уступая слону, медведь как бежал почти беззвучно, так в рощу березовую, плотной стеной белых черенков позади Егора стоявшую, и нырнул, ни единого звука при этом не произведя. Так тихо и бесследно, будто просто в березовых стволиках растворился.
Егор посмотрел вслед лохматой горе, которая, убыв в неизвестном направлении, в доказательство своего существования разве что эти самые следы на снегу и оставила. Каждый след был похож на отпечаток валенка сотого размера, и, судя по расстоянию между этими следами, медведь был ростом никак не меньше трехэтажного здания. Проводив медведя взглядом, Егор в считаные секунды в мельчайших деталях и красочных подробностях рассмотрел всю прожитую до этого момента жизнь. Жизнь Егора до встречи с медведем была бурной и богатой на события, так что калейдоскоп картинок, пронесшийся перед его внутренним взором, выглядел широкой Ниагарой цветастых воспоминаний.
Самым удивительным образом ему вспомнились даже те моменты его жизни, о которых ни один нормальный человек в здравом уме и твердой памяти, конечно же, помнить не может. Вспомнилось ему, к примеру, и доброе лицо акушера, принявшего его на свет Божий из чрева его достопочтенной матери, и первый глоток свежего воздуха, который он вдохнул собственными легкими, и, кажется мне, вспомнился ему даже тот короткий период его жизни, когда был он лишь белесым сперматозоидом с длинным и юрким хвостиком. Пронеслись перед его глазами и школьные годы чудесные, и вольница университета с любимой Наташкой, и целый строй друзей и врагов в самых разных жизненных историях и ситуациях. В самом же конце этой череды приятных, не очень приятных и совсем неприятных воспоминаний, заслонив собой все десятилетия прожитого, всплыла огромная голова медведя. Голова была размером с хороший воздушный шар, и над широко распахнутой пастью, полной острых зубов в три ряда, адским пламенем полыхали два злобных глаза, каждый размером с суповую тарелку. Широко разевая пасть и меча искры и пар из ноздрей, медведь как бы предупреждал и заодно анонсировал свои будущие действия, громогласно возглашая: «А вот я тебя ужо!!!» Жуткое зрелище, от которого Егор постарался избавиться, изо всех сил тряся головой в разные стороны.
Выйдя наконец-то из оцепенения, но продолжая кипеть адреналином, Егор рявкнул короткое матерное слово и рванул в сторону, обратную ускакавшему в небытие медведю. И не просто как-то там банально побежал, нет, он помчал! Птицей по имени страус полетел, почти не касаясь пушистого снега ступнями. Географическим кретинизмом Егор не страдал и потому четко помнил, где и в каком направлении находится охотничья заимка, с которой все они в сей славный поход отправились. Понимая, что, гонимый страхом за свое будущее, бежит он не в совсем нужную сторону, Егор заложил плавную дугу и, не сбавляя скорости, влетел на ту самую сопку, по которой еще пару минут назад медведь к нему в гости пришел.
Промчавшись еще метров сто, он врезался в густую толпу взмыленных преследователей, которые изо всех сил поспешали по мишкиному следу. Надо признаться, что такой подлости, как побег в ненужную сторону, никто из них от медведя не ожидал. Все надеялись на его правильный выбор направления, который позволит провести охоту быстро и победоносно. А он, зараза такая, взял и в обратную сторону рванул! Сволочь несознательная! Вот бегай теперь за ним по всей тайге, понимаешь. И тут, добавляя красок к и без того ярким эмоциям взмыленных и уязвленных в лучших чувствах охотников, на скорости, близкой к звуковой, в них врезается Егор. Из-за того что двигался он со скоростью пули, заранее усмотреть надвигающееся столкновение у охотников не получилось, и потому вступление Егора в общие ряды охотящихся было неожиданным и бескомпромиссным. Сбив на полном ходу двух охотников и одну собаку, Егор, которому при встрече со своими могло бы малость и полегчать, виду, однако, что ему теперь поспокойнее стало, не подал вовсе и, не делая пауз, помчал дальше. И кажется мне, помчал даже немного быстрее.
Одним из сбитых оказался тот самый егерь, славный охотовед и знаток медвежьей физиологии по имени Михаил. Поднявшись из сугроба, куда его силой встречного удара отбросило, Михаил поправил шапку и, стряхивая с себя снег, поинтересовался у окружающих, что же это такое на самом деле было. Никто из окружающих истинной природы произошедшего налета не ведал, и потому решили, что это может и обождать, потому как медведь, сволочь такая, уходит и, пока тут стоять и обо всякой ерунде рассуждать будешь, уйдет окончательно. Потом, после того как с медведем посчитаются, с причинами этого скоростного феномена разберутся, решили они. Егерь Михаил, вылезший из сугроба, согласился с тем, что «можно и потом», натянул шапку на ее законное место, и вся орава вновь ринулась вслед бурому виновнику торжества.
Егор же все шесть километров, отделявших его от заимки, преодолел много быстрее известного негритянского спринтера Усэйна Болта, пробежавшего стометровку меньше чем за десять секунд. Да что там за десять! Не мешай ему ружье, которое Егор из рук так и не выпустил, так он бы эти стометровки за семь секунд преодолевал. Каждую! Но ружье он бросить никак не мог, потому что не оцепеневшая часть мозга нашептывала ему крамольную мысль о том, что медведь в этом лесу наверняка не один. И хотя встреча с первым из многих ничего, кроме позорного бегства не принесла, надежда на то, что с другим-то медведем он таки не сплохует и таки пульнет, его не покидала. Ровно так же, как и он не покидал ружье.
Взметая за собой клубы снежной пыли, подобно курьерскому поезду, мчащемуся заснеженными равнинами Казахстана в январе месяце, он влетел во двор заимки меньше чем через двадцать минут, если вести отсчет от момента его дружеской встречи с медведем. Совершенно не сбавляя курьерской скорости, промчался Егор к двери добротной бревенчатой избушки и сильно порадовался тому, что двери в Сибири во многих местах по-прежнему запирать не принято.
Ворвавшись в теплое нутро натопленного охотничьего привала, он отбросил от себя теперь уже не нужное ружье и, ухватившись обеими руками за здоровенную медную ручку, изо всех сил потянул дверь на себя. Краснея от натуги и упираясь для верности ногой в дверной косяк, он тянул дверь на себя с такой силой, что открыть ее с уличной стороны не смогли бы все медведи, живущие в радиусе ста километров от избушки. Потянули бы, потянули и так ничего и не вытянули бы. Махнули бы лапами и по берлогам разошлись, решив, что сегодня и вчерашним зайцем поужинать можно.
Через некоторое время, когда под воздействием теплого уюта жилого помещения адреналин разложился на составляющие, а чувство тревоги за собственную целостность улеглось на дно души, Егор понял, что дверь так сильно на себя тянуть больше не нужно и что будет достаточно, если он просто все засовы на двери задвинет и кочергу, больше на ломик похожую, в дверную ручку для надежности проденет. Тогда, наверняка и совершенно точно, ни одному медведю просто так не прорваться! Молниеносно проделав задуманное, Егор на ватных ногах прошел к столу и уселся, вперив взгляд еще выпученных глаз на батарею бутылок, выставленных тут в ожидании триумфального возвращения остальных охотников. Для того расставленных, чтоб по завершении очередной победы науки и техники над глупой природой событие это по исстари заведенной традиции многочасовым застольем отметить.
– Во-о-о-от… – промычал про себя Егор и, отыскав взглядом бутылку водки, одноименную большой речной рыбине, одним движением скрутил с нее пробку. Дальше, приняв позу горниста из пионерского лагеря «Беш Булак», где ему в радостном детстве отдыхать посчастливилось, Егор прямо из бутылочного горлышка проинтегрировал в себя почти две трети ее содержимого. Он с легкостью и до конца допил бы, не помешай ему вдруг вспыхнувшая мысль о том, что ружья-то в его руке и нету! Пошарив глазами, он нашел его совсем рядом с собой и для успокоения души крепко ухватился за вороненый ствол левой рукой. В правую руку он подхватил здоровенный бублик краковской колбасы, лежавшей тут же для будущего ознаменования славной охоты, и со смачным хрустом натуральной кожицы откусил огромный кусок, разделив тем самым круг колбасы на две, почти равные части.
Первая порция водки и кусок качественной колбасы вкупе с тактильными ощущениями от ружья вернули Егору успокоение и веру в завтрашний день. Решив закрепить достигнутый успех и окончательно утвердиться в собственной безопасности, он вылил остатки водки в граненый стакан и выпил, уже никуда не спеша, театрально оттопырив мизинец в сторону.
Медведя охотники все-таки добыли. Добыли и, разделив на составные части, часов через несколько вернулись на заимку для реализации ранее запланированного праздника. Однако же не тут-то было! Дверь, запертая Егором изнутри, не поддавалась никаким усилиям и стояла насмерть, даже не шелохнувшись, что бы с ней ни делали. Пинки и мощные удары плечами не помогали вовсе и лишь заставляли дверь вибрировать и гудеть густым баритоном. В конечном счете это бессмысленное состязание с толстенными досками из сибирской лиственницы надоело всем, и половинкой недопиленной на дрова березы, принесенной из дровяного сарая, взявшись за нее с двух сторон, подобно атакующим викингам, охотники с разбегу высадили неподатливую дверь.
Честно скажу, не с первого раза высадили. С третьего, если быть честным. Здоровенный кованый засов, произведенный на свет деревенским кузнецом лет семьдесят назад, ни на миллиметр не согнувшись, с мясом вырвал из дверного косяка шурупы, его там удерживающие, и с пронзительным звоном улетел куда-то вглубь заимки. Летел он с такой скоростью, что оставил за собой инверсивный след вскипевшего воздуха. Кочерга, кстати, запиравшая собой дверную ручку, оказалась не такой качественной и, согнувшись пополам, удерживать дверь мгновенно перестала.
Ворвавшись в душное тепло избушки, охотники обнаружили Егора. Он лежал на широкой лавке, приставленной к столу, и спал. Подложив под голову шапку, он крепко сжимал обеими руками ружье, которое, судя по всему, так ни разу и не выпустил. Что ему в этот момент снилось, было неизвестно никому, но только Егор, лежавший на лавке в позе эмбриона, часто вздрагивал всем телом и периодически всхлипывал, дергая ногами подобно щенку, которому снится погоня. На столе лежали хвостики доеденной краковской и поблескивали стеклом две пустые бутылки водки.