– Разберусь, разберусь, – улыбается Мещерякова. – Беги уже в реанимацию, а то тебе еще на отчет скоро идти к главному.
– Спасибо, Раиса Ивановна, спасибо! – расцветает доктор и, повернувшись на 180 градусов, бегом припустил в реанимацию, расположенную здесь же на первом этаже, но в другом конце огромного девятиэтажного здания.
Поднявшись к себе на хирургию, Раиса Ивановна быстро переоделась и отправилась в свои палаты. Собственно говоря, палат у нее было всего две: одна мужская и одна женская. Обе рассчитаны на четыре человека. Петр Петрович старался не нагружать ее. Мещерякова просила не делать ей скидку на возраст, а загружать больными по полной программе, как и всех остальных врачей отделения. Но заведующий деликатно берег ее.
Вместо этого она являлась консультантом ряда отделений. А так как Раиса Ивановна к своим обязанностям подходила очень ответственно, то порой ее эти консультации могли затянуться и далеко за пределы рабочего дня. Хирург Мещерякова никогда к ним не подходила формально. Даже если у нее в день консультации проходила плановая операция, а, например, терапия все же любезно просит проконсультировать больного с грыжей, Раиса Ивановна всегда придет к ним, не откажет, сославшись на усталость, обязательно посмотрит пациента в тот же день. Чего нельзя сказать о молодых докторах, коим навязали консультировать разные другие отделения. Иногда их приходится буквально силком тащить на плановую консультацию. Экстренные ситуации вроде болей в животе или кровотечения еще худо-бедно они смотрели, а уж плановые грыжи или какой-нибудь варикоз нижних конечностей, можно было ждать их по нескольку дней.
До начала утренней конференции, а значит, и до официального начала рабочего дня еще есть добрых полчаса. Раиса Ивановна начала обход с мужской палаты, туда, куда поступил новенький, непонятный для дежурного хирурга, пациент.
Хм, и вправду не совсем ясно, что с ним. Раиса Ивановна тщательно опросила и осмотрела его и задумалась. Молодой парень двадцати трех лет, но уже грязный и неухоженный. Говорит, что приехал из деревни на заработки, а документы и деньги украли на автовокзале. Родители у него давно умерли, в городе из родных никого нет. Несколько дней бомжевал на улице. Пристал к каким-то бродягам. С ними и побирался до сегодняшнего утра, когда вдруг возникли сильнейшие боли в верхних отделах живота. ««Как ножом под дых ударили», – сказал парень. До этого несколько дней мучила жуткая изжога. Через несколько минут после начала заболевания боль стала распространяться в нижние отделы живота и все больше справа.
Осмотрела его Раиса Ивановна и поняла, что у парня, которого, кстати, зовут Дима, неподдельный перитонит. Надо срочно оперировать. Но вот что это за перитонит, какая у него причина – не совсем ясно. Не поленилась она сходить пешочком на первый этаж, где расположен кабинет экстренной службы и посмотреть Димины снимки. Точно, свободного газа в животе нет. Но уж очень заболевание напоминает перфорацию язвы двенадцатиперстной кишки или желудка. Но, перфорация – это дырка в органе, а в желудке всегда содержится газ, который выходит в свободную брюшную полость. А его нет. Такое бывает, когда происходит перфорация задней стенки заинтересованного органа. И тогда перитонит развивается не так бурно. Да, загадка.
– Петр Петрович, доброе утро, – заглянула она в кабинет пришедшему минут через десять после нее заведующему, – там прелюбопытнейший пациент поступил. Его нужно срочно оперировать.
– А чего дежурная бригада не прооперировала? – недовольно поморщился заведующий, поздоровавшись с Раисой Ивановной.
– А может, и правильно сделали, – села напротив него на свободный стул Мещерякова, – парень непростой. Таких пациентов нужно оперировать со свежей головой, а не вымотанными за ночь дежурными хирургами.
– Я помню, помню ваши наставления, – улыбнулся Маслов. – Как вы говорили? Чтоб тебя в пять утра невыспавшийся хирург оперировал. Так?
– Так, так, – кивнула Мещерякова. – И чем больше я работаю, тем больше в этом убеждаюсь. Уставший доктор сведет операцию к минимуму. А это всегда негативно отражается на пациенте.
– Понимаю, к чему вы клоните, – нахмурился заведующий, – чтоб я не ругал дежурную бригаду. Однако, перитонит – прямое показание к экстренной операции, даже если не совсем ясна его причина.
– Петя, – Раиса Ивановна поближе подсела к Маслову, – парни и так вымотались, сделали в ночи резекцию желудка, две аппендектомии. Еще и в пять утра брать в операционную перитонит с, возможно, не простым заболеванием, а то и травмой.
– Травма? Мне про травму ничего не сообщили.
– Хм, сколько раз было, что пациенты или скрывали травму, или просто не помнили.
– А у него что, есть видимые повреждения на животе? Сам я его еще не успел осмотреть.
– Кроме грязи, на его животе ничего остального не видно. Но случаи бывают всякие.
– Так, может, ему КТ живота пока сделать?
– Петр Петрович, ну какое КТ? Я тебя умоляю. У парня клиника разлитого перитонита, ему место в операционной, а не разъезжать по коридорам на каталке. Зачем затягивать?
– А не вы ли в свое время учили меня, что прежде, чем оперировать пациента, нужно максимально приблизиться к диагнозу? – прищурился Маслов.
– Учила, – улыбнулась Раиса Ивановна, – обязательно надо знать, на что идешь. Это важно, какой операционный доступ выбрать. Но здесь как раз все понятно. Боли начались все вверху. Значит, и идти надо верхне-срединной лапаротомией.
– Согласен, – заведующий с теплотой посмотрел на свою уже немолодую учительницу, – и, похоже, что вы лично желаете его прооперировать?
– Разумеется, как же иначе? – удивленно вскинула кверху брови Раиса Ивановна. – Раз он в моей палате. Я понимаю, что у нас на отделении так уж заведено, что всех сложных пациентов заведующий оперирует лично. Но, полагаю, мне вы доверяете.
– Раиса Ивановна, – Петр Петрович развел руки в стороны, – о чем разговор. Конечно! Раз считаете, что ему КТ не обязательно, то не затягивайте с операцией. Сейчас я его сам гляну, и можете подавать в операционную.
– Договорились, – Мещерякова на удивление легко поднялась со стула, – только, чур, дежуривших сегодня парней за него не ругать.
– Ох, балуете вы их, Раиса Ивановна, – вздохнул заведующий. – Они постоянно пользуются вашей добротой. Ведь знали же, жулики, что если его к вам в палату госпитализировать, то репрессивные меры обойдут их стороной.
– Ну кому-то надо.
– Злоупотребляют они вашими чувствами, злоупотребляют.
– Ладно, Петя, не ворчи. Больной теперь мой, с меня, в случае чего, и спросишь. Иди, глянь его, да я распоряжусь, чтоб его уже подавали.
Случай и в правду оказался не совсем обычным. На операции Раиса Ивановна обнаружила излившуюся желчь, которая плескалась по всем отделам живота. Эвакуировав ее отсосом, она принялась искать причину желчеистечения. В первую очередь осмотрела 12перстную кишку, желчный пузырь, те органы, что чаще всего дают такое осложнение. Но они оказались интакны.
Пришлось изрядно попотеть, чтоб найти причину перитонита. Ей оказалась небольшая, совсем крохотная, размером со спичечную головку, перфорация гепатикохоледоха, начального отдела трубчатого образования, по которому желчь оттекает из печени в двенадцатиперстную кишку. Вот через эту махонькую дырочку и натекло в живот такое большое, больше литра, количество желчи.
У операционного стола собралось чуть не все хирургическое сообщество областной больницы, включая заведующего кафедрой факультетской хирургии, расположенной здесь же, на этой базе, и другими врачами хирургических отделений. Все они в разное время учились у Раисы Ивановны и уже будучи сами маститыми хирургами не упускали случая полюбоваться ее филигранной работой. Да, мануальной технике хирурга Мещеряковой завидовали многие. К сожалению, в последнее время она не так часто баловала своих поклонников выполнением операций. А тут сама Мещерякова оперирует, да еще такой уникальный случай.
– Да, любопытнейшее наблюдение, – подал голос профессор Лажечников, стоявший на лучшем месте сразу за спиной Раисы Ивановны на специальной подставке.
– Да, Семен Михайлович, очень интересный случай, – не отрываясь от операционной раны, ответила ему Раиса Ивановна. – Я вот так сходу и не припомню ничего подобного. Перфорации желчного пузыря встречались, изолированные ранения внепеченочных протоков попадались. А вот так, чтоб ни с того ни с чего дырочка в гепатикохоледохе образовалась, вот хоть убей, не припомню. Что скажете, профессор?
– И я, говорю, редчайший случай. Гипотетически, пролежень от камня в протоке может быть. Но вы же сделали интраоперационные снимки с контрастированием. Конкременты не обнаружены.
– И какая тогда причина? – поднял глаза на профессора стоявший по левую руку за спиной Мещеряковой заведующий ее отделения Петр Петрович.
– Могу лишь предположить, что в данном случае произошел разрыв дивертикула гепатикохоледоха. Заболевание весьма редкое, но описано в литературе.
– Разрывы дивертикула гепатикохоледоха? – переспросил Петр Петрович, покосившись на эрудированного профессора.
– Нет, про разрывы конкретно дивертикула я не слышал. Но вполне допускаю, что такое возможно, – продолжил мысли вслух Лажечников. Ведь дивертикул – это же выпячивание наружу всех стенок органа, в данном случае гепатикохоледоха. В принципе они, дивертикулы, могут располагаться во всех полых органах, в том числе и в гепатикохоледохе. Где, собственно, и находились разными исследователями, но не так часто, как в кишечнике, но встречаются и там.
– Вы хотите сказать, – Раиса Ивановна оторвалась от больного и посмотрела через плечо на профессора, – что мы имеем дело со спонтанным разрывом дивертикула?
– По-видимому, да? – кивнул профессор. – Других причин пока не вижу. Дивертикул – это не только выпячивание всех стенок, но еще и его истончение. По крайней мере лично я только так могу дать логическое объяснение данного заболевания.