Ну так вот, командир одной из рот этого гарнизона, в звании майора пребывающий и при этом сильным частнособственническим инстинктом наделенный, воспользовался необъятными просторами родины в этой части глобуса и на окраине гарнизона себе огородик разбил. Небольшой такой огородик, складненький. Всего-то пару гектаров государевой землицы под собственные нужды и занял. Если честно, в тех краях даже с десяток гектаров в своих интересах умыкнуть – это все одно, как если в подмосковном Дмитрове под собственными окнами полтора квадратных метра муниципальной землицы под клумбу занять. Никто не заметит и возражать не станет. Для чего ротному такой огород в зоне рискованного земледелия потребовался, совершенно не понятно. По тем климатическим условиям, где этот чудесный край расположился, не только помидоры с патиссонами, но и картошку со свеклой сажать вполне себе рискованно. Это не просто зона рискованного земледелия, нет, это зона почти что полного отсутствия земледелия. А он – два гектара! Ну да ладно, не суть… Была такая возможность, вот и присовокупил бравый военный к своей неучтенной собственности дополнительный кусочек земли, на котором две деревни при желании разместить можно было бы. Присовокупил и в каждое короткое лето туда всей семьей на трудовую повинность согбенного дачника выезжал, в том неимоверное удовольствие получая.
Но со временем начал задумываться майор о том, что земельная собственность, не обнесенная надежным забором, теряет всякий флер и красоту, а также рискует оказаться в руках еще какого-нибудь землепашца в погонах, решившего, что раз забора нет, значит ничье. А раз ничье, то брать не просто «можно», а даже «нужно». Заселилось это крамольное опасение в майорской голове и не давало ему спокойно кушать в обед и спать по ночам. Мучило и терзало яркими картинами о том, что вот прямо сейчас ползет по его землице какой-нибудь капитан Захарьев и, радостно улыбаясь, его родимые сотки в свою капитанскую собственность захватывает. И вздрагивал майор, просыпаясь посреди ночи, а потом, придя утром на службу, с подозрением и даже некоторой ненавистью косился на Захарьева, спинным мозгом чувствуя, что замышляет капитан. Совершенно точно – замышляет!
В конце же концов, устав от болезненных терзаний в ожидании горькой утраты, майор решил закрыть вопрос раз и навсегда. Забор он решил поставить. Ну не вкруг всего участка, конечно же, а хотя бы там, где Захарьев и иже с ним частенько по кустам шастают и чего-то там выискивают. В общем, в тех местах, где живой люд частенько прохаживается. На надежное каменное сооружение майорского денежного довольствия, конечно же, не хватало, а ждать, когда, до генерала дослужившись, деньжат побольше получать можно будет, у него времени не было. Потому, потратив почти месячный доход семьи, накупил майор березового пиломатериала, из которого, собственно, возводить забор и запланировал. Штакетины и рейки блестели свежими спилами и пахли непередаваемым ароматом еще совсем недавно живого дерева. Свалив пять кубометров березовых палок на ближнем к дороге краю своего необъятного участка, майор осознал, что с задачей ограждения родимой пашни он в одиночестве будет справляться ровно до пенсии. Это было очень долго, и ему не понравилось. Нужно было срочно что-то придумывать.
И в этот момент очень удобно приспело время очередного дембеля. Приспело оно как раз к моменту горестных раздумий майора о том, как же долго он будет эти палки в землю втыкать и друг к другу приколачивать в надежде крепкое заборное сооружение получить. И тут, ну это же просто праздник какой-то, очень удачно вышло так, что целых двадцать пять здоровенных лбов, два года на армейских харчах себе морды отъедавших, теперь в его подчинении дослуживают и в нетерпении копытцами землю роют, домой аж бегом бежать готовые. Только отпусти! «А что? И отпущу. Отпущу как миленький», – подумал майор и радостно потер руки. «Только пусть для порядку, чтоб дембельский аккорд как положено исполнить, забор огородный построят и мне потом его во всей красе предъявят», – еще раз подумал майор и пошел отбирать заборных строителей.
Заработать скорый отъезд в сторону отеческого дома ударным строительством забора набралось с десяток пламенно желающих. Набралось и на место возведения заградительного сооружения строем выдвинулось. Но вот что важно сказать, друзья мои, места те в начале ноября по своим климатическим прелестям совсем не курорты Краснодарского края в середине августа, а промерзшая березовая рейка – это вам не липовая планка, в которой дырку пальцем проковырять можно. Береза, если вдруг кто не знал, дерево не самое мягкое. Я даже больше скажу, древесина ее, березы этой, как раз одной из самых твердых в науке считается. Она, береза эта, по твердости своей не сильно дубу мореному уступает, и почему майор именно березы на забор закупил, а не елки какой-нибудь, еще одна загадка, на которую у меня ответа не имеется. В любом случае березу майор купил, и из нее, родимой, огородно-дачный забор дембелям возводить предстояло. Без выбора и вариантов.
Однако рейки березовые, на десятиградусном морозе с пару недель пролежав, к своей обычной плотности и прочности еще и гранитную крепость замерзшей в них влаги прибавили. И теперь, ударь кто-нибудь по ним молотком, звенели они, совсем как кусок стального рельса. Такими забронзовевшими рейками легко можно было в рыцарском турнире биться или мамонта по голове до смерти с одного удара зашибить. Сталь и чугун, а не березовые палки! Понятно, что по этой причине вбить в такую штакетину гвоздь или шуруп какой-нибудь закрутить можно было, только если в ней предварительно победитовым сверлом отверстие насквозь просверлить. А по-другому никак. По-другому гвозди гнулись, звенели и отлетали в сторону, а дрели и шурупов у бойцов попросту не было. В такой патовой ситуации задача виделась неразрешимой, и любой другой человек, суровых будней срочной службы не прошедший, на то, чтобы духом пасть и мыслями прокиснуть, все права имел бы. Ну как, посудите сами, промерзшие рейки одну к другой приколачивать, если в них гвоздь ни под каким видом забиваться не желает? Но на то солдат и есть солдат, чтоб трудности всякие успешно преодолевать и решение тем задачкам находить, с которыми в гражданской жизни еще не всякий даже встретиться сможет.
Вспомнив о мокром языке, который к железной дверной ручке в мгновение ока прилипает лучше, чем клеем «Момент» приклеенный, решили бойцы огородного фронта поставить живительную влагу на службу человечеству. Ну то есть конкретно себе и майору-землеосвоителю. Сгоняли быстренько в солдатскую столовую за огромным алюминиевым чайником, из которого во время приема пищи два десятка солдатиков чаю напиваться умудрялись, пустили несколько штакетин на жаркий костерок и, наполнив чайник снегом, через некоторое время получили прекрасную альтернативу гвоздям и шурупам.
Ну а далее все пошло как по писаному.
Выливаем, значится, немного горячей водицы на места будущего соприкосновения штакетины с горизонтальной рейкой, молниеносно прижимаем ту штакетину к рейке и ждем пару-тройку минут, произнося про себя известное всему миру заклинание: «Сим-салабим, абра-кадабра!» Мороз-воевода горячую воду быстренько переводит в ипостась твердого агрегатного состояния, крепкого, как сталь, и «Вуаля!»: штакетина намертво примерзает к предназначенному ей заборостроителем месту. Ближе к вечеру и по истечении одиннадцати чайников алкаемое майором фортификационное сооружение, а по-простому – забор, гордо возвышалось над горизонтом, надежно отделяя майорский надел от ничейных просторов.
Радости военного фасендеро не было никакого предела. Забор! Как есть замечательный забор! Да так быстро. И, главное, ровненько-то как! Залюбуешься. И даже гвоздей почти полное ведро осталось. В общем, заслужили, дорогие товарищи дембеля, оперативную выписку со службы и скорую встречу с домашним очагом. Всенепременно заслужили! Ну а раз заслужили, то тут все по-честному – отпустил майор бывших подчиненных по домам с теплыми воспоминаниями о совместной службе в сердце и прекрасным, свежевозведенным забором в личном пользовании. Отпустил и огородные мечтания до будущей весны отложил.
Ну а по весне наступил час истины. Как только солнышко температуру окружающей среды до положительных значений довело, рухнул тот забор оземь, практически одновременно всеми своими штакетинами и рейками глухой стук произведя. Разве что только столбики стоять остались, которые тогдашние дембеля, а теперь уже гражданские лица, той глубокой осенью кое-как в мерзлую землю вколотить умудрились. И пока майор в растерянности метался и березовые палки в кучки собирал, надеясь новый забор соорудить, пронырливый капитан Захарьев, вот ведь выжига, у него половину гектара все ж таки умыкнул.
Да-а-а…
Но что там рейки и мерзлота, товарищи дорогие? Что там солдатики, лично мне совершенно незнакомые? Немного вперед забегая, скажу, что такой аккорд, как этому и положено, по истечении двух служебных лет нашему Петьке в том числе исполнить поручили.
«Иди, говорят, и делай. А то поедешь домой, славный кодировщик, не в октябре месяце, сразу после того, как уважаемый товарищ министр обороны тебе подобных демобилизовать прикажет, а под самый занавес декабря, когда уже первые нетрезвые граждане по улицам шляются и Новый год радостно встречают». Так себе перспективка, это всякому понятно. А они, которые про «иди и делай» уже высказались, будто этого мало, новые неприятности рассказывать продолжают: «И вот если не хочется тебе, Петька дорогой, по сугробам домой возвращаться, пару лишних месяцев в гостеприимных рядах ВС СССР переслужив, иди и сделай, предположим… Ну-у-у-у… Скажем… О! Пожарный щит с ящиком для песка и всем причитающимся пожарным инвентарем у самого входа в штаб вынь да положь! А как только вынешь да положишь все, только что тебе продиктованное, так сразу и домой дуй, товарищ дорогой. С чистой совестью и верой в светлое будущее». Это Петьке не иначе как сам начальник штаба приказать изволили.
За долгих полтора года совместной службы так и не смог Петька с начальником штаба общего языка найти, потому и придумывал тот для Петьки финальное служебное поручение в долгих и