Собрались и начали обсуждать. По всему выходит, гнать Козлова из кандидатов, прекратить кандидатский стаж. Но мужики-то все свои. Встал Мишка Узоров и говорит: «Мы Козлевича из партии выгоним, а кто воевать-то будет? Кто лучше него сейчас воюет?». И сам отвечает: «Никто!». Почесали репу мужики и… решили продлить испытательный срок, поскольку с момента моего вступления в кандидаты уже почти полгода прошло. Продлили, хоть и по всем партийным правилам не положено это. Но сделали в порядке исключения.
А еще через полгода я двух бригадных начальников отметелил.
А было дело так. Я, посидев у девчонок в модуле, вдруг ощутил непреодолимое стремление посетить туалет. По дороге вдруг заметил, как заместитель по тылу 70-й бригады и начопер, оба на хорошей поддаче, дрючат нашего солдата из штаба.
Подошел, спросил, в чем дело? Солдат пояснил, что и сам не понимает, чего от него эти двое хотят. А у тех «шар хорошо занавешен». Они меня увидели и про солдата забыли.
— Ты кто такой? — кричит начопер.
— Офицер, — отвечаю.
— А почему в гражданке?
— У меня личное время.
— У нас здесь комендантский час.
Я от этого вообще обалдел. А они разошлись и кричат, что я арестован и сейчас буду доставлен на гауптвахту. Но шел-то я по очень важному делу. О том и сообщил. Говорю, мужики, мне бы в туалет, а то сейчас большая беда может приключиться, прямо здесь. А потом я с вами куда угодно.
— Нет, — кричат, — ты арестованный и поэтому гадить будешь на губе.
А я чую, что за разговорами страшный миг все ближе. Послал их попросту и пошел. Так нет, догонять кинулись. Тут я им и навалял. Начопера в бассейн забросил, а зампотылу руку вывихнул. Их счастье, что в тапках был «Ни шагу назад».
Пока они там вопили, я — в туалет, а оттуда — к себе. Переоделся и снова к бабам. Через полчаса появилась эта парочка с фингалами и в бинтах. Обидчика ищут. Меня в спортивном костюме не признали. Но замполиту нашему сказали, что это спецназовец их отоварил. А тот сразу понял, что кроме меня некому.
Снова собрание. И… снова мне стаж продлили.
Еще через почти полгода звонит в батальон начальник политотдела и начинает драть нового замполита.
— Вы знаете, что у Козлова кандидатский стаж кончается?
— Знаю.
— А почему документы на прием еще не готовы?
— Готовим.
— Сколько вы их еще готовить будете? Ждете, пока он еще кому-нибудь морду набьет. Он у вас и так в Афганистане третий кандидатский срок ходит. В Союзе такого срока никто не проходил. Срочно собрать документы и направить вместе с Козловым в Лошкаргах!
Там у нас штаб бригады стоял. Так и приняли.
Когда КПСС развалилась, я свой партбилет и личную карточку коммуниста сохранил. И не потому, что верный ленинец, а совсем даже наоборот. Просто ни у кого в документах такого кандидатского стажа не значится. Уникальные они.
Невкусное печенье
То, что в спецназ попадали самые обычные парни, а не какие-то супермены, я уже писал. Просто раньше к их подготовке перед отправкой в Афганистан относились более серьезно, да и то не всегда.
Мой приятель и сослуживец Леха Рожков рассказывал такую историю. Как-то на привале он вдруг случайно услышал сетования молодого солдата: «Плохо в армии. Печенье невкусное. Сахар несладкий».
В ходе марша Леха не придал особого значения словам недавно прибывшего в отряд воина. Когда группа под твоим руководством скрытно выходит к охраняемой духами дороге, чтобы внезапно ударить по транспорту с оружием, не до этого.
«Да и что, собственно, нового сказал солдат. Эка новость. В армии плохо. Понятно, что не у родной мамы. Печенье невкусное. Ну, в общем, тоже не открытие Америки. Галеты из сухого пайка действительно по вкусу напоминают картон. Но и тут все объяснимо. Галеты в пайке вместо хлеба, а не печенье к чаю, — так машинально размышлял Леха, карабкаясь на очередную скалу. — Но почему сахар не сладкий? Это утверждение весьма странно».
На следующем привале Леха даже достал кусок «рафинада» и разжевал его вместе с галетиной. Употребление в пищу углеводистых продуктов позволяет частично удовлетворять потребность организма в воде за счет внутренних ресурсов. Сделал маленький глоток, чтобы смыть сладкий вкус от сахара.
— Странно. Нормальный сахар. Вполне сладкий.
Группа поднялась и вновь двинулась в путь, но вопрос, засевший в Лехиной голове, не давал теперь ему покоя. Нет, конечно, выбирая место засады и располагая огневые средства так, чтобы ни одна гадина из засады не уползла, Леха забывал сетования солдата. Но как только садился перекусить сам или замечал, как кто-то из бойцов на дневке выскребает банку куском галеты, вопрос занозой возникал в мозгу.
Наконец Леха решил просто понаблюдать за бойцом с феноменальными вкусовыми ощущениями.
И вот тут-то все и встало на свои места. Солдат по недоученности (видимо, в Чирчике им из экономии не выдавали сухие пайки «эталон № 5») принял за сахар кубики сухого топлива, упакованного в целлофан, и с тоской в глазах грыз его, поминая недобрым словом армию.
Епта
Саня Шипунов рассказывал, что был у них в роте сапер, которого все назвали странной кличкой Епта. Сам из очень интеллигентной семьи, рафинированный горожанин, он был инородным телом в среде солдат спецназа. И потому подвергался всяческим шуткам и розыгрышам. Солдат он был никудышный и такой же сапер.
Под стать ему была и собака Альма. Зная это, командование роты, дабы избежать лишних потерь, на разминирование и на боевые действия с группами спецназа его не посылало.
Так он и жил, занимаясь какими-то хозработами, ходил в наряд и выполнял все рутинные работы, которые возникали в подразделении. И даже привык к этому своему положению. Несмотря на насмешки сослуживцев, чувствовал себя, я полагаю, весьма комфортно. Но все хорошее когда-то заканчивается.
Однажды, с началом крупной операции, потребовалось выставить максимальное количество саперов. Поэтому дошла очередь и до Епты. Новость о том, что ему надо собираться на войну, обрушилась громом на его голову. Епта затосковал. Но тоскуй, не тоскуй, а собираться надо.
Уже перед самым выходом Епта, с оружием и рюкзаком, сидел грустный, рядом лежала Альма. Ковыряя ботинком афганскую землю, ни к кому конкретно не обращаясь, но в то же время чтобы слышали все, Епта бубнил: «Послали мины искать. Ну да! Найдем мы с моей Альмой мину… Одну!».
Куканы
Командир группы третьей роты Шура Паршин был личностью неординарной и склонной к эпатажу. Например, зимой на войну он ходил всегда в длиннющем красно-белом «спартаковском» шарфе. Любил он давать различные прозвища бойцам.
Перед выходом он строил солдат и говорил:
— Сегодня вы — мои верные каманчи! Запомнили?
— Да!!!
— Громче, скажите, кто вы?
— Мы — каманчи! — радостно орали бойцы.
— А какой боевой клич у каманчей?
В ответ группа начинала вопить на все лады, изображая клич кровожадных индейцев.
Это снимало психологическое напряжение перед выходом, который мог оказаться для любого последним. Создавало чувство группы.
Но был в третьей роте период, когда из-за неосторожного обращения с оружием погибло и пострадало подряд несколько человек.
Разозленный Шура пришел в роту и, построив солдат, сказал:
— От вас смердит мертвечиной! Нет, с этого дня вы не каманчи, вы даже не трусливые сиу. Вы тупые банд ер логи, которые не умеют обращаться с оружием. Вы, я даже не знаю, кто.
И тут он в сердцах выдал: «Вы куканы!».
— Вы поняли, кто вы теперь? Куканы!
После этого как-то пришлось ходить на войну с сан-инструктором-грузином, который всегда ходил с Паршиным.
Когда уже возвращались в батальон, услышал я, как он рассказывал с характерным грузинским акцентом кому-то из моих сержантов:
— А старший лейтенант Паршин говорит: «Кука-ни-и-иі Бандерлоги-и-и!». А ми отвечаем: «Ми-и-и!».
Самое интересное, что прозвище Кукан закрепилось за бойцами сто семьдесят третьего отряда. До сих пор так называют их офицеры и так называют бойцы сами себя. При этом, в зависимости от ситуации, это слово может иметь как высшую степень похвалы, так и быть последним оскорблением. Но, безусловно, это слово определяет принадлежность бойцов к прославленному подразделению.
Мина для засранца
Историю эту рассказал мне Саня Шипунов, служивший сержантом в роте минирования нашего отряда.
В начале 1986 года духи активизировали обстрел территории семидесятой бригады, где стоял и наш отряд. Появились первые жертвы. Чтобы избежать потерь, командир отряда капитан Бохан приказал отрыть окопы для укрытия личного состава во время обстрела. Отрыли эти окопы и саперы, и связисты, расположение которых находилось рядом. Там служил прапорщик, азербайджанец. Сам на войну не ходил — боялся, но тем не менее был весьма заносчивым и вредным. Туалет от расположения находился относительно далеко. Во всяком случае, окопы родной группы были ближе. Вот и облюбовал этот прапорщик для оправления один из них. А утром, проверяя деяния своей задницы, вызывал солдат и заставлял убирать. А радисты, ребята были очень толковые. Выследили они его, а потом предупредили, что, если не прекратит пакостить, пожалеет. Но прапор в ответ разорался и пообещал пожаловаться, что ему угрожают.
Пришли радисты к Сане и рассказали о своих проблемах. Саня тогда уже второй год дослуживал, опыта, как у минера, хоть отбавляй. Порекомендовал он им на него мину сигнальную поставить. Сам ставить отказался из-за сложных отношений со своим взводным. Когда мина сработает, крайнего искать все равно начнут. И сделают им обязательно сержанта Шипуно-ва. Поэтому он рассказал, где мину взять, и показал, как ее поставить, но сам от участия отказался.
Радисты все сделали сами и с нетерпением ждали вечера. Прошел ужин. Поступила команда «отбой», а прапор вроде как и не собирался никуда. Но природа берет свое. Через некоторое время натянул он штаны и потрусил на улицу, к заветному окопчику. Прыг в окопчик, а там растяжка. Мина сработала. Сначала свист, а потом в небо примерно 15–20 ракет. От неожиданности прапор даже штаны снять не успел, так что окопчик чистым остался. И, надо отметить, больше он в него не гадил.