Подальше от Аллердейл Холла.
#
Утром они проснулись в новой действительности. Поцелуи, любовь, китайский чай и свежий, прямо из печи, хлеб. Солнечный свет придал поселку очаровательный блеск, снег, который все еще продолжал идти, был очень пушистым.
Эдит не слишком устала от поездки домой – всю дорогу они с Томасом говорили не останавливаясь. Теперь они были по-настоящему едины, все барьеры исчезли, и все теперь будет по-другому. Они переедут и будут путешествовать.
Помогая ей вылезти из повозки, Томас поцеловал ее, пытаясь запомнить такой, какой она была в этот момент, и неохотно присоединился к Финлэю, который занимался ящиками.
Проскользнув в дом, Эдит подняла голову и увидела, как сквозь пролом в крыше вниз падают сверкающие снежинки, мягкие, как пух. Она сняла свою шляпку.
– Люсиль! – позвала она свою невестку. – Люсиль!
Ей никто не ответил, но на кухне слышался какой-то шум. Чай с хлебом они ели уже много часов назад, так что какая-нибудь еда совсем не помешала бы. И что-нибудь горячее, чтобы согреться после долгой поездки по холодной сельской местности. Можно даже этот горький чай. Держа в руках несколько пакетов со всякой мелочью, которую она купила – например, теплые перчатки и муфту, – Эдит вошла на кухню и положила их на стол. На плите стояла забытая сковорода. Картофель в ней горел и дымился, и Эдит сняла ее с конфорки.
– Мы вернулись! – крикнула она.
И тогда из дальнего угла кухни, с бледным и измученным лицом появилась Люсиль. Под глазами у нее были черные круги.
– Где вы были? – спросила она напряженным голосом. Двигалась она как одна из механических игрушек Томаса, будто заведенная до предела.
– Дорогу засыпало снегом, – ответил Эдит. – И мы….
– Вы не вернулись ночью! – воскликнула Люсиль и, схватив сковородку, грохнула ее на рабочий стол.
– Я… мы… – с трудом произнесла испуганная Эдит.
– Вы должны были вернуться вчера, – настаивала Люсиль.
– Мы провели ночь на почтовой станции, – пояснила Эдит.
Заморгав, Люсиль уставилась на нее. Потом она стала раскладывать еду, которая была совершенно непригодна в пищу, по тарелкам.
– Вы спали там?
Ее недовольство поставило Эдит в тупик. Ее ведь не могло удивить то, что Томас наконец воспользовался своей привилегией женатого мужчины, но тем не менее все выглядело так, как будто они должны были обязательно спросить у нее позволения.
– Да. А что в этом такого, Люсиль? Томас мой муж.
– Я серьезно. Для вас это что, просто шутка? – Люсиль не так легко было сбить с толка. – Повод для смеха? Я чуть не умерла от волнения!
– От волнения…?
– Вас нет, а за окном воет буря, – не унималась Люсиль.
Ну, конечно же! Как и Эдит, Люсиль в своей жизни пережила несколько трагедий. Ее родители умерли. И она знает, что плохие вещи могут и часто случаются с дорогими для нас людьми. До тех пор пока человек не испытает этого на себе, он никогда не поймет этот страх. Эдит его понимала.
– Я не знала, вдруг с вами что-то произошло. И была здесь одна. Совсем одна. А я не могу быть одна….
Дом скрипел. Глина сочилась сквозь трещины между потолком и стенами. Эдит подумала, что знает еще одну причину, по которой Люсиль так расстроилась: женщина оказалась одна в Доме после того, как монструозный призрак угрожал самой Эдит. Возможно, Люсиль тоже что-то почувствовала.
Она была действительно взвинчена.
Эдит хотела, чтобы Томас увидел, в каком состоянии находится его сестра.
Мы должны покинуть этот Дом. Все вместе.
– Дом, – повторила Люсиль, как будто прочитала мысли Эдит. – Он медленно погружается. С каждым днем все глубже. Мы должны что-то сделать, чтобы остановить это.
Нет. Мы просто должны все это бросить, подумала Эдит. Это кошмарное место уже не восстановишь.
Неожиданно она почувствовала сильное головокружение. Кухня сначала встала на дыбы, потом вытянулась и расплылась в ее глазах… Так же, как и лицо Люсиль.
– Мне надо присесть, – сказала Эдит. – Я плохо себя чувствую. – Ее лоб был покрыт капельками пота, и она никак не могла сфокусировать свой взгляд. Ей казалось, что весь Дом пульсирует и то появляется, то исчезает, полностью потерявшийся в пространстве и забывший, что дома должны быть прочными и монолитными.
О чем я думаю? удивилась она. В моих мыслях нет никакого смысла.
– Я сделаю вам чай. Он будет готов через минуту.
Казалось, что Люсиль уже взяла себя в руки. Она суетилась в кухне, пока желудок Эдит скручивала судорога. Взгляд Эдит упал на кольцо с ключами от помещений Дома, которые должны были бы быть переданы ей. Но Люсиль так ревностно боролась за них. Может быть, ей пришло в голову, что Эдит хочет ее выжить?
На одном из ключей Эдит заметила гравировку: ЭНОЛА. То же имя, что и на чемодане в шахте. В этом скрыта какая-то тайна. Может быть, речь идет об Эноле Шарп? О какой-то родственнице? И письмо, адресованное ей, было на почте ошибочно передано ей, Эдит Шарп? Она достала письма и нашла среди них письмо из Милана. Имени на конверте не было, один инициал. А может быть, в их семье вообще было несколько Э. Шарп? Тогда странно, почему никто ничего ей об этом не сказал.
Пока Люсиль наливала воду в заварной чайник, Эдит незаметно сняла ключ с кольца и вернула связку на стол. Потом она положила письмо в самый низ пачки, чтобы разобраться с этой загадкой в одиночестве.
И опять у нее началось головокружение. Комната завертелась вокруг нее. Желудок провалился куда-то в ноги. Она была так счастлива в деревне с Томасом, что успела позабыть, каким ужасным может быть этот Дом. Казалось, что пропитанные глиной стены смыкаются над ее головой; она больше не сможет мыться в этой ванне, ни за что на свете.
Поставив чайник на плиту, Люсиль обратила внимание на пачку писем и прочитала адрес на верхнем из них.
– Это что, из Америки?
Эдит слабо кивнула, а Люсиль смело взяла письмо и рассмотрела его.
– Это от вашего стряпчего, – произнесла она довольным голосом. – Надо его прочитать. Отдохните немного. Сейчас будет готов чай, и вам сразу станет лучше.
Улыбка у нее получилась деланая, и Эдит подумала: наступит ли такое время, когда Люсиль действительно ее полюбит? Но сейчас ей было тяжело об этом думать. Чувствовала она себя отвратительно, и даже перспектива горького чая из пироканты, который сможет облегчить ее страдания, не казалась ей такой уж ужасной.
А вот перспектива возвращения в спальню ее совсем не радовала. Но разве у нее есть выбор? Как Люсиль сказала, это теперь ее дом.
По крайней мере – сейчас.
#
Оно наблюдало.
В отделанной зеленой плиткой ванной Аллердейл Холла красный мячик закатился под ванну, стоящую на львиных лапах, и щенок скулил и скакал вокруг нее, пытаясь забраться под ее выгнутое дно. Но до мячика он никак не мог дотянуться. Щенок наклонил голову и уставился на него глазами ребенка, который с тоской смотрит на витрину игрушечного магазина накануне Рождества.
Он сел на задние лапы и громко и заливисто залаял.
И мячик выкатился из-под ванны.
А потом взлетел в воздух и исчез из комнаты. Оскальзываясь на деревянном полу, животное с лаем бросилось за ним. Оно проскочило вслед за ним в спальню и было уже готово нырнуть за ним под кровать, когда мячик неожиданно остановился. Щенок прижал уши, оскалился и зарычал.
А в ванной в это время с потолка спустился паук. Коснувшись фарфорового края умывальника, он забрался по паутине вверх, до ее середины, и стал плести ее подобно старой деве, плетущей свое вязание. Из стока вылетела вялая муха и, беспорядочно жужжа, стала кругами приближаться к паутине. Мухи – это летние насекомые, и их сложно найти в снежном климате. Голодный паук продолжал свою работу, одним глазом поглядывая на свою будущую жертву. Он торопился, стараясь закончить паутину к тому моменту, как муха подлетит достаточно близко. В соседней комнате щенку и его больной хозяйке стало еще хуже.
Муха, которая должна будет умереть, и собака, которая должна была умереть, – в Доме, который умирал. И новобрачная, которая скоро умрет.
Оно одобрительно наблюдало за ними, восхищаясь сложностями и хрупкостью жизни.
Глава восемнадцатая
Буффало, штат Нью-Йорк
Алан вошел в гостиничное лобби и почувствовал, как его окружили воспоминания. Именно в этой гостинице Фергюсон сообщил Эдит о смерти ее отца. В тот момент она стояла под руку с его возможным убийцей. Алан представил себе, как его возлюбленная мгновенно перешла из состояния возвышенной любви в состояние глубокого горя от потери. Он только не мог себе представить, что она ощущала в те минуты. И не мог понять, что она, одна, могла делать в гостинице с сэром Томасом Шарпом. Анни, ее горничная, показала, что ее хозяйка в тот день рано утром получила целую кипу исписанных листов бумаги и вскоре после этого поспешно убежала из дома. Среди страниц Анни нашла письмо, написанное очень красивым почерком, и до смерти захотела его прочитать. Беда была в том, что читать она не умела.
До того как мистер Фергюсон прибыл в усадьбу Кушингов, чтобы сообщить Эдит о смерти ее отца, Анни и не подозревала, что ее молодая хозяйка ушла из дома, чтобы встретиться с мужчиной. Без всякого сопровождения. Все происходило в такой спешке, так беспорядочно… Алан был не таким уж невозмутимым и безразличным, хотя и предполагал, что именно так думает о нем Эдит. Он бы никогда в жизни не скомпрометировал ее репутацию и не увез бы ее от всего, что ей было дорого, всего через три недели после того, как ее отец был забит до смерти. Ну вот, наконец-то он смог произнести вслух то, во что искренне верил.
– Вы уверены, что это их нынешний адрес? – спросил он у служащего гостиницы, разглядывая написанную информацию.
– Томас и Люсиль Шарп. Да. В Кумберленде, сэр.
Наверное, именно такой адрес должен быть у настоящего аристократа.