Она ничего не услышала, кроме звуков своего дыхания и приглушенного подвывания собаки. Но в комнате все еще находилось что-то, и она попала вместе с ним в ловушку. Тошнота душила ее, и она сидела на кровати, слегка покачиваясь.
И ждала.
Ничего не произошло. Ее плечи опустились, и она не почувствовала никакого облегчения. Совсем никакого.
Очень хорошо, подумала она, может быть, это все-таки мое воо….
В это время что-то схватило ее за руку и сбросило на пол. Что-то невероятно сильное и жестокое. От удара у нее сбилось дыхание и перед глазами поплыли желтые мушки. Даже если бы она попыталась оказать сопротивление, то ничего не добилась бы. Это было слишком сильно. Свеча погасла.
Дрожа, Эдит поднялась на ноги и попыталась зажечь ее вновь.
Здесь действительно что-то есть. Боже, я ни минуты не сомневаюсь….
Высокие и ужасные крики, полные боли, донеслись из ванной комнаты.
Не задумавшись ни на мгновение, Эдит бросилась к двери и распахнула ее. Сначала полная темнота и пустота, не видно ни зги.
А потом:
В ванне.
Кошмар.
Безумие.
Полуутопленный, лишь слегка выступающий над багровой поверхностью воды…
Разложившийся и едва похожий на человеческий, труп – его контур, размытый, прозрачный и в то же время кое-где плотный, испускающий похожие на дымок кроваво-красные струйки, которые почему-то поднимались вверх, как и другая кровь, от другого трупа. Запекшаяся кровь булькала, все было мертвым, мертвым, мертвым: мертвые глаза и рот, остававшийся широко открытым; руки, обтянутые тонкой кожей, полопавшейся на косточках пальцев, суставах и сгибах. Они держались за края ванны, а сам труп плавал в ней, с опущенной головой и черепом…
Эдит парализовало от ужаса….
Череп был разрублен напополам мясницким топором, который глубоко и прочно застрял в кости черепа. Девушка могла увидеть красноватый мозг, фрагменты раздробленных костей и опарышей, копошащихся во всем этом.
Эдит не могла произнести ни звука – она могла только смотреть и видеть. Я вижу это. Я могу это видеть.
А потом мерзкая фигура пошевелилась и задвигалась. Когда фигура поднялась из ванны, часть красной воды выплеснулась на пол. Вывернутое лицо и отвисшая грудь этого существа – этой женщины – были залиты кровью.
И Эдит ее узнала.
– Нет, боже мой, только не это! – завизжала она.
Она выбежала из комнаты и бросилась по коридору.
– Томас! – кричала она на бегу. – Томас!!!
А вслед ей, отражаясь от стен коридора, неслось неземное шипение:
– Ты! Убирайся немедленно!
Существо, от которого она убежала, теперь вдруг оказалось прямо перед ней, и Эдит летела к нему на всех парах. Оно стояло в дальнем конце холла – обнаженная, красная старуха с топором в голове. Ее глаза были полны ярости и безумия. Худым пальцем она указывала прямо на Эдит.
– Эдит! Убирайся немедленно! – проскрипела она.
Эдит отступила, развернулась, добежала до ступенек и оказалась в руках у Томаса, который выходил из-за угла. Ее спаситель и защитник. Теперь она в безопасности. Всхлипывая, она бросилась в его объятья.
– Эдит, Эдит, что случилось? – спросил муж, обнимая ее.
Она сосредоточилась и со страхом посмотрела вокруг… так ничего и не увидев. Зная, что оно еще здесь, что оно пришло за ними обоими, чтобы забрать их прямо сейчас. Что оно специально остается невидимым. Оно схватило ее.
Оно может убить их.
– Это существо! Это кошмарное существо!!! – рыдала Эдит.
– У тебя руки как ледышки, – Томас прикоснулся к ее лбу. – А у тебя нет температуры? Ну-ка, посмотри на меня.
Когда она посмотрела, его рот приоткрылся. Он наконец-то понял, в каком ужасе была Эдит.
– Что случилось, ради бога?
– Я видела женщину! – выпалила она и заторопилась, боясь, что он ей возразит. – Не тень и не игру света. Багровую и полную ненависти. В голове у нее была рана – кошмарная, открытая. – Кожа Эдит, казалось, испускает электрические волны, стараясь сползти с ее тела.
Колени ее были как резиновые, и она бы наверняка упала, не поддержи ее Томас. Ей необходимо увести его отсюда как можно скорее.
Он выглядел потрясенным, но она продолжила:
– Ее лицо было изуродовано и все вывернуто, но я ее узнала, – она очень пристально посмотрела на мужа, всеми силами души желая, чтобы он наконец ее выслушал. Чтобы в ее словах он смог услышать то, что она видела собственными глазами. – Это была женщина с портрета. Твоя мать.
Она позволила ему увести себя из холла и подвести к большому камину, куда тени не могли пробраться. Люсиль приготовила чай – Эдит вся тряслась и чуть было опять не потеряла самообладание, но сейчас для нее самым главным было выговориться. Они же видели только то, что она больна и не в себе. Ничто из того, о чем она рассказывала, не произвело на них никакого впечатления.
– В ее глазах было столько ненависти. И ума. Она знала, кто я такая. И она требовала, чтобы я исчезла, – эти слова Эдит произносила с отчаянием, в шоке, страстно желая, чтобы они ей помогли. В ушах у нее все еще звучал шепот мертвеца, как звучит шум в морской раковине, рассказывающий о неудавшихся плаваниях и утонувших матросах. И о кошмарах, которые еще ждут впереди.
– Глупости, милочка, – успокоила ее Люсиль. – Вы никуда не уедете. Вам просто приснился плохой сон. Вы ходили во сне. – Женщина налила Эдит чашку горячей жидкости янтарного цвета.
– Но я боюсь сойти с ума, если я останусь, – сидя между единственными своими родственниками, Эдит чувствовала, что опять впадает в истерику.
– Тебе все это кажется, – настаивал Томас. – Завтра мы с тобой выйдем прогуляться. – Он говорил с ней так, как будто она была ребенком. – До почты. Свежий воздух пойдет тебе на пользу.
До почты? Эдит с трудом верила, что это говорит ее муж. Она ведь пересекла океан, чтобы быть здесь вместе с ним.
– Нет, я хочу уехать, – потребовала она. А потом, на тот случай, если он плохо понял, повторила умоляющим голосом: – Подальше отсюда.
Ее руки ходили ходуном. Люсиль помогла ей взять чашку в руки и сделать глоток чая. Чашка оказалась тем якорем, который прекратил дрожь.
– Эдит, нам больше некуда ехать, – она говорила с девушкой как с лунатиком. – Теперь это твой дом. Тебе некуда больше идти.
#
Оно наблюдала, как сестра посмотрела на брата. Сестра была испугана. И брат тоже.
Что это за глупые шутки? – спрашивал ее взгляд.
Действительно, что это за глупые шутки?
Естественно, они добавили что-то в чай, чтобы Эдит заснула. После того как она отключилась, они общались в холле, напоминая двух ночных бабочек в своих темных одеждах.
– Что она делает? – яростно прошептала сестра. – Откуда она могла узнать об этом?
– Я ей ни слова не говорил, – поклялся ей ее брат.
Это испугало сестру еще больше.
– Что она делает, Томас? – видимо, Люсиль считала, что если повторять один и тот же вопрос, то ответ может измениться.
– Не знаю, – ответил брат, – но она явно не в себе. Завтра мне надо на почтовый двор, чтобы забрать детали для комбайна. Возьму ее с собой. Пусть подышит свежим воздухом.
– Хорошо, – согласилась сестра. – Уведи ее отсюда. – Она взглянула на брата. – И как только последние бумаги будут у нас на руках, я хочу покончить со всем этим.
Существа двигались вокруг них и даже сквозь них, но они их не видели. Однако, как справедливо заметила новобрачная, если ты чего-то не видишь, то это не значит, что этого не существует в природе.
В темном стекле, однажды, давным-давно…
Глава семнадцатая
На следующий день
Утро. Кумберленд. Как же оно отличается от утра в Буффало. Дороги покрыты разбитой колесами грязью вперемежку со снегом, а дома в деревне больше напоминают хижины. Крыши из соломы совсем не редкость, а воздух между падающими снежинками смотрится грязно-коричневым и серым. Несколько кирпичных зданий упрямо стараются выглядеть прямыми, но на их стенах виднеется мох, и они все покрыты копотью. Местный бар называется «Кровавая Рука», и, когда их телега проезжала мимо, Эдит почувствовала густой запах вареного мяса и капусты, доносившийся из двери.
– Весной здесь гораздо приятнее, – машинально произнес Томас, который, нахмурившись, изучал рисунки в своей записной книжке, которую держал в руках. За весь путь они обменялись всего несколькими словами, и Эдит так и не удалось заставить его выслушать, как ужасно выглядел полуразрубленный труп его матери, приказывающий ей убираться из Аллердейл Холла. В ответ Томас рассказал ей глупую теорию о том, что несвежий ржаной хлеб может вызывать галлюцинации. А они ведь в последнее время ели много ржаного хлеба, не так ли? Она даже делала из него сэндвичи.
– Правильно, но у тебя-то никаких галлюцинаций нет, – возразила Эдит.
– Что ж, может быть, я к нему привык, – ответил он и посмотрел на жену. – А ты много писала в последнее время?
Он же знает ответ. Он сам читал ее последние главы вслух и нашел их заслуживающими похвалы. Что же, теперь он опять взялся за старую песню: Это все твое буйное воображение? Хочет убедить ее, что она не видела ужасающего трупа, выкрикивавшего ее имя. Ржаной хлеб, нервы, громадный, приходящий в упадок Дом….
Та женщина в лифте. Тогда и он, и Люсиль не обратили на ее рассказ никакого внимания. Может быть, они оба уже давно видят вещи, которые не могут объяснить, и просто не хотят меня этим пугать? Но если они могут их видеть и теперь знают, что и я тоже могу, разве не честнее было бы во всем признаться?
Но Томас не хотел этого обсуждать, и Эдит наконец сдалась. Она вспомнила цитату из библейской Книги Иеремии: «Нет более глухих, чем те, кто не желает слышать, и более слепых, чем те, кто не желает видеть». Что касается привидений в их величественном Доме, то Томас не хотел слышать ничего, кроме того, что она испугалась.