. Она настолько разошлась, что Юнис бросила ей книгу со словами:
– Тогда сама расскажи нам об этом Эдит, коли ты так много знаешь. Расскажи нам историю, которая начинается со слов: «Однажды давным-давно дрожащая девственница вышла замуж за похожего на призрак владельца замка, населенного привидениями….»
И вот теперь она сама замужем больше месяца и знает только, что когда Томас оказывается с ней рядом, то она ощущает тепло и желание познать все, до самого конца.
– Я сейчас тоже приму ванну, – сказал ей Томас. – Заканчивай свой чай, и если ты, милая, уснешь, то я не стану тебя будить.
Но я хочу, чтобы ты меня разбудил, чуть не произнесла она вслух. Я… хочу тебя.
Но когда он еще раз взглянул на нее, глаза Эдит уже закрывались.
Глава двенадцатая
Полночь
Оно наблюдало.
Сестра через замочную скважину проследила за тем, что происходило в спальне. Увидев, что брат отказался выполнять свои супружеские обязанности, она улыбнулась и ушла.
А Оно наблюдало, как дыхание Дома ворошило сухие листья, которые то влетали в окна, то пролетали мимо. Из разрывов обоев, покрывавших стены дома, сочилась кровь. От ударов ножом или от лезвия, которым медленно проводили по вене? Вылетели мертвые головы; начали свой пир опарыши.
Безумный мозг Дома гнил, а ночь укрыла луну своими крыльями, украсив полы изящным рисунком. В подвале танцевали Мертвые головы, потому что там было холодно и потому что там было темно. И потому что они были голодны.
Им хотелось бабочек.
#
Часы пробили двенадцать раз, и Эдит сонно пошевелилась посреди потертой роскоши голубого постельного белья.
Опять раздался какой-то шум, и она приоткрыла один глаз. Кто-то опять тихонько плакал. На этот раз она была в этом уверена. Она повернула голову на сторону Томаса, но его в постели не оказалось.
Опять всхлипывания, немного хриплые и чуть слышные. Женщина медленно оглянулась вокруг. Казалось, что в комнате идет лихорадочная работа: она увидела тени и попыталась понять, кому они принадлежат; везде вокруг себя она видела лица и руки и пыталась убедить себя, что это всего лишь стулья и ее новая пишущая машинка, да каминные щипцы, да чайные принадлежности. Но кровь в ее жилах похолодела, когда она опять вспомнила о чернолицем фантоме в особняке Кушингов. Он и сейчас стучался в ее сознание и требовал впустить его. Она отказывалась, не хотела о нем думать, а в ее подсознании твердо укоренился ужас, который так и не покидал ее после той ночи в детской. Он только иногда затихал, ожидая своей очереди.
– Томас? – позвала Эдит. Может быть, это он плачет? Она теперь ясно слышала, что это был именно плач, и тут Эдит вспомнила, каким грустным становился несколько раз Томас после того, как они появились в Аллердейл Холле. Англичанин – да к тому же баронет голубых кровей – не может показать свою слабость перед новой женой, поэтому будет всячески прятаться.
Тут Эдит услышала шаги, и дверь в спальню осторожно открылась. Она села на кровати. Снаружи никого не было – болтающаяся дверь была еще одним примером упадка, в котором находился Дом. Так подумала женщина, закрывая ее.
Она опять открылась, на этот раз с медленным и долгим скрииииииипом. Спина Эдит похолодела, и она отступила на шаг. Потом, собравшись с мужеством, сделала шаг в коридор. Ее щенок, который спал рядом с камином, вышел вместе с ней. И она вспомнила о его красном мячике и звуках, которые доносились из спальни, когда она принимала ванну. И о женщине в лифте.
И о Доме, который дышит.
#
Оно наблюдало.
Держа в руках канделябр, новобрачная вышла в холл в сопровождении скачущей вокруг нее собаки, которая уже давно должна была умереть.
Когда любопытство переходит в ужас? На этот вопрос еще предстояло ответить, хотя в стенах Аллердейл Холла его задавали несчетное количество раз.
Пол был холодным, как в крипте[22], а оконные переплеты и плитка тонкие, как гробовые доски. Сверху смотрели портреты. Статуи были неподвижны, пока на них никто не смотрел. А потом… это что, просто игра света?
Бабочки потрясли, потрясли крыльями, а потом нырнули вниз. Какие же они голодные.
Прямо перед новобрачной из-за угла показалась скрюченная и спотыкающаяся тень. Она знала здесь каждую тропку. Всегда так было. На то, что она так странно двигалась, была своя причина. Может быть, новобрачной интересно будет узнать ее сегодня.
Но, нет. Она ее пропустила. Не увидела.
Или не смогла увидеть?
Эдит продолжала скользить по коридору. С распущенными светлыми волосами и в белой ночной рубашке она сама напоминала привидение. Как будто она уже давно принадлежит Аллердейл Холлу. Или скоро будет принадлежать.
С грохотом захлопнулась дверь.
Новобрачная дернулась от неожиданности и с трудом сдержала крик. Потом она замерла на месте, пытаясь определить источник звука и найти в этих звуках хоть какую-то логику. Наверное, она подумала, что дверь захлопнул ее муж. Но позвать его она не могла. Страх сжимал ей горло. И она не хотела привлекать к себе внимание.
Любопытство, переходящее в ужас.
А может быть, она все еще уверена, что дверь открылась потому, что дерево рассохлось, а петли проржавели; что, как и в случае с лифтом, все работает кое-как из-за влаги и старости? Скрипы и стоны, занавеси, снегопад и Дом, который дышит. А еще в нем водятся крысы.
В холл проник лунный свет – это она открыла одну из дверей, которые выходили в него. Свеча Эдит нетвердым светом осветила помещение за порогом. Мебель была закрыта кусками материи, пыльный камин – заполнен пеплом. На каминной полке стоял канделябр, окутанный толстым слоем паутины. Перед вазой с засохшими розами стояли два хрустальных бокала.
Эдит закрыла эту дверь и перешла в следующую комнату. Там, с человеческим черепом в руках, стояла белая мраморная скульптура без лица, возможно обдумывая таинство вечного покоя. На постаменте статуи были вырезаны буквы, некоторые из которых были залиты красными пятнами: Л БИМ Й Ж НЕ. Любимой жене. Было ясно, что это надгробный памятник. Может быть, подумала Эдит, какие-то захоронения могли быть нарушены из-за добычи глины. В любом случае, вид статуи ее расстроил, и она закрыла дверь немного резче, чем предыдущую.
Теперь Эдит подошла к следующей двери. Комната за ней была абсолютно пуста, только весь пол был засыпан сухими листьями и крысиными экскрементами. Четвертая комната ничем не отличалась от третьей.
Оно наблюдало, как женщина открывает каждую дверь, выходящую в холл. Казалось, что новобрачная сделана из железа. Собака уже давно исчезла, возможно устав, но она продолжала двигаться вперед, и ее волосы колыхались в такт с дыханием Аллердейл Холла. Ее ноги уже должны были превратиться в ледышки.