Со всем остальным гардеробом таких неуютных проблем не было, конечно же. И потому не было, что большая часть гардероба на меня просто налезать отказывалась, а та, что на свою беду на это соглашалась, о таком опрометчивом поступке сразу же жалеть начинала. Пиджаки, например. Этим по своей конструкции на всё и вся легко надеваться положено. И рукава у них широкие, и крой таким придуман, чтоб ремней и поясов лишних не иметь и оттого не приспособлены они, пиджаки эти, для того, чтоб где-нибудь в районе талии продолговатость тела невзначай половинить и за разные телесные выступы своей конструкцией при надевании цепляться. Да и расстегиваются пиджаки по всей этой замечательной длине настежь, позволяя владельцу своему, если у него в том нужда будет, в пиджак, как в пледик уютный, завернуться, просто фалды запахнув. Но не в моем случае, нет. В моем случае просто так натянуть да запахнуться не получилось, хоть и пробовал я это проделать неоднократно. Мне бы подвох сразу почувствовать, еще тогда, когда у меня руки посреди рукавов застряли и наружу выходить наотрез отказались. И не потому застряли, что запонками за подкладку зацепились, или оттого, что я кулак, в котором бутерброд недоеденный держал, разжимать отказался, нет. А оттого именно, что руки мои теперь диаметром своим малость ноги полугодовой давности превосходить начали и им теперь больше не рукава, а штанины широких брюк, подходят.
Ну и это ничего.
Я же настойчивый, я же полумерами ограничиваться не привык. Протолкнул ручонки свои, теперь больше на батоны докторской колбасы похожие, в рукава до самого финала, как бы слабая ткань ни сопротивлялась. Протолкнул и борта пиджачные постарался на пузе свести, чтоб хотя бы одну пуговицу, как это по этикету положено, застегнуть. И тут совершенно очевидно стала понятной разница между американскими джинсами и итальянским пиджаком. Ну, во-первых, джинсы не приталенные, а во-вторых, итальянцы то ли лошадей не имели, то ли конерастяжный тест с пиджаком проводить когда-то поленились. Мне сие не известно, но только стоило мне плечи немного вперед свести, как славное изделие апеннинских кутюрье, на спине в звонкий барабан натянувшееся, хрустнуло прощальным вздохом и по шву, почти во всю длину того шва, разошлось. Так разошлось, что, почитай, только на вороте две равные дольки пиджачные и задержались. В общем, как сами видите, это «во-вторых» меня, как я и сказал, практически в одних трусах и носках оставило, что, согласитесь, не очень практично.
Ну и в-третьих.
Я в кои-то веки вместо ремней замечательных для закрепления брюк на месте, где раньше талия с бедрами находились, начал допотопные подтяжки носить. А все почему? А потому, что на таком пузе ремень пытаться затянуть – это все одно что мяч баскетбольный, хорошо так накачанный, ременной петлей заарканить: ремешок обязательно или вниз сползет, или поверх залезет. И в обеих этих позициях неприятность для организма наступает непередаваемая. Вот когда он, ремень этот, вниз, к примеру, сползает, так тут все излишество габитуса моего всему народу на обозрение, как в витрине Елисеевского, что на Тверской, демонстрируется. Штаны где-то между коленями и пупком свою позицию занимают, и оттого рубашке обыкновенной роста ее, чтоб ваши телеса по-прежнему своей белизной прикрывать, конечно же, хватать перестает. Она теперь, непреклонной волей ремня больше не сдерживаемая, неравномерными складками поверх животного глобуса собирается, и так получается, что в прореху открывшуюся северное полушарие, редкой растительностью, как саванна слоновой травой, покрытое, начинает свои немалые размеры на весь белый свет демонстрировать.
Ну а ежели волею судьбы ремень по пузу не вниз, а вверх соскальзывал, что не один раз со мною бывало, то штаны, где-то там внизу как следует натянувшись, некоторые части моего мужского организма так резать и давить начинали, что я каждый раз жалел о том, что девочкой не родился. Так что тут как ни крути, а на предмет одежды барменов и заслуженных пенсионеров взамен ремня переходить пришлось. Ага.
И даже это, товарищи дорогие, если честно, не совсем все. Много там еще разных «но» в виде «в-четвертых», «в-пятых», «в-шестых» и так далее. Но я-то сегодня не про то! Я-то сегодня совсем про другое. А потому про это самое другое и продолжу.
Ну так вот, когда я при всех прелестях безникотиновой жизни до «в-десятых», где затраты на еду в три раза все остальные превышают, докатился, укоренилась во мне устойчивая мыслишка, что пора с этим что-то делать. Может быть, даже и худеть. А что? Чем черт не шутит? Глядишь, и поможет похудание. Наверное, попробовать стоит. Сигналом же, однако, окончательным и бесповоротным к тому, что от избыточного веса нужно срочным образом избавляться, как горн, в атаку зовущий, протрубила история, в которой я на переговорах визави своего из пуговицы чуть было не застрелил. Ага. Ну так себе, не история даже, а событие, каковое, не будь у меня пуза огромного, вполне себе обыденным посчитать можно было бы.
А дело все в том, что мне, как человеку ответственному, вопросы чрезвычайной важности решающему, время от времени с такими же важными дядьками встречаться требуется и те самые вопросы обсуждать, верша дальнейшую судьбу бизнеса. Это теперь, когда жуткая инфекция с порядковым номером 19 приучила все человечество улыбки за марлями прятать и от кашляющих индивидов не оглядываясь бегать, народ деловой все больше по бездушной видеокамере друг с другом по важным делам общается. Ну или писульки какие в мессенджерах новомодных, великий и могучий коверкая и смайлики невразумительные вместо слов вставляя, «архиважные» сообщения друг другу в режиме онлайн шлет, над телефонными экранами сгорбившись.
Мне же, как мастодонту, медленно, но верно в даль прошедших эпох уходящему, такие новомодные поветрия понимать невозможно! Я же живой мамой на свет был рожден и с живыми людьми всю жизнь глаза в глаза общаться привык! Мне же с настоящим человеком, а не с его изображением, о делах разнообразных пообщаться требуется. И потому, хоть и приходится этими новомодными штучками все больше и больше пользоваться, все ж таки находятся еще люди, мне подобные, которые о делах и хлебе насущном в патриархальном стиле пообщаться желают. Вживую, сиречь.
Ну так и тут произошло. И уж не помню я теперь, с кем и о чем поговорить и какое именно негоциантство сотворить мы тогда должны были, а может, просто-напросто называть и говорить не хочу, но только помню совершенно отчетливо – важно это для меня было. Очень важно! А все потому, что и дело обещало чрезвычайно доходным получиться, и дяденька на стороне контрагента авторитетным был до неимоверности. Чрезвычайно авторитетным. Настолько, что одно только слово его открывало доступ к неисчерпаемым жизненным благодатям, а уж подпись, под договором поставленная, все одно что «Сим-сим, откройся!» была. Любую пещеру со сказочными богатствами с первой попытки отомкнет и мне туда беспрепятственный путь организует. Ох и повезло же мне, я вам так скажу, с тем, что извилистые жизненные пути привели меня наконец-то к такому дядьке и он, кормилец и поилец, соблаговолил-таки со мной жизнеобразующую бумажку подписать! Удача, как ни крути.
Я, понятное дело, на такое важное для моего кошелька мероприятие в джинсах, туго натянутых, и в футболке шестьдесят четвертого размера заявиться никак не мог. Охрана не пропустила бы. Побирушкой и нищебродом обозвали бы, головой в сторону остановки общественного транспорта развернули бы и, пендаля для ускорения придав, восвояси отправили бы. А потому как не положено! Неча тут, где договоры про мильёны подписываются, в униформе либерального студента шляться. Ты, мил друг, у себя в общежитии среди себе подобных в таком виде шляйся и важных людей своим недоразумением от дел государственных не отвлекай. Ну, а так как до дел государственных и до мильёнов особенно я тогда ну очень охоч был, а про пендели не мечтал вовсе, полез я в гардероб в поисках чего-нибудь, под что нормальный галстук повязать можно.
И нашел-таки! Нашел прекрасный синий костюм в изумительную меловую полоску, сшитый трудолюбивыми бюргерами в их немецкой отчизне. И вот что тут важно и вот что тут нужно понимать: фигуры немецких товарищей, на замечательном пиве и баварских сосисках взращиваемых, от фигур наших среднестатистических тружеников практически ничем не отличаются. Наши, равно как и немчура, на рульках отъевшаяся, и ростом «выше среднего», как правило, выдаются, и талию на картошечке с салом и салатах оливье, в майонезе утопших, такую наедают, что начинается она где-то под мышками, а заканчивается в аккурат к началу коленей. Это вам не французики какие субтильные или итальяшки худосочные, на пиренейском солнышке до состояния смуглой щепки закопченные. Это они, модники тщедушные, с недоеду пиджачки в виде песочных часов себе позволить могут. А немцам, как, впрочем, и нашим, пиджак зауженный противопоказан, потому как у такого пиджака, на немецкую фигуру натянутого, пуговицы с проймами никогда в жизни не встретятся. Так и будут в неизбывной тоске от разлуки вечной друг другу через необъятный океан живота приветы слать и грустно улыбаться. Вот потому и шьют швабы костюмы, кроем своим больше бегемотикам со слониками подходящие, в которые французиков с итальяшками, мною упомянутых, по семь штук за раз завернуть можно.
Для чего я себе такой костюмчик некогда приобрел, сказать точно не могу. Ну приобрел и приобрел. Хорошо же, что приобрел! Есть же теперь в чем на важные переговоры сходить и путь к обеспеченной старости одним росчерком пера проложить. Накинул на себя это чудо немецкой легкой промышленности, плечами повел и удовлетворенно констатировал: не порвался. Только нитками качественными на швах хрустнул маленько, но нет, не порвался. И сел так складно, что нужды его утюжить у меня не возникло вовсе. Натянулся по всей своей сложной поверхности ничуть не хуже Страуссовых джинсов и все складки и помятости в один миг расправил, изнутри моим тельце