ь, мелочь какая незначительная, на которую и внимания обращать не стоит, случиться могла. Мангуст, например, палец на ноге отъел бы, или кобра безобидная в середину туловища в виде шутки укусила бы. Так это же ничего! Такое, почитай, почти что каждый день случается. О таком уже к вечеру помнить перестают. А вот со слоном нет, со слоном не всегда оказия подвернуться может. Тут, что называется, под счастливой звездой родиться надобно. Такого счастья в их йоговом, но сплоченном сообществе за последние пару тысяч лет еще ни одного раза не случалось.
Ну а тут свезло наконец-то, и на их йоговую удачу нужный слон в аккурат рядом со спящим Аштаварой по окрестностям шастал. Этот ушастый от своего родного табуна с полгода назад отбился и теперь по окраинам деревень на мусорках пропитание добывал. Так оно проще, чем носом землю рыть и лбом деревья валить, чтоб потом корешков каких, не очень-то и питательных, или верхних листиков с поваленной акации пожевать. Ну и вот, бродит, стало быть, ушастый по деревенским околицам, хоботом чувствительным мусорные баки изнутри ощупывает и остатки недоеденных гамбургеров да позавчерашних борщей выискивает. Найдет, пару минут порадуется, да и жует потом все найденное в некоторой задумчивости. Дармовую калорию потребляет.
Ну а в этот раз ему особенно свезло – большая банка из-под майонеза в наследство досталась. Здоровенная такая, литра на три. И по стенкам с донышком соуса народного в виде остатка недоеденного еще на четверть тазика оливье размазано. Недоскребли деревенские жители. Ложки, видать, у них маловаты. Прапрадедушка ушастого Дамбо в банку заветную повнимательнее всмотрелся, ее богатый внутренний мир изучая, и сообразил, что и у него ничего путного не получится, поскольку его персональная ложка также короткий черенок имеет. Да у него, если честно, совсем ложки нету! И потому на то, чтоб остатки питательного майонеза кончиком носа из банки наковырять, ему где-нибудь уединиться нужно да в тишине и покое над процессом как следует попотеть. Ну, вот он, банку заветную под мышку прихватив, ровно для этого в сторону зеленых насаждений и побрел. Подальше от жилья человеческого, потому как эти, прямоходящие, заприметив, как он жирный соус на свет Божий извлекает, в зависти своей неисчерпаемой еще и отобрать могут. Ну их!
Прибрел и, продолжая банку в глубокой задумчивости рассматривать, попой на прохладный газон приземлился. Сидючи и думать, и в банке ковырять завсегда сподручнее. Но так, однако, случилось, что не только слону оголодавшему на этом пятачке уединенном с майонезом разбираться, но и йогу страждущему позы вычурные в упражнениях разнообразных принимать удобно было до невозможности. Оттого-то и встретились в единой пространственной точке мирно посапывающий Аштавара и грузная попа слона-отщепенца.
Говоря по правде, попа этой встречи поначалу не заметила даже. Мало ли на какие бревна и иные поверхности ее владельцу время от времени приседать приходится? Бывало, и баобабы попадались, и акации, и агавы всяческие, и даже кактусы иногда подворачивались. Все стерпелось, ко всему шкура огрубевшая привыкла и острые колкости от древесной растительности на свой счет принимать уже давно перестала. Так что это, скорее мягкое и податливое, нежели твердое и упругое, из себя никаких проблем или поводов для удивления не представляло вовсе. Ну, сели и сели. Сиди себе, лучший друг индийского махараджи, с майонезной проблемой не спеша разбирайся.
Про йога того же сказать совсем не получилось бы. Непривычный он был, чтоб ему слоны всяческие ровно посреди сакрально-ведического сна на всю поверхность тела присаживались. Нет, ну так чтобы орел или бабуинов парочка – такое, конечно, бывало. И не один раз. Но чтоб шесть тонн живого мяса, в пластиковую банку, как в телескоп, взирающие и для приличия хвостик в сторону оттопырившие, да со всего маху взяли и уселись, такого допрежь ни разу не происходило. Никогда. И вот случилось-таки: закаленное годами йогических камланий тельце гибкого и смуглого эстета в не очень чистой набедренной повязке, скрученной из полотенца отеля «Мумбаи Лакшери», столкнулось с хорошо откормленной массой тела самого большого млекопитающего. Сухопутного, конечно же…
«При чем тут кислородное голодание, индийское просветление и твой бег рысцой? Ты что, заговариваться уже начал, Семёныч?» – спросите вы. А я вам так отвечу: «Не печальтесь, товарищи дорогие! Тут все и при всем. Вы, если ругаться и глупостей говорить не станете, сейчас все сами доподлинно поймете».
Они же, йоги упомянутые, от славного воссоединения слоновьего филея с человеческим организмом много полезного в свое пользование получили. Они же, как я уже и говорил, до того момента уже несколько сотен лет путей, что к просветлению ведут, но желательно так, чтоб помирать необязательно было, искали, но никак найти не могли. А тут, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло – получите, распишитесь. То самое состояние нирваны и глубокого транса, до этого многими поколениями искомое, но так и не обретенное, к Аштаваре Кришнаитовичу вместе со слоновьей попой пришло ярко и незабываемо.
А дело тут в том, что иссушенное в неустанных постах тело йогического мудреца под давлением слоновьей массы не сломалось и не расплющилось, как того и следовало бы от нормального человеческого тельца ожидать, но лишь хрустнуло немного в районе седьмого позвонка и, будучи немножечко в лепешечку сдавленным, все ненужное из себя вытолкнуло. Все и без всякого исключения.
Ну, положим, нас остатки йогового обеда, из одного кокоса, полсвязки бананов и двух горсток орехов состоявшего, в данном контексте не сильно интересуют. И даже то не интересует, из какой именно части Аштаварового организма эта диетическая пища на волю раньше положенного срока выскочила. Нас газы интересуют. И то не все. А только те исключительно, которые в себе животворный кислород содержат. Ну, то есть только те, каковые до слоновьего приземления исключительно в Аштаваровых легких находились. Кишечник же и все его содержимое нам в принципе не интересны.
Ну, так вот, вылетел из Аштаваровых легких весь воздух без остатка, и для мозга его под давлением слонового авторитета в плане кислородного пропитания полный голод наступил. И не какой-нибудь банальный, когда через два часа после плотного обеда еще парочку бутербродов скушать очень мечтается, а такой, от которого в животе уже вторую неделю бурчит и даже сухая древесина пищевую привлекательность приобретать начинает. В общем, как говорят настоящие моряки, – амба.
А с таким голодом шутить не нужно. Его всеми доступными средствами не допускать нужно, потому как иначе разные непредсказуемые последствия случиться могут. С голодом, который по причине недостатка питательных калорий наступает, все понятно, он многим хоть и не знаком лично, но хорошо в мировой литературе описан и в художественных фильмах ни один раз продемонстрирован. Тут ничего удивительного и непредсказуемого – сидишь себе, кушать хочешь и медленно угасаешь. До тех самых пор угасаешь, пока бараньей ноги с гречневой кашей как следует не употребишь. А как, значит, употребишь, так больше и не угасаешь вовсе. Все просто, все понятно.
С кислородным голоданием непонятно.
Говорят, будто бицепс какой или даже, может быть, мускулюс глютеус[11] от недостачи кислорода в какую-то неведомую анемию погружаются и вроде как даже со временем сильно неметь начинают. Неметь и тенденцию к отмиранию приобретать. Лично я достоверно не знаю. Не проверял. Но даже если оно так и есть на самом деле, то все это не сразу происходит и на отмирание глютеусу никак не меньше недели потребуется, а то и больше. Это смотря каких размеров сам глютеус. А вот с мозгом все как раз очень странно и все очень необъяснимо. Он, сердешный, как только свежий кислород получать перестает, так почти мгновенно, глютеуса не дожидаясь, такие фортели выбрасывать начинает, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
В таком состоянии он, кислородно-оголодавший, все остальное тело без своего неусыпного контроля и мудрого руководства оставляет, а владельцу своему, по какой-то причине теперь дышать отказывающемуся, на внутренний взор такое «кино» гнать начинает, что режиссер Иньярриту со своим человеком-птицей нервно в сторонке покуривает. И не один покуривает, а в обнимку с Кастанедой. А рядом с ними еще и приснопамятный Босх «козьей ножкой» попыхивает, из его же собственного «Сада наслаждений» плотно скрученной.
И ладно бы он, мозг многострадальный, что-то из того, что ему доподлинно известно и много раз видено-перевидено, на этот внутренний экран глазных яблок демонстрировал. Так нет же! Гонит, подлец, такую «киноленту», содержание и смысл которой исключительно с помощью психологов, астрологов, нумерологов и еще семи видов – логов с трудом разобрать можно.
Вот, допустим, жил себе на свете человек. Самый обычный человек. Жил-поживал и, допустим, всю сознательную жизнь токарем на заводе проработал. По выходным выпивал иногда, но больше трезвый образ жизни вел. Примерный и похвальный. Жену со временем завел и потом от нее пару ребятишек на свет Божий народил. Кроме станков токарных и жены на кухне, два раза море Чёрное видел, с удовольствием Штирлица по телевизору рассматривал и на весь остальной мир глазами Сенкевича время от времени поглядывал. При чтении книг или каких-нибудь иных литературно-периодических изданий познавательной и научной литературе особого предпочтения не отдавал. Ну, разве что учебники в средней школе в рамках образовательной программы целиком и полностью прочел, передовицы газеты «Известия» из номера в номер практически наизусть заучивал, да еще, пожалуй, «Руководство по эксплуатации станка 1Е65М» от корки до корки вызубрил. Хороший, одним словом, гражданин, прекрасный друг и товарищ, надежная опора для общества.
И что вы себе думаете, ему мозг предъявил, когда с ним нечаянная оказия по воздушному дефициту сложилась? Не шпиндель, почти законченную деталь вращающий, не жену родимую и не диктора центрального телевидения, товарища Игоря Леонидовича Кириллова, и даже не Штирлица с бутылкой коньяка в руке, нет. Ему как наяву в полном цвете и трехмерном объеме, со стереофоническим звуком и острым запахом селедки явился мексиканский Кетцалькоатль верхом на давно вымершем трицератопсе. Явился и на хорошем английском языке потребовал от токаря никогда больше не переплывать Баб-эль-Мандебский пролив на полиуретановом плоту по четвергам. Гневно глазом из-под цветастых перьев сверкнул, кулаком токарю погрозил и для верности и убедительности головой в разные стороны покрутил. Правда, потом, перейдя на китайский, добавил, что в остальные дни недели переплывать разрешается, и, пришпорив рогатого ящера, ускакал в оранжевое небо.