Если на взморье встречалось много русскоговорящего люда, то в самой Риге — мало. Вечером на улице множество людей. Прогуливаются небольшими группами. Все разговаривают по-латышски. И вдруг посреди латышской фразы раздается "Ёб твою мать!", и дальше опять по-латышски. Все-таки мы в Советском Союзе, а не заграницей.А еще там была замечательная газета, которая выходила на латышском и русском, "Ригас Баллс" ("Голос Риги"). В ней были потрясающие объявления, в том числе брачные, правда, слегка завуалированные. Одно из них я запомнил на всю оставшуюся жизнь. До сих пор восхищаюсь его краткостью и информативностью: Молодая девушка с высшим образованием сдает квартиру из трех комнат.
В общем, как-то получилось, что мы с Владимиром Ивановичем подружились, несмотря на разницу в возрасте — ему было около сорока, а мне 19, и находили себе другие развлечения. Мы ездили на электричке в Ригу, бродили по старому городу. Дважды были на органных концертах в Домком соборе, причем второй концерт был незабываемым — пела Зара Долуханова под аккомпанемент органа. Какая там акустика!
Владимир Иванович был замечательным рассказчиком. Я узнал много интересного о службе военных музыкантов. Например, такая деталь. Многие оркестранты, а тем более горнисты и барабанщики, не знали нот, свою партию разучивали на слух. Чтобы держать ритм, для каждой музыкальной пьесы имелся легко запоминаемый стихотворный текст, который исполнитель повторял про себя. Тексты эти передаются из поколения в поколение.
Кто читал "Педагогическую поэму" А.С.Макаренко, помнит, как он описывал там армейскую методику подготовки горнистов и барабанщиков, упоминая какую-то бабу и деготь. Потому что барабанный марш имеет такую текстовку:
Д-р-р-ищет баба дегтем,
Дрищет баба дегтем,
Дрищет баба дегтем,
Табаком.
А вот туш.
Тётушка пёрднула слегка
При виде конного полка,
При виде конного полка,
Марш "Прощание славянки" начинается с характерной музыкальной фразы...
Клюнул в жопу жареный петух!
По аллеям тенистого парка
С пионером гуляла вдова.
Пионера вдове стало жалко,
И она пионеру дала!
Прощай, не горюй!
И горьких слез не лей!...
Как жаль, что не у кого спросить, как звучал описанный М.Булгаковым марш с текстовкой: "Его превосходительство любил домашних птиц и брал под покровительство хорошеньких девиц".
Недалеко от нашего дома отдыха был большой ресторан "Dzintars" (что в переводе значит янтарь). В этом ресторане были очень строгие, я бы сказал чопорные правила. Официанты были одеты в черные фраки. Мужчин туда впускали только в костюмах и галстуках, а женщина должна была непременно быть в чулках. И еще, без мужчины женщина туда попасть не могла. Однако компанию, состоящую из одного мужчины и двух женщин, неохотно, но впускали. Бог знает, как там было внутри и чем кормили - я там ни разу не был. Незадолго до окончания нашего отдыха мы с Владимиром Ивановичем собрались там поужинать, но нас не впустили. Я был не в костюме, а в вязаной кофте и без галстука, а он - в костюме, но тоже без галстука.Мы высказали швейцару свое неудовольствие и зашли в полуподвальный ресторанчик, которое назывался "Jura" (море).
Там был очень уютный маленький зал, в углу подиум с пианино. Мы заказали ужин, и тут вышли на подиум и поклонились два немолодых человека в смокингах. Один оказался пианистом, а другой — певцом. Началась концертная программа. Мы обалдели. Певец, очень худой, с изможденным лицом, оказался великолепным тенором. Он исполнял арии из немецких опер и песни Шуберта на немецком языке. Концерт длился около часа. Потом артисты сели за столик недалеко от нас, и мы поняли, что тенор мертвецки пьян. Когда он пел, такое и в голову не приходило. Вот это и есть настоящий профессионализм! Мы долго потом обсуждали этот концерт и радовались, что нас не впустили в "Dzintars".
И еще один эпизод. Музыканты разговаривали между собой на древнем профессиональном жаргоне. В 60-е годы он довольно сильно проник в массы. Такие слова как чувак, чувиха, лабух полноправно вошли в русский язык. Году в 68-м я по дороге на работу купил журнал "Бярозка". Это был тоненький молодежный журнальчик на белорусском языке. Сел в трамвай, начал его листать и наткнулся на любопытный рассказик. Рассказ ведется от имени пожилого музыканта-духовика, который живет в пригороде Гомеля. Он вполне доволен жизнью. У него взрослые дети, замечательный шестилетний внук, который очень любит дедушку. Он даже сочинил про дедушку стихи.
Дзедушка паедзе ў Гомель
Жмурыкаў бараць.
Ну, няхяй сабе ён едзе,
Будзем цiха спаць.
Дальше дедушка разъясняет для тупых: "Жмурыкi гэта на нашай музыканцкай мове нябожчыкi, бараць жмурыкаў - iграць на могiлках". Помню, я так дико хохотал, что на меня все начали оглядываться. Кто-то сыграл с журналистом, написавшим этот рассказик, злую шутку. Дедушла ездил лабать жмуриков, а барать — для тех кто не в курсе — означает трахать. Однако журнал вышел в свет — вылетел, не поймаешь. Я подарил его знакомому трубачу-джазмену. Он потом мне передал благодарность от оркестра Госцирка.
Лирическое
1968 год. Я жил на Броневом переулке. В соседнем доме, на углу Броневого и Захарова, был гастроном. Этот длинный серый дом на Захарова, который тянется от Броневого до Войскового переулка, все называли "совминовским". Однако в нем жило много деятелей культуры, искусства, литераторов, журналистов. В частности, там тогда жили скульптор Алексей Константинович Глебов, великая актриса Стефания Михайловна Станюта. Я думаю, на этом доме должно быть много мемориальных досок.
В тот день я с утра был дома и к 11 часам отправился в магазин купить спиртного. Подошел туда минут за пять до открытия водочного отдела — в СССР тогда боролись с пьянством: спиртные напитки можно было купить только с 11 до 19 часов. Уже стояла очередь человек шесть, которая за нами быстро увеличивалась. Человек, стоявший передо мной, что-то спросил у меня по-белорусски. Я ответил ему тоже по-белоруски — у меня давняя привычка поддерживать разговор на языке, на котором ко мне обратились. Мы разговорились о спиртных напитках, и я объяснил ему, почему я не люблю обычную водку, а предпочитаю цветные настойки, и, наверное, минуты две описывал замечательные вкусовые и лечебные качества настойки "Юбилейная горькая". Он слушал с видимым удовольствием и, когда я закончил свою речь, сказал:
- Вы, мусiць, лiрык!
Тут подошла его очередь. Он взял две бутылки портвейна, а я - "Юбилейную".
Мастер
1970 год. Я работал в Проблемной лаборатории автомобилей БПИ. Для дорожных испытаний потребовалось изготовить новые токосъемники. Токосъемник это устройство для постоянного подключения к тензодатчикам, наклеенным на вращающийся вал. Мы пользовались ртутными токосъемниками (зеленые могут отдыхать). Я договорился со своим старым знакомым, токарем экспериментального цеха моторного завода Колей Кашо. Он с напарником взялись изготовить эти устройства по нашим чертежам на нашем оборудовании в свободное от работы время за умеренное количество наличных денег.
Утром в субботу — тогда завод уже перешел на два выходных, а институт еще нет — Коля заехал посмотреть на наши станки. В свои 28 он выглядел как пацан. Среднего роста, худой, с торчащими во все стороны вихрами светлых волос, здоровенным носом и не сходящей с лица улыбкой. Коля был токарем 6 разряда и занимался этим делом с 14 лет, с тех пор как попал в ремеслуху тракторного завода. В армии он, кстати, тоже работал за станком на каком-то ремзаводе.
У нас была маленькая механическая мастерская. Там стояли старые станки: токарный 1А62, сверлильный и заточной (в просторечии наждак). Правил мастерской отставник Михаил Трофимович Загребельный. Он воевал в Отечественную минометчиком, прослужил в армии четверть века и вышел на пенсию в звании капитана. Был он мужик жесткий, ненавидел доцентов за то, что они получают больше него, не любил инженеров за непочтительность, а студентов за распущенность. Он часто выступал на собраниях и клеймил современную молодежь, выражал свое недоумение, как эти люди, окончив институт, станут руководителями производства. Сам я был беспартийным, но постоянно находился в тесном контакте с отставными подполковниками-технарями, которые работали у нас лаборантами (им не разрешалось получать больше 90 – 100 рублей в месяц). Они приходили с партсобраний красные, обозленные и крыли болтуна Мишку густым армейским матом. Если вы помните Лёлика, которого сыграл Анатолий Папанов в фильме «Бриллиантовая рука», то это Трофимыч один к одному. Даже есть некоторое портретное сходство.
Подчинялся Трофимыч только завлабу, хотя и неохотно. Работу, даже очень мелкую, он выполнял только по письменной заявке, требовал от заказчика найти заготовку и долго каждому объяснял, что резцы, сверла, метчики и плашки он достает по знакомству, его ими не снабжают, и если бы не он, здесь бы все вообще стояло. Это не совсем соответствовало действительности. Я точно знал, что время от времени он получал режущий инструмент. Подчиненных у него не было. Правда, как-то приставили ему в помощники парнишку, только что окончившего школу, но он его так задолбал наставлениями и ненужной, бесполезной работой, что парнишка через неделю сбежал. Я не завидую тем солдатам, которые служили под его началом. Последние годы в армии он служил в должности заведующего ремонтной мастерской. Там он насмотрелся, как работают станочники. Сложные вещи он делать не умел - их ему и не поручали, однако простые работы он делал аккуратно, правда очень медленно. Начальство было довольно тем, что на этом месте есть постоянный ответственный человек, а Трофимыч тем, что он как бы хозяин мастерской и может делать там все, что хочет.
Михаил Трофимович уже был поставлен начальством в известность о планируемой работе, и ему это очень не нравилось, но выхода у него не было. Коля попробовал станок в разных режимах, сказал, что все в порядке, и собрался было уйти, но тут в мастерскую вбежал старший инженер Анатолий Губицкий. В руках у него была резьбовая пробка от гидростанции высокого давления. На пробке была сорвана резьба. Нужно было срочно изготовить новую. Шел эксперимент, задержка из-за пустяка могла сорвать срок сдачи работы. Зная характер Трофимыча, Губицкий принес с собой кусок бронзы в качестве заготовки. Михаил Трофимович тут же сказал, что сделать он такое не сможет. Здесь дюймовая коническая резьба 1/2". Ее надо нарезать резцом, а он этого не умеет.