Байки об искусстве, прекрасных дамах и фееричных кражах. Комплект из 3 книг — страница 82 из 95

Нередко украденные картины уничтожают, чтобы они не стали уликами, — и вот это самая большая трагедия. Например, в 2002 году был арестован один из самых успешных арт-преступников Стефан Брейтвизер. Он воровал не ради денег, а для своей собственной коллекции, выбирая лишь то, что ему нравится. Из 172 музеев Европы, в основном провинциальных, этот опасный «турист» вынес около 250 картин и статуэток, включая Кранаха, Брейгеля, Буше и Ватто (на сумму 1,4 млрд долларов). Его заботливая мамочка, узнав, что сын-клептоман арестован, разрезала 60 картин старых мастеров на мелкие кусочки и выкинула в мусор!


Как их находят

Безопасней всего для сохранности картины — это уже упомянутый выше сценарий, когда ее похищают, чтобы вернуть за выкуп. Однако бизнес этот не очень прибыльный, как оказывается при сопоставлении рыночной и страховой стоимости произведения искусства. Например, золотая солонка «Сальера» работы Бенвенуто Челлини, если бы она находилась в коллекции какого-нибудь разорившегося английского герцога, то на аукционе ушла бы минимум за 50 млн евро. Но когда на самом деле неизвестный преступник украл ее в 2003 году из государственного музея — венского Музея истории искусств, за возврат ювелирного шедевра австрийское правительство предложило всего 70 тыс. евро — и вор, смирившись, пошел скупердяям навстречу. «Сальеру» по его подсказке нашли закопанной в лесу в металлической коробке.

Полиция в случае успешно возвращенных шедевров вообще обычно предпочитает не раскрывать детали расследования — и эту политику вполне можно понять. Экспонаты подбрасывают (и безвозмездно, и за выкуп), экспонаты находят при обысках — причем иногда это бывают обыски у подозреваемых (например, из-за частиц ДНК на месте преступления), а иногда и обыски у совершенно посторонних преступников по совершенно другому поводу.

Очень часто в официальных пресс-релизах властей встречается фраза «поступил анонимный звонок»: то есть кого-то сдали конкуренты или теща.

По статистике ФБР, 90 % всех краж в музеях связано с информацией, которую вольно или невольно «слил» кто-либо из персонала музея, строительных работников и т. п. (Вспомним, что и итальянец, укравший «Мону Лизу», работал в компании, которая оборудовала Лувр защитными стеклами для картин.) Поэтому стандартная методика американцев в случае кражи из музея — проверять всех поголовно. Если точнее — поднять все данные по местным ворам-одиночкам и криминальным группировкам и проверить, нет ли у них кузенов среди музейных уборщиков.

Но это актуально, если дело пытаются раскрыть по горячим следам. Некоторые же картины всплывают сами, но много десятилетий спустя — когда очередной владелец, совершенно не подозревая о криминальном прошлом своего имущества, пытается добросовестно его продать легальным методом. Скажем, в 1973 году из французского музея Андре Мальро похитили картину Дега «Прачка с зубной болью». И только в 2010 году один из сотрудников музея углядел ее в каталоге «Сотбис», после чего музей заявил свои права на краденое.



Бенвенуто Челлини. «Сальера». 1543. Музей истории искусств, Вена


Такие чудесные обретения спустя почти полвека обнадеживают. Возможно, и другие картины из огромного «Музея украденных шедевров» когда-нибудь найдут свой путь в родные стены, как это произошло и с «Моной Лизой».



Франц Хальс. «Святой Лука». Ок. 1624.

Музей западного и восточного искусства, Одесса

VII. Три кражи «Святого Луки»

В Пушкинском музее никогда ничего не случается. По нашей теме, я имею в виду. Это феномен. В Третьяковке то один сумасшедший объявится, то второй, то третий. В Эрмитаже вообще постоянно что-то происходит: «Даная», «Бассейн в гареме»… В 1994 году эрмитажный электрик украл египетскую чашу, а эрмитажные милиционеры — монеты из Золотой кладовой. В 2006 году там была разоблачена музейная хранительница Л. Завадская, которая вынесла 221 экспонат. Из Русского музея вооруженные налетчики в 1999 году картины Перова забрали, а в 1970-е кто-то подменил рисунки Филонова фальшивками. И так далее.

А в Пушкинском музее ничего не происходит. Тьфу-тьфу-тьфу. Только хорошее. Например, в 1993 году там внезапно нашлось шлимановское золото Трои, которое считалось погибшим в Берлине во Вторую мировую войну. В 2007 году в ГМИИ показали золото Меровингов с той же биографией. Еще в «секретном фонде» музея нашелся Эберсвальдский клад, античные статуэтки, картины и рисунки импрессионистов, скульптура Донателло — все, считавшееся утраченным в войне. Хорошо же, что нашлось такое? Хорошо!

Лично я считаю, что легендарное Копье Судьбы тоже где-то там, на Волхонке. А может, даже и сам Грааль. И фонтан вечной жизни, точно. Где-то в тайных подвалах наверняка. Вход по номерным спецпропускам.

Единственный раз, когда в Пушкинском музее случилось что-то плохое, — когда в его истории появилась Одесса. Точнее — экспонат из Одесского музея западного и восточного искусства.

К середине книги у вас, думаю — как и у меня, уже началась паранойя. Сколько произведений искусства на самом деле — подделки? Но с картиной, которая стала темой данного рассказа, с точки зрения подлинности все было отлично, пусть и куплена она, по легенде, была когда-то на Привозе.

Речь идет о «Святом Луке» кисти Франца Хальса.

Описывать приключения этого полотна особенно трудно. Нет, про «Данаю» и кислоту, конечно, мне было тяжелее — сердце обливалось кровью. Тут же другая проблема — кража «Святого Луки» это фактически самое знаменитое арт-преступление Советского Союза. Ведь про него был снят художественный фильм с Олегом Басилашвили и Владиславом Дворжецким.

Пересказывать кино и комментировать, где в сценарии ошибки, а где намеренное передергивание, — журналистика слишком простая. Такое писать неинтересно. А я же тут интертекстуальностями занимаюсь, мезжанровыми играми и квазицитированием всяким. Так что давайте сыграем в игру «матрешка», она же «Ворота Расёмон» или «Александрийский квартет».


История первая, как рассказали ее сценаристы фильма «Возвращение Святого Луки», которых активно консультировал следователь Сергей Дерковский, занимавшийся этим уголовным делом.

В Москву прибывает матерый уголовник по кличке Граф, сбежавший из зоны откуда-то под Сыктывкаром. Его играет демонический Вячеслав Дворжецкий — высокий лоб, большие глаза, пристальный гипнотизирующий взгляд. Графа боятся прочие преступники. Беглеца сразу же, мгновенно, начинает разыскивать милиция, в особенности полковник Зорин, пожилой, мудрый, с хитринкой во взгляде. Однако тот успешно прячется в большом городе у красивой женщины.

Граф знакомится с подпольным коллекционером, который организовал его побег. Тот фарцует иконами и прочим антиквариатом. Его персонажа играет Олег Басилашвили. Это типичный для советского кино образ — мелкая душонка в богатом интерьере. Он гонится за прибылью, приметами буржуазной жизни, а иконы коллекционирует, потому что это нынче модно. Когда ему говорят, что одна из его икон создана мастером школы Ушакова, он переспрашивает: «Кого? А какой это век?» Реплика, подчеркивающая его невежество, — совершенно немыслима для любого, кто занимался иконами дольше двух дней.

По заказу иностранца по фамилии Кейт этот коллекционер организует кражу «Святого Луки» из музея. Главный вор — Граф, ему помогают еще несколько человек, привлеченных коллекционером. Кто на стреме стоял, кто инструменты организовал. И вот они идут грабить музей, группой лиц по предварительному сговору, гуськом.

Какой музей, непонятно — архитектурный план в кадре изображает вымышленное здание, интерьеры тоже явно не Пушкинского. Говорят, ГМИИ специально обратилось в Министерство культуры, чтобы не фигурировать в этой киноленте. Тут отмечу, что, хотя фильм снят через пять лет после настоящей кражи, история принципиально преподносилась как вымышленная. Громкое исчезновение «Святого Луки» из Пушкинского музея в 1965 году было громким только для определенных, очень узких слоев общества — музейщиков, частных коллекционеров, работников Министерства культуры, сотрудников органов. Вся же остальная страна оставалась в неведении и могла питаться лишь случайными слухами. Как и в случае с вандализмом «Данаи», в газетах не появлялось никаких новостей — ни о преступлении, ни о суде. Кстати, вот любопытный казус: один документальный фильм о нападении на «Данаю» в Эрмитаже был снят в 2011 году, в наши дни, в совершенно новом мире, когда многие молодые и не помнят об информационном вакууме советской цензуры. Диктор там читает закадровый текст, как в 1985 году спасали картину: «Реставраторам выделили просторное светлое помещение, оградили их от назойливого внимания прессы…» Внимание советской прессы в 1985 году к делу, курируемому КГБ, причем назойливое, — клюква прямо голливудского уровня.

Но вернемся к фильму о нашей краже. Параллельно Граф строит планы внутри планов. Он находит бедного художника, представляется сотрудником рижского музея и просит написать для своего учреждения точную копию «Святого Луки». Уголовник в темных очках не вызывает никаких подозрений у бедного художника. Даже то, что этот «сотрудник музея» не знает слова «кракелюры» и спрашивает у него, как же называются трещины на старой картине, — даже это не вызывает подозрений у художника.

Музей ограблен следующим образом: пока сообщники отвлекали внимание смотрителей, Граф прячется в нише за статуей. Используя свои преступные таланты, он отключает мощнейшую сигнализацию, вырезает холст из рамы и выходит через служебный вход, заговорив зубы вахтерше, которая спокойно посреди ночи выпускает из здания незнакомого человека. Пустую раму утром обнаруживает экскурсовод на глазах у посетителей музея и, всплеснув руками, убегает прочь.

Доблестная милиция тем временем продолжает идти по следам беглого зэка и быстро догадывается, что именно он совершил эту кражу. Осталось его только поймать. Сам вор в это время обманывает заказчика, коллекционера-фарцовщика, вручая ему копию со «Святого Луки». И выходит на контакт с настоящим покупателем — иностранцем Кейтом. Рижское взморье, Граф и иностранец встречаются, чтобы обменять товар на деньги. Но Граф грабит Кейта, отбирает у него паспорт и пытается по этим документам покинуть СССР.