Ну да ладно, я продолжу…
Как я уже и сказал, из-за мягкости закона и скандинавско-палочных привычек, помимо молниеносных велосипедистов, по этой трассе здоровья в достаточном количестве еще и пешеходные граждане прогуливаются. То по одному прогуливаются, то по двое, а то иной раз, как я уже и сказал, дружными семьями за свежим воздухом на променад отправляются. Те, которые не больше одного или, допустим, парами по моей велодорожке шляются, мне особого расстройства или неудобства не доставляли. Ну поорал им в спину, чтоб дорогу быстренько уступили, объехал их, кого справа, кого слева, и дуй себе до горы на освоение бескрайних просторов. Меня из прекрасной велосипедной колеи одна семейная ячейка общества, из мамы с папой и их отпрыска состоящая, выбила. И не так чтобы вся семья целиком, нет! Именно их семейный ребенок, крохотный такой карапузик в виде человечка женского пола, поставил большую жирную точку на моей карьере великого велосипедиста. Ну, или поставила… Кому как больше нравится.
Ну вот, казалось бы, от горшка даже половины вершка не наберется, а такой колоссальный эффект на меня, дяденьку с размерами, равными моржу, и психикой, закаленной как сталь, эта маленькая козявка произвела! А все оттого, что девочка.
Вот вы вообще замечали, друзья мои, что некоторые девочки в розовом детстве особой противностью отличаются? Нет? А я замечал. Выскочит такое розовое облачко размером с небольшую птицу во двор, где уже с самого утра мальчишки свои войнушки и прятки горлопанят, и тут же все внимание и центр притяжения на себе сконцентрирует. Платьишком своим ничуть не хуже солистки театра «Ромен» взмахнет, бантами невероятный фурор произведет и, ни минуты не теряя, все вокруг под себя переделать норовит. И не просто норовит, а переделывает. И то ей не это, и это ей не так. То орут они, мальчишки, и громко, и неправильно, то ботинки у них у всех до омерзения грязные, а то и вообще: «Петька дурак!» И Петька, который до этого момента в дураках никогда не значился, мгновенно в него превращается. И будет этаким дураком еще довольно продолжительное время по двору шастать и всеобщее хихиканье над своей персоной вызывать. А все потому, что эта самая микро-Клара Цеткин его, Петьку, за какие-то никому неизвестные провинности так окрестила и на весь двор громко обозвала.
Хотя думается мне, товарищи дорогие, что это она, Светка, несчастного Петьку не обидеть или унизить как-нибудь по-особенному возжелала, а как раз наоборот, из всех остальных выделить захотела. Ну не умеет еще этот маленький женский скорпиончик свои симпатии нежными словами и полутомными взглядами выражать. Не научился еще ребенок «любовные» записочки с констатацией факта «Ты мне нравишься!» и предложением вечной дружбы писать. А Петька-то вон какой, на самом-то деле складный да симпатишный! И росточком вышел, и головенкой блондинист, и юрок, как кот дизентерийный. Не мальчик, а услада для девичьих глаз! В такого и влюбиться невзначай вполне себе возможно. Да и влюбится кто-нибудь наверняка немного попозже. Но теперь-то еще рано. Для него рано, потому как он мальчик и в этих делах совершенно ничегошеньки не понимает. Не то что она, Светка! Но никак не может она, глаз на него положившая, всему двору, то есть, почитай, всему миру, во всеуслышанье о своих симпатиях заявлять! Заявлять нельзя, а вот Петьке дать понять, что она к нему симпатии питает, нужно в обязательном порядке. Ну вот оттого-то Петька и «дурак». Все остальные так себе, а он нет, он особенный.
А еще, помимо разрушения сложившихся социальных отношений в среде дворового порядка в целом и мальчишеского социума в частности, легко и непринужденно разваливает такая пигалица все правила и законы этих самых порядка и социума. И всеми остальными, зачарованно ей внимающими, совершенно нелогично, но безапелляционно и непререкаемо принимаются за должное такие вещи и понятия, как:
• при игре в прятки ее, Светку, находить категорически воспрещается, и даже если ты по глупости своей усмотрел, как она в подъезде спряталась, ты в этот подъезд теперь пойдешь только под страхом смерти. Ну или если мама ужинать позовет;
• при коллективном резвлении в догонялки ее, Светку, догонять может только тот, кого она сама догоняющим назначит, а всем остальным, даже если они бегают не хуже олимпийских стайеров, бегать следует медленно и в противоположную от нее, Светки, сторону. В случае же если по какому-то несчастливому стечению обстоятельств в догонялках водить приходится ей, то всякий, а особенно «Петька-дурак», обязан не просто медленно бегать, но даже стоять на месте и терпеливо ждать своей запятнанной участи;
• при игрищах в военные действия она, опять же Светка, назначается главнокомандующим медиком над всеми воюющими сторонами, и потому с этого момента только она может определять, кто и насколько тяжело ранен, а кто и совсем убит;
• любое купленное мороженое или еще какое-либо лакомство, опрометчиво принесенное из дома во время Светкиного променада, в первую очередь отдается на пробу ей, потому как только главнокомандующий медик вправе определять пригодность продовольствия в пищу. Иногда, из-за сложности определения пищепригодности, мороженое или конфетка съедались целиком, но факт безопасности так и не подтверждался. В таком случае по всем новым правилам эксперимент следовало срочно повторить.
Интересно, что десятки таких «вечных» правил и нововведений рождаются у этой девочки незамедлительно по мере их необходимости, но мгновенно гибнут и забываются, как только потребность в них исчерпывается. В скакалки, к примеру, играть закончили, а значит, правило «Считать может только Светка» за ненадобностью упраздняется и списывается в архив. Но самое главное нововведение и непререкаемое правило «Все, сказанное ею, Светкой, является абсолютной истиной в последней инстанции» забыться не сможет никогда и какому-либо обсуждению не подлежит. А иначе – пожизненный «дурак»!
Ну а Петька наш что? Да ничего. Стоит малость в сторонке от остальных, потому как про свое умственное развитие неожиданное открытие сделал, и из носа мутноватой жидкостью истекает. Да вы и сами, друзья мои, если в своей детской памяти как следует пороетесь, такую Светку наверняка отыщете и со мной полностью согласитесь. И уж я не знаю, зачем именно подобным образом природа распорядилась, но именно так частенько и бывает. Могу только предположить, что немного погодя, лет этак через тринадцать-пятнадцать, вырастет эта вреднючая Светка в девушку прекрасную и очаровательную, капризы и закидоны которой подросшими мальчиками уже за счастливое благо восприниматься станут. Типа не капризы все это и не вредность природная, а жеманное заигрывание и театр любви с бурной игрой гормонов. А потому не нужно, как в детстве, недавно прошедшем, на все это обижаться и Светке рано или поздно по шее костылять, а как раз наоборот, радоваться нужно, что такая раскрасавица в своей привередливости на тебя вниманием снизошла.
Так что теперь, по прошествии десятилетий от моего собственного детства и по получении богатого жизненного опыта, думается мне, что все это было не иначе как тренировкой перед предстоящими гендерными игрищами, которую обе стороны будущего межполового диалога отыгрывали в полную силу, даже сами того не осознавая. И оттого не нужно, наверное, мальчишкам обижаться, потому как все это во благо и для них же самих делалось, да и сегодня делается. Так я думаю, так я предполагаю…
Ну да ладно, не все девочки капризны и не все мальчики полные «дурачки». Не об этом я сейчас. Я о том, что на моей дороге к велосипедному похудению как раз такая вот девочка встретилась, которая, по всей видимости, в очень нескором будущем должна будет превратиться в удивительной привлекательности девушку. А потому, если из моей теории исходить, она теперь, будучи не больше пяти лет от роду, во вреднючести своей, каковой еще только предстоит переродиться в привлекательный шарм, упражнялась не хуже олимпийского пятиборца. Многотрудно и непрестанно. Как уж это в ее в семейном быту выражалось, мне неизвестно, но, если судить по тому, что бантиков на ней было два, а грязи, столь пацанами любимой, на ней вообще не было, наверняка неслабо выражалось. Мне же, однако, это вовсе не важно, потому как я к их семейству не относился и от непрестанного измывательства со стороны самого маленького члена семьи был избавлен. Но выяснилось, что только не здесь, не на велодорожке.
На велодорожке же вот что произошло, друзья мои…
Тут все дело в том, что я, изо всех сил велосипедным спортом занимаясь, педали для облегчения собственной участи на самой низкой скорости накручивал и, хотя в быстроте передвижения терял значительно, мощь в велосипеде наращивал поистине тракторную. Так уж механика еще со времен Архимеда устроена – либо скорость, либо мощность. В моем же случае мощности получалось так много, что для скорости места практически не оставалось. Ровно столько той скорости сохранилось, чтоб в медленном движении равновесие удерживать и повторно набок не завалиться. Двигаться вперед у меня получалось настолько медленно, что это дружное семейство, маленькой девочкой возглавляемое, даже неспешным шагом прогуливаясь, меня практически каждый раз обгонять умудрялось. А когда они назад шли, с прогулкой покончив, я им всякий раз навстречу попадался – и так долго с ними пересекался, что мы, в принципе, за это время могли обменяться мнениями о новом фильме Никиты Михалкова и о погоде поговорить.
И вот что тут самое удивительное, други мои, не было такого дня, в который я, за здоровьем выехав, все это семейство ни одного раза не встретил бы. Каждый Божий раз эта не очень-то и пузатая мелочь в бантиках, своих собственных родителей на велосипедной дорожке выгуливающая, со мной глаза в глаза встречалась. Я, если честно, подозреваю, что эта мелкая, благодаря своим размерам и схожести повадок, легко находила общий язык с комарами и мошкой и ровно так же, как и эта крылатая биомасса, меня умышленно на дорожке поджидала.
Усядется где-нибудь на двадцатом этаже в своей уютной квартире, телескоп, папой на день рождения подаренный, в сторону моего дома развернет и, как только меня с велосипедом улицезреет, так тут же на всю квартиру орать начинает, что ей срочно погулять нужно. Непременно прямо сейчас и обязательно по велодорожке, потому как в иных местах от прогулки ее, видите ли, тошнит. Для чего это ей понадобилось, я сказать однозначно не могу, ровно так же, как и мотивы мошкары, норовящей на моем лице и во рту героически погибнуть мне совершенно не известны, но факт остается фактом – в любую мою поездку я с этим семейством, сиречь с мелкой врединой, в обязательном порядке сталкивался.