дороге.
Но спрашивать об этом, разумеется, никогда не буду.
Ну не знаю я, отчего Чубайс такой! Может быть, как раз от пресловутых перегрузок… Может быть, ему действительно хоть иногда просто высыпаться надо – в принудительном порядке.
Так что для меня Чубайс – это личная трагедия. Он – диггер, который провалил задание, забыл все пароли и явки, и ассимилировался с кремлевскими мутантами.
Или, может быть, он вообще – моя ошибка диггера? Может, у меня уже просто датчики диггерские отсырели от долгого пребывания в кремлевском подземелье? Может, и не было там никогда никаких своих?
Знаете, как в детском анекдоте, когда маленький мальчик идет ночью домой через кладбище, к нему дядька какой-то подходит и ласково спрашивает:
– Мальчик, ты чего это трясешься весь?
– Ой, дяденька, как хорошо, что я вас встретил! Проводите меня домой, пожалуйста! А то я мертвых боюсь очень!
– А чего нас бояться?!
Веселенькие похороны
По правде говоря, я страшно не люблю похорон. Особенно чужих. Но однажды, к своему стыду, мне пришлось отправиться на похороны из чисто корыстных соображений.
Звонок от пресс-секретаря Чубайса раздался 23 февраля 2000 года:
– Ты хочешь поехать с нами в Санкт-Петербург хоронить Собчака? Мы завтра летим на своем самолете и можем тебя взять с собой.
При всем моем уважении к Анатолию Собчаку хоронить я его совершенно не хотела. Тем более что на улице стоял двадцатиградусный мороз.
Но Родина (а точнее – моя редакция) сказала: Надо! Причем – не ради прощания с покойным Собчаком, а для общения с живым Чубайсом.
На мое счастье, в Питер на самолете Чубайса летел еще и Борис Немцов, с которым мы живем по соседству (я на Пушке – он на Маяковке). Галантный как всегда Борис Ефимович немедленно предложил за мной заехать, но, чтобы не гонять его лишний раз, я обещала подъехать к его дому.
В принципе, от Пушкинской площади до Садового кольца – пять минут пешком. Но мой талант всюду опаздывать (единственный недостаток, который я легко готова простить Путину) не подвел меня и здесь. Из-за зверского холода я решила взять такси. Машина, в которую я села, двигалась со скоростью примерно 100 метров в минуту, потому что Тверская улица превратилась в свежезалитый каток.
Кроме того, сумасшедший таксист не сообразил сразу, что свернуть на Садовое кольцо прямо с Маяковской нам не удастся – пришлось объезжать через Белорусскую и добираться до Садово-Кудринской переулками, что еще минут на десять затянуло дорогу…
Через двадцать минут после назначенного времени встречи Немцов позвонил мне на мобильный и завопил:
– Ты что, не понимаешь, что из-за тебя мы опоздаем на самолет?! Это же будет политический скандал, если я не прилечу вовремя в Питер на похороны!!!
– Борь, я тебя умоляю, не жди меня, езжай один! – лепетала я, понимая, что любые оправдания прозвучат сейчас уже как издевательство.
Но Немцов проявил чудеса джентльменства.
– Ты что, с ума сошла? А как ты поедешь? Думаешь, тебя по такому гололеду хоть один таксист согласится сейчас везти в аэропорт?! Так, через сколько минут ты будешь здесь?…
В общем, с опозданием на полчаса мы с Немцовым выехали в аэропорт. Я сгорала от стыда: потому что вдруг вспомнила, что Борька – и правда не просто мои приятель, а еще и публичный политик, который никак не сможет объяснить свое опоздание на панихиду тем фактом, что Трегубова слишком долго добиралась до его дома. В машине я сидела как мышка, зажавшись в угол, и даже боялась взглянуть на Немцова. Он, надувшись, тоже отвернулся от меня и смотрел в противоположное окно.
Через десять минут лидер правых сил первым не выдержал и разрядил обстановку:
– Ладно, Трегубова, расслабься… Все равно мы уже опоздали!…
И стал рассказывать, как в свое время ему пришлось ехать с Ельциным на охоту, чтобы уговорить президента отдать команду прекратить уголовное дело против Собчака.
К счастью, везли нас не на Волге (на которой Немцов с маниакальным упорством продолжал в то время ездить в думу, пытаясь быть верным своему давнишнему популистскому обещанию пересадить всех чиновников на Газ), а на личном немцовском джипе. И благодаря этому мы просто чудом успели на самолет.
В Таврический дворец, где проходила панихида, нас протащили контрабандой с какого-то черного хода: Это – группа РАО ЕЭС, пропустите! – распихивали всех локтями сопровождавшие нас чиновники. Было дико неловко перед людьми, которые с самого утра мерзли в длиннющей очереди, чтобы попрощаться с Собчаком.
Завидев рядом с гробом калининградского губернатора Леонида Горбенко, один из приближенных Чубайса бросился ко мне и зашипел на ухо:
– Убийца!!! Как он только не постеснялся сюда прийти?!
Я изумленно вытаращила глаза.
– Ну да, это же он его напоил! -продолжал мой конфидент. – А ведь он прекрасно знал, что у Собчака больное сердце и ему нельзя пить! Он последний, кто видел Анатолия Александровича живым. Собчак ушел от него к себе в гостиничный номер и там сразу умер. Знаешь, у Горбенко ведь вообще такая манера насильно поить людей! Один раз он и нашего Рыжего чуть в гроб не загнал! Наш-то не спит совсем, поэтому его от полрюмки сразу развозит, а тут вроде нельзя отказаться – губернатор проблемного региона угощает… Ты бы его в тот момент видела! Красный как рак и лыка не вязал! Я честно тебе говорю: я тогда тоже боялся, что у Чубайса сердце из-за Горбенко не выдержит!
Тем временем Чубайс вышел на середину, чтобы сказать прощальное слово:
– Нам известны имена убийц…
Я вздрогнула: неужели он сейчас тоже расскажет про Горбенко?
Но его версия была куда более политкорректной: в смерти Собчака были фактически обвинены тогдашний губернатор Санкт-Петербурга Владимир Яковлев, прокурор Скуратов, Коржаков и все остальные, кто организовывал на Собчака травлю.
Слез на глазах питерской команды (кроме, пожалуй, Чубайса, на котором просто лица не было от горя) что-то не наблюдалось. Большинство визитеров из Москвы вообще представительствовали на похоронах как на откровенно светском мероприятии. Каждый занимался своим делом. Алексей Кудрин, например, в храме, чтобы зря не терять времени на заупокойную молитву, жарким шепотом прямо перед алтарем сливал журналисту из Московского комсомольца Александру Будбергу оперативную информацию из Белого дома.
Впрочем, вскоре я возблагодарила бога за мирскую практичность господина Кудрина. Потому что он, в буквальном смысле, спас мне жизнь во время страшной давки на похоронах в Александро-Невской лавре.
Прощаться с Собчаком пришло полгорода. А из-за приезда на это мероприятие Путина президентская охрана, разумеется, никак не хотела пускать на кладбище Александро-Невской лавры простых смертных. Но совсем отсеивать родственников и друзей покойного они все-таки постеснялись. Поэтому близких Собчака, а также официальные делегации (вроде нашей – от РАО ЕЭС) на территорию Лавры запускали, но маленькими порциями и с долгими перерывами. Тем временем нормальный питерский народ сзади все напирал и напирал. В результате служба безопасности спровоцировала известный эффект бутылки с узким горлышком. При входе на кладбище возникла смертельная давка.
Нас ввезли на территорию Лавры на машинах. Но после этого пришлось еще около километра идти пешком в общей давке до старинных ворот отдельного внутреннего кладбища, где и хоронили Собчака. Я оказалась ни физически, ни морально не в состоянии грубо пробивать себе дорогу локтями, как это делали мои спутники. Кто я такая, чтобы считать, что у меня есть больше права прощаться с Собчаком, чем у его родных?! – раздраженно думала я и уже проклинала себя за то, что я вообще там оказалась. Но отступать было уже поздно, и мой инфантилизм чуть не стоил мне жизни. Потому что, не пройдя и ста метров, я почувствовала, что меня начинают затирать. Попытавшись сделать еще несколько шагов – поперек потока, чтобы хотя бы выбраться на обочину, – я убедилась, что и этого уже не могу: народ ринулся вперед в остервенении и отупении, сметая все и всех на своем пути и заполняя собственной массой абсолютно все пространство аллеи, по которой нам нужно было двигаться, – без малейшего, миллиметрового, зазора. Вскоре людской поток начал уже не только затирать, а еще и подминать меня. Я оказалась затянутой в воронку и обреченно, без малейшей воли к сопротивлению, как сквозь туман, осознала, что падаю и еще через несколько секунд неизбежно окажусь на земле – под ногами этой человеческой массы, которая, разумеется, не задумываясь, по мне пройдется.
Но тут, буквально в последнюю секунду перед моим падением, чья-то цепкая рука обняла меня за талию и выудила из этой воронки на поверхность. Потом я почувствовала, что меня кто-то приподнял и понес. Я даже не имела физической возможности в этой давке посмотреть, кто был моим спасителем. Но когда благодаря ему я оказалась в уже более или менее безопасном месте, я увидела, что мой ангел хранитель – никто иной, как Леша Кудрин.
– Берите меня под руку, и покрепче, – строго велел мне будущий вице-премьер. – И главное – не падайте, держитесь на ногах: вас бы сейчас насмерть затоптали. Держитесь: нам сейчас еще нужно через последние ворота пройти, а там, внутри, на кладбище, уже будет посвободнее… Туда вообще уже никого из простых смертных не пускают…
И как-то необычайно вертко и метко орудуя локтями, с криками: Пропустите делегацию! -Кудрин, со мной в охапке, удачно штурмовал и последний кордон. После которого я уже, наконец, смогла вдохнуть воздуха, отыскала Чубайса и вместе с ним и со всей остальной делегацией стойко приняла очередное испытание: не меньше часа стоять на краю свежевырытой могилы и ждать, когда же подъедет Путин.
Потому что без президента – не начинали.