Как-то за ужином она упомянула про свои недостатки и о том, как горько она сожалеет, что не похожа на обычных людей. Я же в уме связал этот разговор с ее новыми чувствами и тем самым пресловутым пареньком, которого она, как мне казалось, полюбила. Однозначно она очень беспокоилась за свое изъяны, я же в свою очередь, потратил невероятное количество усилий, пытаясь сгладить эти шероховатости.
На самом деле, внешне она выглядела очень благовидно. Да ее лицо было довольно необычным: тонкий треугольник подбородка, красивый разрез рта, а ее глаза… Вряд ли у кого-то в целом штате есть такие красивые глаза. Это отмечали все, кто встречался на ее жизненном пути, в том числе и я, когда увидел Венеру впервые.
Но все-таки, это были бесполезные усилия. Видимо ей надоело меня слушать, и сделала вид, что тронута моими словами. Что уверенность вновь вернулась к ней, а самооценка поднялась выше прежнего уровня, но …
Глава 8
Поймите меня правильно, она на самом деле была прекрасным ребенком, своего рода уникумом, не похожим на прочих детей. Кроме того, обладала выдающейся душевной красотой, ярко выделяющей ее на фоне остальной людской массы. Вы бы и сами согласились со мной, поговорив с ней буквально пару минут. Наряду с тем, она была спокойна, и задумчива, что очень нравилось мне. Про ее ум и успехи я, всем здесь сидящем, уши прожужжал.
Потому, не ее вина, что ей завидовали одноклассники, а тем более, что ее отец священник, из-за чего она был объектом для обидных шуток и омерзительных домыслов. Думаю, вы уже догадываетесь каких. А ее не самая удачная форма головы и отсутствие волос, – это всего лишь частности, которые с лихвой покрывались ее достижениями.
В общем, она всегда умела найти умиротворение в своей душе. И видя то, с каким спокойствием она воспринимает нападки со стороны, что потенциал их отнюдь не велик, ее почти перестали донимать глупыми шутками.
Никто и не ведал, что она всю жизнь носит парики. Никто не умилялся, видя ее коротенькие пальчики ног на маленькой ступне. И честно сказать, сколько было бы хорошего в этом мире, если бы так все и продолжалось. Но, как всегда эти но!
***
Как раз в старших классах, прямо на уроке, когда ничего не должно было предвещать что-либо из ряда вон выходящее, и произошел этот случай. Он и заставил меня задуматься, а кем же на самом деле является моя дочь. Правда тут мои домыслы пошли слишком логичной тропой, а если признаться честно, я заблудился в четырех стенах своего разумения, в рамках своей профессии, о чем вы все скоро поймете.
Так вот, один из учеников стянул с нее парик, случайно разумеется. Просто зацепился портфелем за копну ее волос, когда спешил на свое место и, соответственно, крепко дернул его на ходу, не замечая что делает. Но когда заметил висящее на портфеле подобие человеческого скальпа, аж подпрыгнул от ужаса и швырнул его на пол.
Такой хохот еще никогда не сотрясали стены школы, и казалось конца ему и края не видать. Перед всем классом, в двадцать пять человек, Венера предстала полностью лишенной волос на голове. Лысой, униженной, красной от стыда, задетой до глубины души. И к тому же, ей пришлось потратить невероятно много времени, чтобы отодрать искусственные волосы от злополучного портфеля и вернуть их на прежнее место, так чтобы они сидели более-менее складно.
Весь этот мучительный отрезок времени никто не вызвался ей хоть чем-то помочь, или хотя бы посочувствовать ее отчаянию. А продолжал надрывать живот от неугомонного хохота. Вошла запоздавшая учительница, но и тогда ликование прекратилось не сразу. Кроме того, радость от чужой боли, словно гром среди ясного неба вновь прорывалась у кого-либо из учеников и затем, весь класс разливался весельем, подхватив общую тему.
Мне она много позже рассказала, как болезнен был для нее этот смех, до самых глубин терзавших ее душу. Меня самого в этот момент будто разъедало болью и отчаянием, каким только можно ранить человека. Венера же испытывала эти чувства в значительно острее, чем мы с вами, – простые и жестокие смертные. Рассказала она и о том, во что потеряла веру и живой интерес, а я хорошо зная ее образ мыслей, уже не надеялся восстановить их. Медицина ее более не интересовала.
***
Этим же вечером я оказался в больнице. К моей неожиданности, Венере стало настолько плохо, что она не могла удерживать себя на ногах, а истинных причин для этого, я в то время еще не знал. Никогда за свой век я не видел ее столь слабой, а тем более не замечал, чтобы она с таким равнодушием относилась к своей жизни. Найти такие перемены в ней для меня не составляло труда. Ведь прежде, мне только и приходилось наблюдать ее непреклонное отношение к любым обстоятельствам, готовность биться и добиваться своего.
Но теперь, она будто овощ она лежала на больничной койке без единого движения. Часами и даже днями ни один ее мускул не сокращался. И выглядела она при этом как никогда хрупкой ранимой девушкой, с разбитым сердечком.
Венера жаловалась на сильные головные боли и ей сделали рентген, где и была обнаружена киста головного мозга, кроме прочих, уже известных мне отклонений с ее детской болезнью. Но что странно, в больнице оказались и прочие ее одноклассники, с теми же необычными симптомами. Сначала слег мальчишка, затем еще несколько ее ровесников, и в итоге, спустя тройку дней, большая часть ее класса висело на волоске от смерти.
Где-то спустя неделю, к моему величайшему ужасу, я узнал о первом смертельном случае. За первым случаем последовал и второй, третий и четвертый. Все как под одну копирку. С ними ушла и их учительница. Наш городишка просто замер в болезненном ожидании самого наихудшего, рождая будоражащие разум домыслы из произошедшего.
Очередной ребенок, засыпал, как правило, с сильной головной болью и больше не просыпался. Тут же понаехало всяких разных и затем, был объявлен карантин. Доступ для родственников, тоже ограничили, во избежание развития проблемы, но больных больше не прибавилось.
Жуткое это было время для меня, как для священника и отца, ох и жуткое! Да и первые отпевания неудачно легли на мои плечи. Просто я не успел вовремя сориентироваться, замешкался, а с третьего случая, меня подменил мой коллега из соседнего городка. Я и без того был в грандиозном напряжении, жил будто в трясине, и с ужасом предвкушал погибель моей дочери. А причин рассуждать так было больше чем достаточно. Ведь ей, лучше не становилось, только хуже. А медики пожимали плечами и все ставили на чашу весов судьбы.
Я узнавал новости, о гибели несчастных детей, и все больше верил в гнетущую неизбежность. Я молился, я только и занимался вываливанием Бога о ее спасении, ведь в ней было все то, что я хотел дать этому миру. Ее разум, этот неизмеримый бесценный подарок всему человечеству. И для меня уже не было важным, чем он предстанет. Но однозначно верилось, что утрата будет высочайшей неудачей для всех нас, которую и оценить-то невозможно.
***
Бог смилостивился на до мной и здоровье Венеры пошло на поправку. Я же вернулся к своим церковным обязанностям и даже взял на себя ответственность стать ведущим участником группы людей, чьи дети пострадали при этих загадочных обстоятельствах.
Вы и представить себе не можете, как тяжко было слышать душевные исповеди родителей, оставшихся без своего ребенка. Ни одни в этом мире, совершенно никакие оправдания, не могли бы стать сколь значимым основанием для их утраты. Да и какой смысл был в этом, чей в том пребывал интерес.
Я и сам долго не мог ответить на эти вопросы, хотя я и пытался подбодрить остальных, в присущей манере церковника. В то же время, я собственными ушами слышал, как глупо звучали мои слова. И хуже того, цинично и жестоко. Как-то даже представил себе, какими негодованиями разрядился бы я сам, случись со мной потеря Венеры.
Поначалу, никому в группе не приходило в голову глубоко размышлять о причинах случившегося, а тем более искать виновных. Прежде всего, всех неволило слово «почему». Почему именно их ребенок? Почему именно со мной? Но все же, к поиску истинных причин случившегося мы вскоре вернулись. Вот и моя голова, освободившись от переживаний за дочь, тоже включила холодный и беспринципный разум, пусть и больно колющий осиным жалом своих предположений. А что же все-таки произошло?
По началу догадки были весьма приземленными, и не вызывали жарких споров до хрипоты. Скорее всего, что-то съели в столовой, либо подцепили неизвестный или давно забытый вирус. Ведь недаром же, после случившегося, пострадавших свезли в один угол больницы и установили жесточайший карантин.
А далее, по нарастающей. В ход пошли все более невероятные предположения, в духе правительственного заговора, будто на жителях глухого городка испытали неизвестное оружие.
Журналисты же залпом ухватились за геомагнитные природные аномалии, и даже тыкали в нос, всякому читателю, какие-то подтверждения псевдоученых. С ними сами знаете, вечно так. Пишут всякую глупость под одну гребенку. И я вот слушал всю эту белиберду и с самым серьезнейшим видом кивал головой. Однако значительный поворот в моих размышлениях сделал случайный подросток, живший со мной по соседству.
Утром, когда я шел на свою службу, меня догнала соседская девчонка, одноклассница моей Венеры. Она спросила, есть ли у меня время, чтобы поговорить с ней с глазу на глаз, и я согласился выслушать ее по дороге.
– Вы должны уехать! – начала она диалог беспринципным тоном.
– Почему!? – удивился я.
– Это ваша дочь, это она всех убила! – заявил подросток еще более разгоряченным голосом.
– Что ты такое говоришь! – возмутился я, пытаясь сохранить самообладание. – Ни одному человеку в этом мире такое сделать не под силу.
– А ей под силу, я уверена в этом!
– И почему ты так в том уверена?
– Она вам рассказывала об инциденте в школе, за день до того, как все произошло?
– Был инцидент!? Нет, не рассказывала. Что-то серьезное случилось?