– У нас уже пять лет нет ни одного заказа. Последний раз Ельцин, когда здесь был, обещал нам дать госзаказ на постройку президентского самолета. А потом он его не выкупил, и у нас даже денег не хватило, чтобы его достроить. Так и стоит… Никому наши самолеты уже не нужны, никто их у нас не купит – я вам как механик говорю: они не только морально, но и технически устарели…
– А что же вы здесь тогда вообще делаете, раз пять лет ни одного заказа не было?
– Ну… Как что… Подкрутить, подвертить где чего… Проверить… Да я почти и не работаю здесь – так вот – сегодня позвонили, вызвали… Я подрабатываю все время. Потому что зарплату я здесь вообще нищенскую получаю – две тысячи рублей с небольшим… А на стороне я баксов триста спокойно в месяц делаю…
– А директор ваш сколько, интересно, здесь получает?
– Ха! За него не беспокойтесь! Знаете, какая у него дача! Вам и не снилось!
Я была просто потрясена: этот механик сам признается, что абсолютно ничего на заводе не делает, но тем не менее получает зарплату. Нищенскую, но зарплату. Более того – он признается, что и весь его завод ничего не производит уже 5 лет! А сколько еще заводов-убийц за каждым закоулком нашей необъятной родины с ножом притаилось и за родным караваем охотятся? Так весь бюджет и сжирают. И когда депутаты в Думе кричат о необходимости дотаций для поддержки отечественного производства и требуют дать новые госзаказы заводам, то они должны честно признаться, что хотят оплатить из кармана налогоплательщиков ровно те никому не нужные устаревшие самолеты, о которых говорил мой искренний воронежский приятель Дмитрий.
В таком случае, дорогой Васо, нэ дешевле ли будет стране скинуться на несколько сотен килограммов тротила, чтобы ликвидировать эту бездонную прорву навсегда и начать заново создавать в России реальное, нужное, эффективное производство? Ну, Васо, – будь мужчиной! – беседовала я с виртуальным воронежским грузином, разгуливая по цехам. Однако Путин, явившийся на завод как раз в тот момент, когда я уже почти было уговорила Васо самоликвидироваться, спутал мне все карты. Он тут же пообещал авиационщикам выкупить у них президентский самолет и дать новые госзаказы.
– Вот глава Аэрофлота об этом позаботится! – заявил Путин и ткнул пальцем в стоявшего поодаль ельцинского зятя Валерия Окулова, который был явно не рад такому соцобязательству, но покорно закивал.
Тут в окружавшей Путина свите у меня неожиданно появился идейный сообщник:
– Да на помойку эти самолеты нужно, чтоб не мучиться… – пробурчал какой-то представительный мужчина себе под нос.
– Ой, простите, а вы – кто? – радостно переспросила я.
– А я – хозяин Трансаэро, Плешаков моя фамилия… Мы вот, например, давно в лизинг несколько боингов взяли – там и начинка отличного качества, и салоны современные. А по деньгам – гораздо выгоднее получается, чем аэрофлотовские тушки и илы возить. Они же уже морально устарели лет на двадцать! Вам, случайно, не приходилось летать на трансаэровских боингах?
Я сказала, что приходилось, и откровенно призналась, какая именно деталь в его самолетах привела меня в наиболее буйный восторг:
– Туалеты! Ну откройте секрет: ну вот как вам удается добиваться от ваших унитазов, чтобы они ревели как звери и всасывали воду с такой офигительной скоростью?!
Тут в разговор вступила Елена Дикун и в красках поведала главе Трансаэро, как, когда мы вместе летели на боинге его компании (обычным рейсовым самолетом, в Европу, на какой-то саммит, к дедушке Ельцину), я щедро делилась с коллегами своим открытием: открывала настежь дверь в туалет, заходила туда, спускала воду и требовала от всех послушать, какой суперский звук!
С Плешаковым просто истерика случилась от хохота. На нас уже стали оборачиваться и шикать путинские чиновники, чтобы мы не заглушали президента. А отсмеявшись, хозяин Трансаэро честно мне признался:
– Вы не поверите: со мной в первый раз, когда я эти туалеты увидел, то же самое, что с вами, случилось! Я игрался с этими туалетами ну просто как ребенок! Звук действительно потрясающий! Это называется – пневмотуалеты. Знаете, точно такие же делают на подводных лодках!
Кремлевская пресс-хата
Если кто не знает – слово пресс-хата на зоне означает специальную систему моральных и физических издевательств, с помощью которых в человеке пытаются сломать волю, отпрессовать. Так вот лично для меня в 2000 году, после прихода Путина к власти, кремлевская пресс-служба превратилась в настоящую пресс-хату.
Когда за мой очередной репортаж пресс-секретарь Путина Алексей Громов опять отстранил меня от поездок, я уже скорее даже обрадовалась возможности отоспаться после предвыборной кампании, чем расстроилась. Если бы не одно но: Громов объявил мне, что лишил меня аккредитации с согласия главного редактора Коммерсанта Андрея Васильева.
Я бросилась к Васильеву выяснять, в чем дело. Объяснение, которое я от Андрея услышала, просто лишило меня дара речи:
– Извини, подруга: я тебя обменял. Просто Громов лишил аккредитации нашего фотокорреспондента за какую-то там фотку – он там Путина, что ли, уродом сфотографировал… Понимаешь, нам же все-таки важно, чтобы у нас в кремлевском пуле был свой фотокорреспондент… Вот я и договорился с Громовым, что я обменяю тебя на нашего фотографа. Но это – только на одну поездку, ты не волнуйся! Я просто хочу понять, в чем проблема: в тебе лично или там вообще уже у них в Кремле пошло говно по трубам…
Я ответила, что тогда немедленно пишу заявление об уходе из газеты:
– Ради чего тогда я каждый день выдерживаю прессинг этих уродов? Чтобы потом, в самый неожиданный момент родная газета исподтишка сдала меня?! Спасибо вам большое за коллегиальную поддержку! Только отдавайте себе отчет: если вы сейчас хотя бы один раз позволите Кремлю себя так прогнуть, то потом они уже будут знать, что с нашей газетой можно на таком языке разговаривать!
В следующую президентскую поездку главный редактор опять аккредитовал меня. А нашего фотокорреспондента потом все равно опять лишили аккредитации: на этот раз Громов совал мне под нос обложку нашего еженедельника Власть и орал, что мы не имеем права фотографировать президентских охранников…
Нам все казалось, что, как только пройдут президентские выборы, кремлевская паранойя кончится. Путин перестанет бояться продуть выборы, и надобность в жесткой цензуре у него отпадет, – рассуждали журналисты.
Но не тут-то было. В первых же послевыборных поездках Путина репрессии к журналистам еще больше ужесточились.
Мало того – сразу же после победы Путина на президентских выборах его пресс-секретарь уже совершенно гласно, ничего больше не стесняясь, объявил журналистам о введении в Кремле цензуры.
В середине апреля, перед первой зарубежной вылазкой Путина (еще до инаугурации он совершил блиц-визит в Минск, Лондон и Киев) Алексей Громов внезапно созвал весь кремлевский пул на собственный закрытый брифинг.
– Будут объявлены новые правила работы пула, – отрапортовал сотрудник пресс-службы, обзванивавший всех нас по телефону. – Громов просил передать, что явка обязательна для всех!
Предвыборных издевательств мне хватило по горло, и я, сказавшись больной, прогуляла урок. Однако заботливые коллеги, разумеется, в деталях записали содержание секретарского инструктажа и пересказали мне. Правило номер один, оглашенное Громовым, практически дословно копировало вывески на скверных питейных заведениях: Администрация имеет право по собственному усмотрению и без объяснения причин отказать в обслуживании любому клиенту. В смысле, журналисту, конечно.
– Вы, конечно, можете писать любые статьи. Но только потом не удивляйтесь, когда мы вас не включим в списки аккредитации на освещение следующего президентского мероприятия, – откровенно предупредил Громов.
Правило номер два, по сути, вообще запрещало кремлевским журналистам во время поездок с президентом исполнять их прямые профессиональные обязанности:
– Никто не имеет права задавать президенту вопросы, которые предварительно не согласованы со мной лично. И никто не имеет права в поездках подходить к членам делегации, сопровождающим президента, и задавать им вопросы.
– Извините, а если какой-нибудь член делегации сам ко мне подойдет и захочет поговорить? Что мне тогда делать – бежать от него со всех ног с криком А мне пресс-служба не велела с вами общаться!? -постаралась довести ситуацию до абсурда Дикун.
Все захохотали. Только вот Громову было не до смеха:
– Если член делегации к вам сам подойдет, тогда вы обязаны немедленно найти сотрудника пресс-службы и согласовать с ним этот контакт, – на полном серьезе заявил новый президентский пресс-секретарь.
Самым удивительным было даже не то, что официальный представитель Кремля посмел произнести все это вслух при большом скоплении журналистов, а то, что никто, кроме двух-трех человек, даже не попытался возмутиться по поводу эти новых репрессивных установок.
А некоторые коллеги даже начали их активно приветствовать.
– Вы не понимаете: Путин таким образом создает новую элиту журналистики! – восторженно заливал нам с Ленкой Дикун Саша Будберг из Московского комсомольца.
– Ты, Саш, кажется, чего-то перепутал: так создают не элиту, а прикормленную прессу. Причем очень низкого уровня. Потому что на таких унизительных условиях в кремлевском пуле согласятся работать только бездарности, у которых нет никаких шансов при свободной конкуренции, – разочаровали его мы.
Вскоре прикормленным кремлевский пул стал в прямом смысле этого слова. В первой же поездке за границу, в Лондоне, пресс-служба организовала ужин с Путиным для наиболее сервильной части кремлевского пула. Причем, у рядовых сотрудников пресс-службы, когда впервые произошло разделение пула на козлищ и овец, случилось легкое помешательство: они никак не могли понять, почему в списке аккредитованных на ужин нет ведущих политических журналистов, которые до этого всегда ходили на все кремлевские брифинги.