Очаковский антиквар за тиару попросил у Императорского музея огромную сумму. Но, увы, венцы не решились на покупку, говорят — откуда у нас такие деньги?
Но может, что-то еще повлияло на их решение? Шепсель Гохман был умный человек, и он судил здраво — он взвесил себя и решил, что ему нужна помощь европейских торговцев. Может, это были люди, которые уже раньше помогали ему торговать античным золотом с Европой? Или просто вдруг завязалось новое полезное знакомство?
Тут в нашей истории появляются два венских антиквара.
Первого звали Антон Фогель, а от второго уцелела только фамилия, и звучит она как «Szymanski». Ничего не могу сказать про прошлую биографию вышеизложенного Шиманского, несмотря на подозрительную фамилию. А вот венский торговец антиквариатом Фогель с Маргаретенштрассе начинал коммерческую карьеру в городе Николаеве, откуда потом и съехал в Австро-Венгерскую империю. С Шепселем Гохманом оба австрияка сговорились быстро, он отправился на родину, оставив им тиару. Они отчалили в Париж.
Итак! Цветущие каштаны и бульвары! Вот наконец мы добрались до вас.
Вы будете смеяться, но о покупке великого шедевра под названием «Тиара Сайтаферна» музей Лувр объявил первого апреля.
Сделке предшествовали переговоры и расшаркивания. Венцы Фогель и Шиманский представились французам как «приезжие из Одессы антиквары», но при этом показали им весь свой европейский лоск. Они очаровали представителей Лувра — месье Кемпфена и месье де Вильефосса. Лучшие эксперты облизали и обнюхали золотую тиару со всех сторон и нашли ее истинным совершенством III века до нашей эры. Особенно же приятно французским музеям было бы купить то, на что не нашел денег Императорский музей Вены. И теперь же те будут сидеть и завидовать! Но дорого, очень дорого. А тут Фогель с Шиманским шебуршат, подстегивают: «Нас уже ждут в Британском музее! Шлют телеграммы! Тоже хотят купить!» И как бы высоко ни задрали приезжие цену на тиару — 200 тысяч франков, но Лувр с помощью меценатов и дотации правительства нашел деньги на покупку золотого шедевра древнего ювелирного искусства, точнее скажем — торевтики.
Тиару поместили в витрину в Лувре. Фогель и Шиманский вернулись в Вену. На следующий год там состоялся суд. Но не про то, что вы подумали. Это просто Шепсель Гохман подал на них иск, что из 200 тысяч выручки компаньоны отдали ему только 84 тысячи, а остальное оставили себе как комиссионные. Ибо неправда сказано, что ворон ворону глаз не выклюет.
А тиара все лежит в витрине Лувра и лежит, смотрят на нее туристы любопытствующим взором, читают этикетку, где рассказывается, что вон, слева, Ахилл с Патроклом, а справа Одиссей с пленною Брисеидою, а вокруг скифы скачут и коровы их мычат.
Российские ученые, которые об ольвийские «древности» уже порядочно обожглись, взволновались, конечно, по поводу такого экспоната в Лувре. Доклады делали и статьи писали. Мол, поддельщик в надписи в падеже ошибся, и прочие мелочи. Но французские ученые такими публикациями вальяжно пренебрегали. Но вот выступил немец — знаменитый археолог и знаток античности Адольф Фуртвенглер. На немецком языке, понятном всякому культурному человеку, он подробно описал, что рисунки на шлеме представляют собой на самом деле коллаж, скомпонованный с античных вещей с разбросом в несколько веков и тысячи километров друг от друга. И на одном подлинном предмете эти мотивы никогда не могли бы встретиться просто по теории вероятности.
С Фуртвенглером французам пришлось сложнее, но и тут выход нашелся. Он — завистливый тевтон и просто стремится опорочить новый шедевр, появившийся в нашем великом Лувре. В таком вот разрезе стали отвечать ему французские публицисты и ученые, особенно Теодор Рейнах, чей брат Саломон ранее был одним из экспертов, веско сказавших о подлинности тиары.
В Одессе же тем временем пострадавшие любители подлинных древностей по своим местным аферам пытались привлекать к суду Гохманов. Вот тогда впервые и всплыло имя Израиля Рухомовского.
И. Х. Рухомовский
Кто такой был Исроэл-Бер Рухомовский, сын Хацкеля Рухомовского из белорусского Мозыря? Это был такой ювелир, что им гордилась вся его родня. Когда в 1940-х Илья Эренбург с товарищами из Еврейского антифашистского комитета делал свою «Черную книгу» и записывал туда свидетельства евреев о том, что творили с ними фашисты, то он нашел Басю Пикман из Мозыря. Она рассказывала ему про обгоревшие трупы, карательные отряды, гетто, стоны умирающих, горы трупов во рву. Про то, как 5 августа 1943 года она, умирающая от голода и ран, увидела чудо — красную звезду на шапке красноармейца. А еще — про то, что у нее был дядя ювелир Рухомовский. Тридцать с лишним лет уже прошло, как он уехал, а родня в Мозыре его все помнила и гордилась им, даже давая показания для страшнейшей «Черной книги».
Когда скандал в Париже наконец разразился, одесские газетчики быстро нашли Израиля Рухомовского в его крохотной квартирке, с женой и кучей детей. Маленького роста, на лице редкая растительность, очки темные, чтобы защитить глаза от света и сберечь их для кропотливой работы. Скромный, наивный, сутулый, он цитировал им Талмуд и все еще говорил по-русски с литовским акцентом, несмотря на годы, прожитые в Одессе. Братья Гохманы умели разбираться в людях, и для своей великой подделки они нашли настоящего гения. Кто-то даже говорит, что он более великий ювелир, чем Фаберже, но это уже чересчур.
Конечно, тиара скифского царя была не первой и не единственной подделкой, сделанной Рухомовским по заказу братьев Гохманов. В 1997 году Музей Израиля даже смог сделать отдельную выставку, где показал его изделия, как криминальные, так и авторские. Однако сам Рухомовский никогда в общении с этими заказчиками не признавался. Не такой уж он был и наивный.
Однако же вырвемся из маленькой квартирки неподалеку от Бродской синагоги, где в двух комнатках ютилась семья Рухомовского с шестерыми детьми и его ювелирная мастерская, и сделаем себе наслаждение, снова воротившись в Париж. А там уже 1903 год, и осталось две недели до первого апреля. Настало время для разоблачения одесской подделки, и когда все понеслось, то оно понеслось, как падают костяшки в домино или рушится карточный домик.
И хотя, как обещало заглавие моей книги, в ней полно идиотов, но вы, конечно, заметили, что в данной главе среди подданных Российской империи идиотов нет. Все, наоборот, весьма умные. Барабанная дробь! На сцену наконец выходит персонаж-идиот, но и он иностранец!
Юмористическая французская открытка, посвященная скандалу. 1903
В середине марта 1903 года один бедный скульптор с Монмартра, то есть босяк и алкоголик, был задержан за подделку работ картин другого француза, художника по имени Анри Пилле (совершенно забытого сегодня, и поделом — скукота реалистическая). Задержанного звали Родольф Элина, он же Анри Майенс, он же еще кто-то… Элина под стражей решил повеселиться и заявил, что он еще много чего наподделывал. Назвать «Мону Лизу» он не додумался — та станет иконой массовой культуры только после кражи в 1911 году. Элина назвал другой запомнившийся ему экспонат Лувра — Тиару Сайтаферна. Мол, он сам подделал, а некий Барон помогал, а заказал работу один месье Шпицен.
Письмо монмартрского идиота об этом напечатала известная парижская газета — сопроводив ответным энергичным интервью ученого Саломона Рейнаха, о том, что такого быть не может, и тиара — подлинник и шедевр, каких свет не видывал.
Весь Париж вдруг заговорил о тиаре, за которую было заплачено так много и которая могла оказаться серьезной аферой. В Лувр полюбоваться на нее хлынули толпы посетителей.
Одесская же диаспора Парижа обиделась. Как это? Что это за Родольф Элина? Не знаем такого! Все наши же знают, что это Рухомовский с Успенской улицы!
Так что парижский ювелир Лившиц, переехавший в этот прекрасный город из Одессы-мамы, сел и написал в ту же газету ответное письмо, где заявлял об авторстве своего друга Рухомовского. Сообщал он о том, что несколько раз видел у него в мастерской тиару своими глазами, что Рухомовский понятия не имел, что ваяет преступную копию, и получил за нее честный гонорар, не очень, кстати, и большой. Свидетельство Лившица подкрепила письмом в ту же газету парижанка мадам Малкина, также видавшая тиару в Одессе. Журналисты нашли обоих, побеседовали с ними и напечатали большой материал, который заставил руководство Лувра клоками рвать поседевшие волосы.
Все газеты Парижа стали издеваться над учеными, поверившими одесситам. Власти огрызались, что ничего не доказано. Саломон Рейнах опять написал, что это, без сомнений, подлинник. А газетчики ему — ба! да ты же брат Жозефа Рейнаха! Того самого журналиста и депутата, который с Жоресом и Золя так впрягся за предателя-еврея Дрейфуса (который, между прочим, все еще сидит). Ведь вы же, Рейнахи, бесспорно, евреи! И, наверно, тоже одесситы!
Братья Рейнахи на последнее очень обиделись.
А город у самого Черного моря, основанный парижанином дюком Ришелье, куда с каждым пароходом доставлялись все свежайшие французские газеты, с наслаждением следил за развитием этой истории.
Тем временем идиот Родольфо Элина опять выступил, на сей раз с заявлением: «Я пошутил!» Но он уже мало кого интересовал, внимание публики было приковано к скромному гению Рухомовскому. Журналисты всех одесских изданий уже по несколько раз сходили в его квартирку. Наконец кто-то договорился с ювелиром и отстучал в «Le Figaro» телеграмму: «Рухомовский готов ехать в Париж, если на поездку ему будет выдано 1200 франков». Никаких Гохманов он, по собственным словам, не знал, заказчиком был случайный клиент из Керчи, который просто хотел подарить красивый сувенир одному знаменитому профессору археологии из Харькова.
Дирекция Лувра пока что убрала тиару из экспозиции. Публика была немного разочарована: теперь приходилось довольствоваться комическими куплетами в кабаре про тиару, открытками про тиару и непристойными карикатурами про нее же и музейщиков. Барнум захотел тиару в свое шоу.