– Кто ты такой?
Не долго думая, Ростислав Андреевич пошёл ва-банк: выпрямившись по-военному, он представился:
– Капитан третьей роты Офицерского генерала Маркова полка Добровольческой армии Арсентьев! К вашим услугам.
Всадники переглянулись, и командир, помедлив, кивнул:
– Полковник Улагай!
Арсентьев облегчённо вздохнул: свои! Снова судьба сохранила Ростиславу Андреевичу жизнь. Аля, милая, дорогая, незабвенная Аля, к твоим ли молитвам так прислушивается Господь? Твой ли святой Заступник, образ которого всегда у сердца, охраняет? Не то важно теперь, а то, что выполнил очередное опасное поручение, которое, вероятно, стоило бы жизни любому другому. Наконец-то в этом большевистском логове – свои! Кубанцы! Как глоток живительного воздуха для измождённой, находящейся на пороге отчаяния армии!
Всего восемнадцать вёрст разделяло две кочующие армии, но между ними лежала станица Ново-Дмитриевская, где укрепилась трёхтысячная, хорошо вооружённая группировка красных. Решено было нанести удар сразу с двух сторон и таким образом не дать большевикам уйти. На рассвете пятнадцатого марта Корнилов двинул войска в путь. Всю предшествовавшую ночь лил, не прекращаясь ни на мгновенье, дождь. К утру тучи рассеялись, и показалось солнце, но вскоре ливень, смешанный со снегом, начался с новой силой. Дороги размыло, и в жидкой грязи безнадежно увязали подводы, которые не в силах были вытянуть слабые черкесские лошадки. Тряпьё и одеяла, которыми были кое-как укрыты раненые, промокли насквозь. Промокли насквозь и идущие сквозь густой туман Добровольцы. Ветер швырял в лицо хлопья снега, нещадно колол лица, глаза, становилось тяжело дышать. Снега намело на аршин, а к вечеру ударил мороз, и до нитки промокшая одежда обледенела настолько, что полы шинелей ломались с хрустом, как стекло.
В двух верстах от Ново-Дмитриевской передовые отряды армии имели стычку с большевистской заставой, которая поспешно ретировалась. Дорогу к станице преграждала речка Чёрная. Неширокая и мелкая в обычное время, теперь она превратилась в бурный, грязный поток, размывающий берега и сметающий мосты. Армия остановилась перед неожиданным препятствием. Корнилов разослал конные разъезды на поиски переправы, но переправ не находилось.
Ростислав Андреевич чувствовал, как от холода немеет тело, как даже губы сводит от ледяного ветра. Ночь в чистом поле, в объятиях лютующей вьюги готова была расправиться с армией вместо большевиков. В трёх хатах, стоявших на берегу, по очереди грелись воины. Люди сгрудились у реки, тронутой ледяной коркой, и то там, то здесь мелькала высокая белая папаха генерала Маркова. Арсентьев с трудом отгонял от себя наваливающийся сон. Внезапно в нескольких шагах от себя он заметил крадущуюся фигуру. По всей видимости, это был кто-то из местных жителей. Ростислав Андреевич прыжком подскочил к нему и мёртвой хваткой схватил за плечо.
– Отпустите, господин офицер! – заголосил пленник. – Я не сделал ничего худого!
– Ты реку хорошо знаешь? – спросил Арсентьев.
– А как не знать? Всю жизнь у ней…
– Глубока она?
– Какой там глубока! Воробей пешком перейдёт в отдельных местах в обыденное время!
– Брод покажешь?
– Ваше благородие, пощадите! Семья у меня… Отпустите Христа ради!
Ростислав Андреевич с силой тряхнул пленника и погрозил ему пистолетом:
– Слушай ты! Я тебя зараз могу пристрелить, как пособника большевиков! И, если хочешь жить, то сейчас покажешь брод! И не вздумай хитрить, а то я тебя ко всем чертям в пекло спроважу!
Перепуганного проводника капитан повёл прямиком к генералу Маркову. Сергей Леонидович сурово взглянул на пленника и сказал не терпящим возражений тоном:
– Значит, брод знаешь? Очень кстати! Первым и пойдёшь по нему! А то сунемся вброд по самый рот…
Проводник не посмел перечить и, поникнув, ступил в реку. Генерал неотрывно следил за дрожащей фигурой, двигающейся по ледяной воде, совсем рядом с разрушенным мостом.
– Ценный трофей вы добыли, капитан, – обратился он к Арсентьеву, не переводя взгляда. – К чёрту теперь все поиски переправ! Пока наши разъезды хоть что-нибудь найдут, мы здесь околеем и пропадём не за грош! Будем переправляться здесь!
Слова у Сергея Леонидовича никогда не расходились с делом. Едва приняв это решение, он первым бросился в воду:
– Вперёд за мной!
И первая офицерская рота, подняв над головами винтовки, немедленно последовала за своим командиром и вместе с ним перешла реку вброд. И уже с другого берега раздался его громкий голос:
– Всех коней к мосту! Полк переправлять верхом на крупах!
Началась долгая и тяжёлая переправа. Измученные лошади из последних сил перевозили людей, а некоторые из них, не выдержав, просто ложились в воду и погибали. Наконец, Офицерский полк переправился целиком. Марков усмехнулся:
– Сыровато, господа.
– Так точно, ваше превосходительство…
Уже почти стемнело, а отряд Покровского так и не появился. Переброска остальных частей армии требовала времени, а большевистская артиллерия уже начала громить переправу. Оценив ситуацию, Сергей Леонидович решил:
– Вот что, друзья мои, ждать некого, а в такую ночь без крыши над головой мы тут подохнем в поле. Идём в станицу! Зададим большевичкам перцу к сердцу!
Под ружейным и пулемётным огнём офицерские цепи двинулись на станицу. Арсентьев с трудом переставлял начинающие коченеть ноги. Застывшая шинель сковывала движения, и затвор винтовки едва работал. Большевики, не ожидавшие атаки в такую ночь, не сразу сообразили, в чём дело, и, приняв втягивающийся в станицу полк за своих, приблизились и стали окликать входящих. Подбежал какой-то солдат.
– Какого полка? – спросил его Ростислав Андреевич.
– Варнавинского пехотного, а вы?
– Первого Офицерского! – ответил капитан и выстрелил в опешившего варнавинца.
Штыковой бой развернулся в самой станице.
– Ну, буржуи, сейчас мы вас оседлаем!
– Подождите, краснодранцы!
Огонь вёлся из каждой хаты. Ноги проваливались в ледяное месиво из грязи, снега и льда. В кромешном мраке кипела невообразимая битва, в которой наряду со своими подчинёнными, показывая им пример, сражался отважный генерал, стяжавший в мирное время славу профессора. Где-то ещё можно узреть подобное? Но, вот, какая-то фигура совсем рядом с ним вскинула винтовку, целясь в спину.
– Осторожно! – крикнул Ростислав Андреевич и штыком поразил врага, выстрел которого ушёл в воздух.
Сергей Леонидович обернулся и, мгновенно поняв, что к чему, кивнул Арсентьеву:
– Благодарю вас, капитан! Сочтёмся!
Из ближайшей хаты раздалась пулемётная очередь. Ростислав Андреевич скользнул к ней и бросил в окно припасённую гранату. Из окна повалил дым, из дверей выскочили несколько человек и тотчас были сражены Добровольцами.
Между тем, через реку переправились другие белые части и довершили разгром большевиков. Уничтожить их группировку целиком не удалось, так как отряд Покровского так и не появился.
Всю ночь продолжалась переправа орудий и обоза, вспыхивали мелкие стычки, а красная артиллерия бомбардировала освобождённую станицу. Под утро жители Ново-Дмитриевской могли наблюдать диковинную картину: по улицам шли обледенелые, белые существа, с сияющими штыками и покрытыми инеем бровями и усами. Ледяное войско шло при этом в ногу, как на параде, а сбоку от него шагал коренастый офицер с сосульками вместо бороды и командовал:
– Ать, два! Ать, два!
Это была рота полковника Кутепова со своим командиром.
– Рота стой! Разойдись!
Ледяные воины рассыпались по тёплым хатам. Капитан Арсентьев снял с себя похожую на металлические доспехи шинель, морщась от боли, стянул с одеревеневших ног сапоги, прислонился к печи и стал растирать ступни, опасаясь обморожения. Кожа местами подозрительно потемнела, но беспокоить из-за этого врачей или сестёр милосердия, занятых размещением вымокших до нитки и обмороженных раненых, Ростислав Андреевич счёл просто неприличным. Сам ототрёт он свои замёрзшие ноги, сам перевяжет пораненное предплечье, благо сохранился санитарный пакет… А потом забудется сном хотя бы на несколько часов… За весь поход не чувствовал Арсентьев такой мёртвой усталости, как в это сумрачное утро. Он и сам не заметил, как провалился в тяжёлый сон, не озаботившись даже поиском еды, хотя уже почти сутки и крошки не имел во рту.
Через день в станице Ново-Дмитриевской состоялось совещание руководителей Добровольческой и Кубанской армий. Со стороны кубанцев на встречу прибыли атаман Филимонов, генерал Покровский, полковник Улагай, представители Рады Рябовол и Султан-Шахим-Гирей, председатель правительства Быч. Ещё недавно Лука Быч провозглашал: «Помогать Добровольческой армии, значит готовить вновь поглощение Кубани Россией». И это мнение разделялось шумливой, самостийной Радой, готовившей «самую демократическую в мире конституцию самостоятельного государственного организма – Кубани». На представителя Добровольческой армии генерала Эрдели кубанское правительство смотрело косо, ревниво оберегало оно свою власть от вторжения атамана, опасалось Покровского… Все переговоры о формальном объединении армии ещё в то время, когда держались Новочеркасск и Ростов, ни к чему не привели. А после тщетно уговаривал кубанцев чудом пробравшийся в Екатеринодар офицер, посланный штабом Добровольческой армии, повременить с оставлением города, уверяя, что Корнилов уже близко… Корнилова кубанское правительство боялось, боялось, как некогда испугался Керенский, боялось из страха потерять свою мифическую власть. Это настроение Верховный понял и узнал сразу. Так и повеяло на него гнилым духом «керенщины», так и воскресли похороненные, казалось, в последние месяцы всё разъедающие и разлагающие разговоры, демократические вертляния, двоедушные речи, таящие одно лишь желание – сохранить свою власть, пусть самую ничтожную, но свою! И тянут одеяло на себя, и не скажут ничего прямо, а всё уловками, а всё норовя объехать на кривой кобыле! В каждом слове слышал Корнилов старый напев, столь до боли знакомый и ненавистный ему. Такими напевами уничтожили Императорскую армию. И не смог Лавр Георгиевич помешать тому, сам запутавшись в ловко сплетённых вокруг сетях, но уж Добровольческую армию разложить этим безответственным деятелям, уже отдавшим большевикам последний оплот – Екатеринодар – и так расписавшимся в собственной беспомощности, он не позволит.