— Так вот и заложишь? — удивился Гордеев. — Нас с Вовкой? Несмотря на то, что у нас семьи, а у Вовки еще и маманя парализованная?
— А мне по…! — ответил Тарасов. — Не хотите садиться — делитесь. А не хотите делиться — садитесь. Дураков учить надо.
— Тут ты прав, — согласился Гордеев. — Надо учить дураков. Ладно, ходи с нами, раз уж такое дело. Только тебе придется нам помогать. Шприц подержать или, скажем, больного переложить. Раз уж на «левак» претендуешь, то заслужи его… Опять же, если ты будешь на вызове просто стоять, руки в карманах, у народа сразу же возникнут вопросы — кто это такой и зачем он тут нужен?
— Это справедливо, — согласился Тарасов. — Буду помогать.
В течение двух суточных дежурств Тарасов «помогал» — передавал Гордееву шприцы, которые заправлял Малышков, или наоборот — передавал использованные шприцы от Гордеева Малышкову. Резиновых перчаток ему не досталось, да и зачем они были нужны, ведь он за иглы не хватался, брал шприцы аккуратно «за бока». Ну, разве что снимал колпачки, которые педантичный Малышков надевал на иглы после набора препарата в шприц.
— Учитесь, как надо себя ставить! — вещал Тарасов в водительской. — Пригрозил разок — и все теперь по-моему. Левак на троих, по чесноку и справедливости. Во как!
На третьем дежурстве Тарасова повязали борцы с незаконным оборотом наркотиков. Под его сиденьем нашли бумажный пакет, набитый шприцами, содержащими разные запретные вещества. Отпечатки пальцев на шприцах и колпачках были тарасовскими.
Поскольку Тарасов не раскаялся и не сдал никого из подельников (а кого он мог сдать?), суд дал ему срок «по верхней планке», как несознательному.
Что дальше случилось с Тарасовым, я не знаю. Гордеев с Малышковым живы и здравствуют, несмотря на то, что Тарасов уже лет десять как должен был «откинуться». Их некоторые пугали:
— Глядите, выйдет Тарас — отомстит вам.
— Он к нам близко подойти побоится, — беспечно отвечали они.
Фантазер
Доктора Паркушина на вызове ударили бейсбольной битой по голове. Произошло это печальное событие в ходе дискуссии о целесообразности госпитализации, на которой настаивал муж пациентки.
Ничего, обошлось без последствий. Почти. Паркушин вдруг приобрел склонность к фантазерству, причем самому завиральному. Сначала признался коллегам в том, что он — внебрачный сын последнего Генерального секретаря ЦК КПСС и в доказательство принес на подстанцию пачку писем от папаши. Когда диспетчер Войцик сказала, что почерк папаши сильно напоминает почерк самого Паршина, тот удивился — а чего вы хотели? Мы же родня.
На вызовах Паркушин жаловался на свою горькую судьбу.
— Мне многое пришлось пережить. Вскоре после окончания института я в пьяной драке случайно убил человека. Получил десять лет и лишился диплома как убийца. Отсидел, снова поступил в тот же институт, окончил, получил новый диплом и вот работаю на «скорой», потому что никуда больше меня не берут…
Одни пациенты сочувствовали, другие жаловались — с чего бы это у вас уголовники работают?
Страхуясь от неприятностей, заведующая подстанцией дала Паршину в постоянные фельдшеры Ларису Нелидову, громогласную, могучую и безапелляционную женщину. Стоило только Паркушину завести свое: «Мне многое пришлось пережить…», как Лариса рявкала:
— Гаврилыч! Хорош п…еть! Ехать пора!
— Какая у вас грубая девушка! — ахали пациенты и родственники.
— Это жена моя, — врал Паркушин. — Так меня любит, что на фельдшера выучилась, чтобы вместе со мной работать. Не может даже несколько часов разлуки пережить!
От таких слов Лариса краснела и теряла дар речи.
Народ восхищался — ах, какая любовь!
У репортеров самой скандальной столичной газеты Паркушин был нарасхват. Мы даже научились угадывать газетные новости от Паркушина — они были самыми невероятными, на грани фантастики.
Иванов (почти по Чехову)
В начале девяностых старший брат фельдшера Иванова открыл похоронное бюро. А что? Выгодное же дело. Брат взял Иванова к себе оформителем документов. Слово «менеджер» тогда еще не очень прочно вошло в обиход. Спустя два года брата взорвали вместе с его джипом. Похоронное бюро накрылось медным тазом. Иванову пришлось вернуться на «скорую».
Вернуться-то он вернулся, но старых дел не забыл, подрабатывал агентом в некоей дружественной похоронной фирме. Если кто не знает, то среди похоронных агентов конкуренция всегда была дичайшей — кто первый успел, тот все пенки и снял. Иванову в этом смысле работа помогала. Приедет он на констатацию смерти и шепнет родственникам покойного:
— Вы всех этих аферистов, которые вам сейчас названивать станут, посылайте лесом на все веселые буквы. Я к вам своего родного брата пришлю. Он — человек честный и лишнего с вас не возьмет. Оформит все наилучшим образом.
И приходил сам, добрая душа, под видом родного брата, почти что близнеца. Лишнего не брал, старался вести себя достойно, но и про свой интерес тоже не забывал. «Слева» у него выходило в месяц примерно впятеро больше, чем «справа», поэтому похоронная деятельность стояла выше скоропомощной. Ясное дело — гуманизм гуманизмом, а деньги деньгами.
На подстанции Иванов о своем побочно-основном бизнесе не рассказывал. Он вообще был молчун. Только в качестве похоронного агента перерождался в говоруна — профессия обязывала.
Иной раз перспективная констатация выпадала в самом начале суточного дежурства. Ждать до следующего утра — нельзя, за это время кто-то из конкурентов родственников непременно обработает. Тогда Иванов тихо линял с дежурства по договоренности с доктором и водителем, с которыми он работал на постоянной основе. Доктор некоторое время пахал в одиночку, а если что-то сложное, то ему бывалый водитель помогал. Иванов, тем временем, «окучивал» родню умершего, брал задаток, «включал процесс» в своей конторе и возвращался к бригаде. Все в одном районе — близко, удобно. Времена были домобильные, но у Иванова и доктора были пейджеры, так что проблема возвращения к бригаде решалась просто, при помощи обмена сообщениями. Иванову пейджер в похоронном бюро выдали, а доктору в представительстве индийской фармацевтической компании, на которую он работал в свободное от дежурств время. За понимание Иванов нехило отстегивал коллегам, так что им был смысл его покрывать. Водитель — многодетный, доктор на квартиру копил, каждая копейка им была дорога.
И вот однажды, на первом же вызове законстатировали они дедушку. Тот долго болел, доживал последние дни, так что с родственниками из-за смерти в присутствии бригады конфликтов не было. И слава Богу, ибо и покойник, и его родственники относились к некоей нации (уточнять, какой именно, не стану), славящейся своей горячностью и любовью к пышной роскоши, в том числе и к роскоши похоронной. Иванов никак не мог упустить такую клиентуру, обещавшую тройной доход. Сумку с черным костюмом, галстуком и белой сорочкой он на дежурствах возил с собой в машине. Переоденется и спустя некоторое время является народу уже в образе своего брата-агента.
А дело было в субботу, когда старший врач подстанции, нехороший человек по прозвищу Хрен (хорошего же так не прозовут, верно?) героически закрывал своим тощим телом дыру в рабочем графике. Один из линейных врачей внезапно, то есть — вне обычного своего расписания, запил горькую. Вот и пришлось Хрену выходить на линию, ездить по вызовам.
Оформление покойника — дело долгое, особенно если гроб и прочие аксессуары выбирает кворум из десятка родственников. Пока Иванов возился с оформлением, поплохело жене покойника, то есть — уже вдове, да так сильно поплохело, что к ней вызвали скорую помощь. Согласно закону вселенской подлости, на вызов приехал Хрен. А Иванов очень неудачно сидел — в проходной комнате, через которую Хрена и его фельдшера, повели в комнату страдающей вдовы… Иванов попытался спрятаться за спинами родственников покойного, но глазастый Хрен углядел его и удивился:
— Игорь Сергеевич? Что вы тут делаете? Вы же должны быть на линии!
— Простите, я вас на понимаю, — в свою очередь удивился Иванов. — На какой-такой линии? Я на работе, на своей работе. И зовут меня не Игорем…
— Игорь, бросьте дурака валять! — вышел из себя Хрен. — Бросьте немедленно и объясните мне, что здесь происходит!
Тут вышли из себя родственники и начали хором выражать недовольство:
— Ты чего, эй?! Что к человеку пристал?! Иди работай и ему не мешай работать! А то мы тебе тоже сейчас гроб закажем, самый дешевый!
Хрену пришлось проследовать к вдове, оборвав разговор с Ивановым на полуслове. Иванов постарался максимально ускорить процесс, чтобы слинять за то время, пока Хрен будет выполнять служебные обязанности, но тут возникла загвоздка с датой похорон. Родственники заспорили — кто откуда приедет, кого сколько дней придется ждать… Короче говоря, слинять Иванову не удалось.
Закончив со вдовой, Хрен взялся за Иванова всерьез. Встал рядом, как столб и стал требовать, чтобы Иванов немедленно вместе с ним вернулся на подстанцию.
— А-а, ясно! — «догадался» Иванов. — Это вы меня с моим братом Гошей спутали, который у вас работает. Да, мы похожи и нас часто путают… Мы же двойняшки.
— Не морочьте мне голову!!! — заорал Хрен так, что имел все шансы разбудить усопшего. — Брат!!! А ну живо поехали на подстанцию!!!
— Он ненормальный, — спокойно сказал Иванов родственникам умершего, сильно недовольным поведением Хрена. — Не понимаю, чего он ко мне пристал. Вы же видели моего брата, который к вам приезжал сегодня. Подтвердите, что я на него похож, чтобы этот незнакомый мне человек успокоился.
— Похож! Похож! — загалдели родственники. — А на кого еще человек должен быть похож?! Что встал?! Давай иди отсюда! Быстрей иди! Не мешай! А то мы с тобой по-другому поговорим!
Хрена взашей вытолкнули из квартиры, хорошо еще что с лестницы не спустили.
Кипящий от возмущения Хрен устроил на подстанции показательное выступление в стиле «Танец с саблями» из балета Ара