Изотта только и думает, что о поклонниках, танцах и зеркалах, а Вероника… А Вероника уже опередила в науках братьев, а их, между прочим, мы готовим к духовной стезе! Она говорит на латыни не хуже той Ногарола, а еще пишет мадригалы и сонеты по-итальянски, чего та вообще не делала. О, какая голова у Вероники!
Кузен Гиберто отметил, что Изотта Ногарола, как ему помнится, осталась незамужней, а вот с Изоттой Гамбара такое вряд ли случится. О том, трудно ли будет выдать замуж Веронику, оба вежливо умолчали. Это был год 1500-й от Рождества Христова: на севере бушует война — вдовевший уже три года и полный уныния герцог Лодовико Сфорца раз за разом проигрывает французам; византийский беженец, поэт-гуманист Михаил Марул Тарканиот, иначе говоря, Микеле Марулло, решает присоединиться к армии, выступающей против Чезаре Борджиа, и, пересекая реку Чечина близ Вольтерры, падает в нее и гибнет вместе с конем. Португальцы лишают девственности леса Мадагаскара и Бразилии, а далеко-далеко на востоке великий князь Иван III отдает Феодосию, свою младшую дочь от Софьи Палеологини, за Василия Даниловича Холмского, и венчает их в церкви Пречистой Богородицы митрополит Симон.
Вот следующий год. Вероника откладывает рукопись «Деяний» Аммиана Марцеллина — она дочитала этот путаный латинский текст и готова завтра рассказывать учителю о взятии Селевкии войсками Луция Вера, ядовитых подземных испарениях и о нравах жителей города Рима. Ей скучно: все так легко. Она старается не смотреть в зеркало: да, у нее красивый цвет кожи и хорошая осанка, но черты лица более подошли бы мужчине. «Ничего, мамина сестра Эмилия, если наденет мужской наряд, тоже не похожа на женщину. А супруг у нее все-таки есть, причем сын самого Федериго да Монтефельтро, пусть и внебрачный. И все хвалят ее за изысканные манеры и удивительный ум! Я буду такая же», — говорит себе Вероника, в то время как в городе Урбино молодой живописец, прозванный в честь архангела Рафаила, усадив эту самую Эмилию Пиа ди Карпио на фоне черного бархата, тщится найти такой разворот лица, который придал бы той хоть немного прелести. Она же смотрит на него тяжелым взглядом и думает о своем — о том, что молодой Кастильоне весьма умен и его обещание вставить ее в свою будущую книгу, пожалуй, лестно. Портрет получается каким-то мрачным, и в итоге художник оставляет его незаконченным. А все потому, что Рафаэлю не удается проникнуть в душу дамы, ведь та все время молчит: юноша ей не понравился, и она совсем не стремилась его очаровать.
Рафаэль (атт.). «Портрет Эмилии Пиа». Ок. 1504–1505 гг.
Балтиморский художественный музей
ЭМИЛИЯ ПИА ДИ САВОЙЯ ДА МОНТЕФЕЛЬТРО (УМ. 1520) — ТЕТКА ВЕРОНИКИ, ВАЖНАЯ ФИГУРА ПРИ УРБИНСКОМ ДВОРЕ, ПРИДВОРНАЯ ДАМА ГЕРЦОГИНИ, ЖЕНА ВНЕБРАЧНОГО БРАТА ГЕРЦОГА. ОДИН ИЗ КЛЮЧЕВЫХ СОБЕСЕДНИКОВ В «ПРИДВОРНОМ» БАЛЬДАССАРЕ КАСТИЛЬОНЕ.
ИМЯ МОДЕЛИ НАПИСАНО НА ОБОРОТЕ КАРТИНЫ. ПО ТРАКТОВКЕ ПОРТРЕТ СХОДЕН С РАФАЭЛЕВСКИМ ПОРТРЕТОМ ЕЛИЗАВЕТЫ ГОНЗАГА, У КОТОРОЙ ЭМИЛИЯ СЛУЖИЛА, ЧТО ТАКЖЕ ПОДКРЕПЛЯЕТ ИДЕНТИФИКАЦИЮ, КАК И СХОДСТВО С ЕЕ ПОДПИСНОЙ ПРОФИЛЬНОЙ МЕДАЛЬЮ.
А в Брешии в этот день третий брат Вероники, звавшийся Бруноро, который готовится присоединиться к Церкви, как раз закончил занятия с преподавателем риторики — ведь у прелата голос должен быть гулкий, но ангельский. После вокализов он заходит к сестре и застает ее в сосредоточенном расстройстве.
— Я ведь могу казаться красивой, брат? — допрашивает она его в приступе душевной слабости. — Когда мне интересен разговор, и глаза горят, и румянец — я ведь кажусь привлекательной, да? Скажи!
Брат отвечает утвердительно, но она чувствует, что тот лжет. Вечером брату приходит в голову прекрасная идея, и он отправляется к матери — Альде Пиа де Карпио, женщине, обладающей всеми достоинствами и добродетелями древнеримской матроны. Мать одобряет мысль Бруноро (О! Недаром в итоге он добьется блестящей должности апостольского протонатария! Мальчик мудр!), и вскоре его преподаватель риторики начинает заниматься с Вероникой.
Этот ученый муж учит ее науке Цицерона и Дионисия Галикарнасского, он закаляет ее легкие и тренирует язык, он показывает, как превращать гортань в медную трубу или нежную флейту, как делать голос сладким, словно мед, и завораживающим, как шепот мудрых змиев. Ему 27 лет, у него шелковая борода, которую он душит фиалковым маслом, Вероника влюбляется в него без памяти, так же как влюблялась прежде в других учителей или в друзей своих братьев. Не веря в себя, она никак не проявляет свою любовь — только ночные метания и мечтания. Его губы, его пальцы, его темные глаза… Преподаватель же честно отрабатывает свои часы с некрасивым подростком, хвалит ее за старательность, а вечерами отправляется пить и гулять — в Брешии как раз поселились несколько женщин, сбежавших из оккупированного французами Милана, и эти красавицы так милы. «Дочь графа необыкновенно талантлива, — рассказывает он. — Я занимаюсь с ней ораторским искусством. Вскоре каждый, как только она откроет рот, будет забывать о ее лице».
А вот Веронике уже семнадцать. Надежды ее родителей, что со вступлением в пору девичества она приобретет девичью прелесть, не сбылись. Однако Веронику не в чем упрекнуть: во всем остальном она совершенство. Как так выходит? Разгадка проста — она так умна, так несчастлива и так неуверена в себе, что любое дело, за которое берется, доводит до идеала. Бородатого учителя риторики сменил другой, постарше, из Ватикана, — предыдущему стало нечему ее учить. Еще она много занимается музыкой: поет сочинения Маттео да Перуджа и Грациозо да Падуя. Ее меццо-сопрано превосходно. Пение не становится ее страстью, но Вероника уважает его, как полезное упражнение. Ее страстью являются науки — она так много читает и так много знает, что способна затмить многих ученых мужей, и это дает ей гордость и силу. А истинным отдохновением для Вероники становится поэзия на родном, итальянском языке. У нее дар, и сочинительство приносит ей счастье, а читателям — удовольствие. Прославленный Тромбончино просит у нее разрешения положить один из ее мадригалов на музыку.
Лучшим поэтом страны и образцом для творчества она считает Петрарку, а из ныне живущих — Пьетро Бембо. Как-то, сидя за своим старинным письменным столом из палисандрового дерева, инкрустированным перламутром сценами из «Энеиды», Вероника сочиняет изящную эпистолу, адресованную Бембо, в которой выражает свое восхищение его творчеством и осыпает комплиментами в высоком стиле. Содержание подобных посланий, впрочем, неважно: в далекой Японии ровно так же обменивались письмами придворные (о чем свидетельствует нам в своих записках одна сенагон). На первом месте — безупречность слога и красота письма. Через два дня Вероника решается признаться семье про отправленное письмо.
— Не волнуйся, — смеется над ней старший брат Уберто, который уже стал священником и упорно стремится к кардинальской шапке. — Сейчас уже не прошлое столетие, ты — не бабушкина сестра Изотта Ногарола, Бембо — не гордец Гуарино да Верона, обливший ее презрением, а воспитанный кавалер. Конечно, он тебе ответит. И пусть только попробует ответить неуважительно или ославить! У тебя пять братьев, и ты — дочь графа, дочь кондотьера, ему мало не покажется!
Несколько недель ожидания и надежд не дают Веронике покоя. Но письмо отослано — ах, чего бы она только ни сделала, чтобы вернуть его! Позор, ее ждет позор! Письмо отправлено в Феррару, где Пьетро Бембо живет при дворе герцога Альфонсо д’Эсте, вернее — его супруги, белокурой Лукреции Борджиа, которую он пожирает чересчур пламенными взглядами. Впрочем, поэт все-таки находит время, чтобы прочитать письмо от 17-летней дочери правителя Брешии, племянницы такой милой дамы Эмилии Пиа (любимой подруги урбинской герцогини Елизаветы Гонзага). Тем более что пару сонетов Вероники он уже видел и они произвели на него впечатление. Пьетро Бембо пишет девушке ответное письмо, вежливое и тоже полное комплиментов — так начинается многолетняя переписка между двумя интеллектуалами, он называет ее своей ученицей, она его своим ментором, и это полезно для репутации их обоих.
1503 год. Аристократка Барбара Торелли, которую Бембо называл «редчайшей», сбежав от своего мужа, жестокого кондотьера Геркулеса Бентиволио, обретает убежище в Ферраре, где ее защищает Лукреция Борджиа, и опекают из своих городов Изабелла д’Эсте и Елизавета Гонзага. Три с половиной недели длится понтификат папы Пия III, иначе говоря, Франческо Нанни Тодескини-Пикколомини, потом он умирает — возможно, от яда. А нечего давать приказы об аресте Чезаре Борджиа. В Кремле отходит к Господу Софья Палеологиня, и перед смертью она вспоминает свою молодость в Италии и запах апельсиновых деревьев, но не помнит совсем, что из-за своего отъезда она так и не увидела законченным полотно «Благовещение» мастера Вероккио и его юного помощника Леонардо, которое ей обещал показать флорентиец Лоренцо Великолепный. А за слюдяным окошком гниет московский апрель…
А Вероника все пишет и пишет или читает без перерыва. Она не может, как другие женщины, часами болтать, спокойно вышивать, заниматься другими тихими дамскими делами. Лишь только она остается в покое или в том, что ее голова считает бездельем, как сразу ее начинают одолевать демоны сомнений, ужас потерять себя, страхи, что все догадаются, как она ничтожна на самом деле. А еще — любовь! Ей хочется страсти. Она влюблялась не один раз в тех мужчин, которые бывали при дворе ее отца, представляла их нагими и наделяла их умом Аристотеля. Но никто из них не замечал в ней женственного, женского. Надежды, что избранник догадается по ее глазам, по ее взглядам, какая великая любовь им суждена, оказывались глупыми. Вероника оставалась невидимкой.
И чужая вежливость разбивала ей сердце.
Ведь с созреванием добавилась напасть, сжигавшая ей тело. Такое часто бывает с тихими книгочеями — умными юношами, которые чем умнее, тем больше нуждаются в страсти, животной и плотской, пылая от этого огня. Эти мужчины с острым рассудком, не веря в amor sacra, ищут средства удовлетворения amor profano, ищут — и по своей застенчивости частенько не находят. Что же говорить о девушке, испепеляемой теми же страстями? Ответы на свои вопросы Вероника вычитывает у Овидия Назона, у Катулла и в гендекасиллабах «Приапеи», но что толку, если к двадцати годам она не знает ничьих прикосновений, кроме собственных?