Росточка он был небольшого и телосложение имел худощавое, я бы даже сказал, щуплое телосложение он имел. Я подозреваю, что с таким, скромного размера тельцем Пётр Кузьмич, скорее всего, в танковых войсках подвиги свои творил, но этого, как я сказал, теперь уже никто не помнил. Сам же Кузьмич, каждый раз на очередном военном празднике пару сотен крепкого алкоголя без зазрения совести на грудь приняв, интригу и общее неведение о его прошлом укреплял длинными повествованиями о своих военных похождениях, совершенных им в далеком прошлом. По его рассказам выходило, что генеральная линия наступления в Сталинградской битве была спланирована лично им и маршалом Жуковым за бутылочкой «беленькой», а решающий удар в наступательной операции «Уран» возглавил он самолично, ведя бойцов Красной армии почему-то на боевом коне и с шашкой наголо. Также из его многочисленных рассказов выходило, что он:
• громил конницу Мюрата в Тарутинском сражении, будучи поставленным во главе Платовских казачков самим Александром Павловичем Благословенным. И вот там-то как раз конь его и сабля вполне себе пригодились и уместны были. А еще он там самого Бонапартия, как он выражался, со всеми причитающимися военными почестями в плен чуть было не взял. Но не свезло в тот раз: «Утек Бонопартий! Яко тать в нощи скрылся, жаба французская!»;
• самолично, имея в помощниках лишь Феликса Эдмундовича и вооруженный исключительно револьвером системы Нагана и почему-то опять саблей, однажды победил контрреволюцию, разогнав золотопогонников по всему земному шару в белую эмиграцию;
• своей, тогда еще молодой и крепкой рукой топил псов-рыцарей на Чудском озере, в нужный момент под ними заблаговременно припрятанным ломиком лед проломив. Ну а после победы на торжественном построении за спиной княжеской стоял и слова «Кто к нам с мечом придет…» тому шепотом подсказывал, потому как его это были слова, кузьмичевские. Но ему их Александру Ярославовичу отдать вовсе не жаль было;
• а также довелось поучаствовать ему, но никак не покомандовать в силу молодости и малого воинского звания, в таких прекрасных событиях, как битва на Калке, Гангутское морское сражение, Чесменская битва, и даже случилось ему как-то вместе с героями греческого пантеона десантироваться на берега Геллеспонта в интересах войсковой операции в рамках Троянской войны.
При этом историческая последовательность и хронология событий, жестко закрепленная на неизменной временной шкале, для генерала значения не имели. По этим рассказам его, однажды ведущего за собой византийские войска на Карфаген, бесцеремонно отозвали к французам при Креси помочь. «А все потому, – рассказывал генерал, – что император их, Филипка Шестой, си-и-и-и-ильно в тактике проигрывал и без меня совсем никак обойтись не хотел». Правда, генерал, будучи совершенно честным человеком, с грустью признавался, что при Креси «англичашки нам тогда по самые “не балуйся” навставляли. А все потому, как из луков по нам пулять начали, а у нас ПВО еще развернуться не успела». В общем, даже если осьмушка сказанного могла вдруг оказаться правдой, заслуги генерала перед Отечеством и всем разумным населением планеты Земля были настолько велики, что ему не просто домик двухэтажный в тенистом парке полагался, а как минимум стометровый памятник, из чистой платины отлитый, и всемирный почет и уважение. Ну, я же говорю, заслуженный старичок!
Потому даже при своем тщедушном тельце имел Кузьмич и осанку, и поступь поистине генеральские. Настолько генеральские, что когда он по дорожкам военного городка по своим неотложным делам прогуляться шел, так с тех дорожек на газон не только встречные военные и мамочки с колясками, в уважительном полупоклоне головы склонив, сходили, но даже тележки с мороженым поспешно стаскивали. Потому как генерал не помещался! Не хватало им двоим, генералу и тележке, на той дорожке места. Решительно не хватало.
И хоть были, конечно же, в том военном городке и другие пенсионерствующие генералы и полковники, но, если честно, генералов было немного и все сплошь – майоры, а полковников, коих тут, как мышей в амбаре, терлось, вообще можно было в расчет не брать. Так что Пётр Кузьмич явлением был уникальным и единственным. Все равно как окажись вдруг живой бронтозавр в обычном зоопарке, да еще и в загоне с какими-нибудь ламами и горными козлами. В общем, уникальным и неповторимым был уважаемый военный пенсионер, генерал-полковник «каких-то невероятно крутых войск», товарищ Пётр Кузьмич.
Ну, так вот…
После переезда приснопамятного бассейна из части в городок, сделал этот самый Пётр Кузьмич себе привычку каждое Божье утро обязательно в том открытом, но всегда теплом бассейне метров сто, а то и все сто десять проплывать. Ежедневно и круглый год без перерывов на выходные и праздники. Даже по утрам 1 января и 24 февраля Кузьмич свою стометровку проплывал, будто сам товарищ министр обороны ему это неукоснительно приказал. А все потому, как «Для здоровья очень пользительно», и вообще: «Порядок есть порядок, и неча его тут своими “трали-вали” здоровье насмарку сводить! Вам тут не здесь!» А уж если скомандовал Кузьмич: «На старт, внимание, марш!», то от команды и сам никак отойти не мог, а потому в бассейне ежедневно и круглый год по утрам плескался. И очень так удачно случилось, что жил генерал от бассейна вовсе и недалеко. Практически рядом жил. Так что привычку, для здоровья шибко полезную, в исключительном порядке содержать для него труда не составляло. Выходил из дому каждое утро, ровнехонько в семь пополуночи, и шел в бассейн свою ежедневную водную процедуру плыть.
Но, Бог ты мой, как он шел! Это же видеть нужно было, товарищи дорогие! Это же не генерал, это же линкор, следующий в боевом порядке! Да, соглашусь, из-за незначительных телесных размеров линкор маловатый получался, но ведь не в размерах же дело, я надеюсь. По крайней мере, с Петром Кузьмичом, к водным просторам следующим, «дело не в размере» было совершенно точно. Дело было не в том «что», а в том «как». В том, КАК он двигался! Он воздух своим движением надвое рассекал! У него взор горел так, будто он не в бассейн идет, а Измаил вместе с Суворовым брать. И при этом еще поспорить можно было бы, кто из них в этой войсковой операции поглавнее будет!
Но во всей этой поэзии движения самым главным было все-таки то, в ЧЕМ он шел. А шел он всегда в одной и той же одежке. Будь то хоть зима, пусть в южном Ташкенте и не лютая, не Иркутск тебе какой, но временами все ж таки с морозцем и снегом, или хоть июльское утро, не такое жаркое, как, положим, в Термезе провинциальном, где к восьми утра легко тридцать напекает, не важно. В халате он завсегда шел. В парчовом халате невероятных размеров и несказанного кумачово-красного цвета. И такой у того халата цвет яркий был, что тот, кто не знал о пользительной привычке генерала, так в момент генеральского прохождения к бассейну мог подумать, будто это лесной пожар между деревьев продвигается. Яркий такой, алыми сполохами всю округу расцвечивающий. Но нет, не пожар и не извержение огнедышащее, нет – это Пётр Кузьмич в халате своем кумачовом купаться идти изволят.
И что это за халат был! Чудо, а не халат. Парчовый, а не абы какой. Притом парчи на него пошло столько, что при желании и не сильно утруждаясь на таких среднеразмерных генералов, как Пётр Кузьмич, шесть халатов скроить можно было бы. А на такого крупного мужчину, как давнишний соратник Кузьмича, Император всея Руси Александр III, не меньше двух халатов получиться могло бы. А тут нет, тут все тридцать погонных метров от парчового «болта» отстригли и единым махом на один-единственный халат для уважаемого человека потратили. И так, надо сказать, мастерски потратили, так замечательно пошили, что вовсе не выглядел в нем Кузьмич цирковым шатром с крохотной головенкой в самом верху и вовсе не казалось, что это красная палатка из одноименной кинотрагедии ожила и по парковым дорожкам движется. Не-а.
В своем умении портной, который это чудо сотворил, легко заткнул бы за пояс китайских умельцев, творивших в свое время на потребу ихнего, китайского императора такой скромный халатик, как «да хун пао». Да и не похож был кузьмичевский на китайское творение из провинции Фуцзянь. Совсем не похож. Европейский это был халат, больше вальяжному дворянину девятнадцатого века приличествующий, нежели китайскому дядьке для торжественных выходов подходящий. И если вспомнить длинный боевой путь Кузьмича, то были все основания полагать, что как раз у приснопамятного Мюрата, а может быть, даже и у самого Бонапартия он, Кузьмич, этот халат в свое время вместе с обозным трофеем отбил. Отбил и теперь, на то все полные права имея, военным трофеем по его прямому назначению пользовался.
Халат для пущей вящести был простеган ромбиком и для еще большего «богатства» имел широченные шелковые отвороты на рукавах и шелковый же воротник, плавно перетекающий в широченные лацканы. А пояс?! Какой на том халате был пояс! Широченный, с золотыми кистями на концах. Будто те кисти с портьер в Колонном зале Дома Союзов срезали. Да за такой пояс любой цыган трех ворованных лошадей дал бы не задумываясь. А ежели бы его, пояс этот, в виде ленточки для торжественного открытия, к примеру, применять, так с такой ленточкой не меньше чем Кремль открывать нужно было бы!
Ну и вот…
В то самое утро, которое за Гошкиной уборкой следовало, традиций и порядка установленного не нарушая, заходит Пётр Кузьмич в раздевалку и, там халат свой в персональном шкафчике оставив, на край бассейна величаво является. В плавках окраса тигрового, но с кожей за давностью лет малость устаревшей, кое-где складками пошедшей. Тапочки резиновые не спеша снимает и, на пару секунд задумавшись и окрестности строгим взглядом обозрев, юркой рыбкой в тот бассейн ныряет, в воздухе красивую дугу своим тельцем изобразив. Хорошо так ныряет, ровненько и глубоко. Даже, говорят, и брызг почти не сделал.
И по идее, при всем его опыте боевом и умениях военных, должен был Кузьмич после такого красивого нырка весь бассейн юрким карасиком под водой семь раз из края в край проплыть, ни единого разочка на поверхность не всплывая. И только потом, минут через десять, а то и через пятнадцать, на дальнем конце бассейна вынырнуть наконец и, за бортик придерживаясь, дыхательную гимнастику по примеру индийских йогов проделать. Чтоб дыхание, малость от такого заплыва сбившееся, в норму восстановить. Он по большому счету всякий раз таким подводным крейсером в первый нырок уходил. Не генерал, а акула, одним словом! Но почему-то в этот раз не задалось. Какой-то сбой в рекордном и при этом совершенно подводном заплыве произошел. И двух секунд от момента его грациозного погружения не прошло, как всплыл Пётр Кузьмич на поверхность. Ну, как «всплыл»? Вылетел из воды как баллистическая ракета, с борта подводного корабля в сторону «вероятного противника» запущенная. И при всплытии своем Кузьмич не просто столб воды в небеса взметнул и тучей брызг окрестности окропил, нет, он с такой силой всплыл, что своим полетом в сторону околоземной орбиты он с собой из бассейна ровно половину воды в сторону небес вынес. Вот если видел кто-то, как атомную бомбу на атолле Бикини в подводном положении испытывают, тот меня сразу поймет. Там, на атолле, вот какая картина получается: из-за давления, под водой из-за бомбы бабахнувшей сложившегося, поверхность океаническая снач