Эта история имеет продолжение. Года через два, когда я был уже студентом, отец достал мне путевку на две недели в профилакторий издательства «Звязда» на озере Нарочь. Это был райский уголок посреди леса на берегу прекрасного озера. Там были дощатые домики, капитальное здание кухни и столовой и пристань с гребными лодками и катером.
Я устроился помощником к заядлому рыбаку, молодому журналисту из Литвы, фанатичному охотнику на щук. У него были самодельные блесны, сделанные из серебряных ложек. Дома у него, по его словам, была огромная коллекция щучьих зубов. Я же к рыболовству страсти не питал. Мы вставали в пять, брали лодку. Я садился за весла, а он командовал, куда грести, и забрасывал спиннинг или пускал его дорожкой за движущейся лодкой. Он был действительно мастер. Каждый раз он ловил от двух до четырех щук среднего размера. Моя пассивная роль его устраивала, все лавры доставались ему. Кстати, однажды он поймал огромную щуку весом 5,800, но мне пришлось включиться в процесс ее вытаскивания, я схватил ее под жабры, а там у нее был известковый нарост, как зубы. Я тогда здорово поранил пальцы. К девяти мы возвращались и шли на завтрак, а потом досыпать. Рядом в деревне жила семейная пара из Минска, симпатичные люди средних лет, любители рыбы и компании. Рыбаки приносили им пойманную рыбу, а они ее готовили на костре, и потом все вместе ее ели. Без выпивки тут обойтись было никак нельзя. С этим делом, в принципе, проблем не было. Недалеко от нас располагалась закусочная, где продавалось спиртное без наценки. Это был павильон, сделанный из металла и проволочной сетки. Он сильно напоминал вольер и поэтому все называли его «зверинец». Вдруг что-то случилось, и в зверинце и окрестностях пропало всякое спиртное, кроме отвратительного черного чешского рома. Мы, правда, все-таки нашли другой источник, но туда, однако же, приходилось посылать гонца на велосипеде.
Вечером у костра собиралось довольно много народу. Удочники приносили мелкую рыбешку. Ее, не чистя, завязывали в марлю и бросали в уху. Потом вытаскивали, давали остыть, развязывали марлю и выбрасывали содержимое терпеливо поджидающим этого момента котам. Затем в котел клали щучьи головы и хвосты. Когда голова хорошо вываривалась, наш охотник за щуками вытаскивал из нее челюсти с зубами. Для коллекции. На второе была жареная щука. Постное масло добывали на кухне профилактория.
Контингент отдыхающих состоял, в основном, из работников типографии, которые много лет знали друг друга и были постоянными собутыльниками. Достойные и приличные люди. В штате профилактория был фельдшер с огромным опытом, который постоянно работал в медпункте типографии, а на лето выезжал в профилакторий. Тоже, кстати, выпить не дурак. Он пользовался всеобщим уважением - его называли доктором. У него была отдельная комната-медпункт. Там стояли кушетка, стол, стеклянный шкаф с лекарствами и койка за ширмой, где он спал.
Как-то после обеда я пошел на пляж и стал свидетелем невероятного события. Один из ветеранов полиграфии купался на мелководье – вода была очень холодная. Вдруг он задергался, затрепыхался и выбросил на берег угря, большого, килограмма на полтора. Он поймал угря руками! Угорь, извиваясь, как змея, быстро пополз по направлению к воде, но не тут то было. Его перехватили двое других ветеранов. Потом они быстро оделись и ушли с пляжа.
Назавтра мой сосед по комнате Коля с самого утра стал жаловаться на плохое самочувствие, головную боль и слабость. Коля был молодой, но квёлый, типичный ипохондрик. Он мне так надоел своими жалобами, что я сказал:
- Чего ты мне это рассказываешь? Иди к доктору, расскажи ему. Он тебе даст лекарство.
И Коля пошел. Минут через 15 он возвратился веселый, глазки блестят.
- Ну что, дал тебе доктор лекарство?
- Да, он мне дал таблетку анальгина, хотел дать воды запить, а графин пустой. Так он махнул рукой, достал начатую бутылку рома, налил мне полстакана и говорит: "На, запей!"
За завтраком я узнал подробности вчерашних событий. Друзья отправились на кухню и попросили угря зажарить, взяли в зверинце 4 бутылки рома и отправились к доктору, чтобы у него в спокойной обстановке этого угря съесть.
Все-таки ром был действительно настолько гадостным, что эти люди не смогли допить его до конца!
Кастрычнiк
Я учился на автотракторном факультете Белорусского политехнического института (1958 — 1963). На четвертом курсе я проходил практику в Отделе главного конструктора МАЗ. Вместе со мной там же проходили практику четыре студента из Горьковского политехнического. А четыре студента из моей группы проходили практику на Горьковском автозаводе.
Горьковчане жили в общежитии БПИ. После работы мы ехали вместе на трамвае № 6. Я до кинотеатра "Мир", а они до политехнического. Приближался день 7 ноября. Город был украшен плакатами и транспарантами. Из окна трамвая был виден на одном из домов на улице Ванеева огромный плакат с силуэтом Ленина и надписью «Няхай жыве Кастрычнiк!». Одна из горьковских студенток сказала:
— Я понимаю по-белорусски! Кострычник это Ленин, человек, который зажег костёр революции.
Помню, что я долго смеялся. А летом, в турпоходе, с моей подачи кострычником стали называть дежурного, который должен был собрать хворост и развести костёр.На всякий случай перевожу плакат на русской язык:«Да здравствует Октябрь!»
Про ругательства
Мои старшие дети — две девочки-погодки. Когда люди постоянно вместе, довольно часто появляется острая потребность обругать друг друга. У нас, родителей, тоже иногда возникало желание обругать кого-либо из девчонок. Но ругательства не должны быть очень обидными или оскорбительными. Мы с женой выработали такие правила:
1. Ругаться можно, если по делу.
2. В качестве ругательств допускаются только названия диких животных.
Категорически запрещается обзываться домашними животными. То есть нельзя использовать слова корова, свинья, коза, кобыла, ослица, курица, гусыня и т.д. Можно сказать крокодилица, бегемотиха, волчица. Поскольку у нас дома жила собака, умница и красавица Багира, слово собака как оскорбительное не воспринималось.
Эта система позволяла безболезненно разрядить напряженную обстановку.
Оплот
Мой рабочий стол стоял в лаборатории, забитой всяческой электроникой и аналоговыми ЭВМ — кто теперь знает, что это такое? А еще в комнате постоянно негромко работал приёмник "Рекорд" 1955 года выпуска, Бердского радиозавода. Правда, когда намечалась показуха, то есть готовились к приему каких-нибудь больших начальников, приемник, чтобы он не диссонировал на фоне современной электроники, прятали в кладовку. Этот гаджет я притащил из дому, и благодаря усилиям наших электроников он работал вплоть до 90-го года. После того, как сгорела радиолампа 6Г2, а наш крутой снабженец, несмотря на свои обширные личные связи, не смог ее найти, приемник пришлось выбросить.
Со студентами я работал в основном индивидуально. Сначала наличие студента замедляло работу, потом сильно ускоряло — плохих студентов мне не давали.
Как-то сидим мы со студентом Димой Р. за АВМ, «Маяк» передает новости: "... является оплотом свободы в регионе...".
Спрашиваю:
— А ты знаешь, что такое оплот?
— Ну, защита...
— Оплот — это ограда, забор, — объяснил я ему. — В белорусском языке сохранилось слово "плот". Слыхал песенку: "Ой ты, коце, коце, не сядзі на плоце, хадзі лепей к нам, к нам, нешта табе дам, дам"?
Дима замолчал. Потом вдруг задумчиво начал цитировать из гимна: "Славься, Отечество наше свободное, счастья народов надежный... забор.
Серёжа
Сергей Боровиков работал у нас материально ответственным старшим лаборантом. Он вместе со своей кладовой занимал комнату на втором этаже лаборатории. Стены его комнаты были вплотную уставлены высокими металлическими шкафами со стеклянnыми дверцами. Шкафы эти когда-то были частью ламповой ЭВМ Урал.
ЭВМ принадлежала ВИЗРУ, была списана как морально устаревшая, а затем по знакомству достались нам в виде огромного количества шкафов, реле, переключателей и множества прочего электро-технического добра, которое могло быть использовано при сооружении экспериментальных стендов. Сами же шкафы использовались именно как шкафы, то есть для хранения барахла.
Сергей был толковым электронщиком. Он окончил два курса физфака университета, учился нормально, занимался спортом – у него был 1-й разряд по футболу. Вдруг произошло событие, после которого он был вынужден оставить учебу. Его призвали в армию, он прослужил два года в частях связи.О причинах, которые заставили его прервать учебу, ходили всякие слухи.
Как я узнал значительно позже, история была неординарная. В 60-е годы физики были в почете, на физфак университета было огромный конкурс. Неудивительно, что там училось множество детей весьма ответственных работников. Опять же, как теперь хорошо известно, секса в Советском Союзе не было. Несколько двадцатилетних мальчиков и девочек, все студенты, собирались компанией, обычно на квартире одной из девочек, родители которой обычно ночевали в загородной цековской резиденции. Они вместе немного выпивали, танцевали. Потом играли в сексуальные игры. Назвать эти игры оргиями нельзя, потому что девочки очень заботились о том, чтобы не потерять девственность, которая в те времена очень высоко ценилась при замужестве. Но так случилось, что один мальчик сильно разгорячился, в результате чего одна девочка девственность свою потеряла. Произошел скандал. Девочка очень испугалась и обо всем рассказала маме. Дальше как в детском стишке.
Мама услыхала,
Папе рассказала.
Папа удивился,
Чуть не застрелился.
Естественно, родители девочки были хорошо знакомы со всей ее компанией. В этой компании были дети очень уважаемых в Минске и выскопоставленных ответственных работников. Предавать эту историю огласке было никак нельзя. В итоге было устроено тайное родительское собрание. Оно постановило, что нужно найти главного виновника, инициатора такого аморального времяпровождения (козла отпущения) и примерно его наказать. Таким козлом был избран Сережа. Хотя его папа был тоже не хрен собачий – полковник КГБ, он был переведен в Минск сравнительно недавно и еще не успел как следует врасти в истеблишмент.