В общем, их, парней этих, всегда и везде было очень много. И народу вокруг них всегда собиралось, как вокруг Олега Попова, вышедшего прогуляться по Арбату.
А еще они любили баскетбол. Самозабвенно и до самоотречения. Они готовы были играть в него и днем и ночью. И в дождь и в снег, и в жару с засухой. И ведь играли же! В жару сорок пять градусов, которая в тех краях в начале лета почти норма, они могли скакать на открытой площадке часа по три кряду, практически не останавливаясь. Выносливые, как мулы, в прохладном спортивном зале нового корпуса универа они гоняли мяч почти сутки напролет. У преподавателя физического воспитания, двухметрового Хамзы, опрометчиво взявшего на себя роль арбитра их баскетбольных баталий, в легких воздух кончался от многочасового свиста в свисток, а они все бегали и бегали. Бегали и бегали… Они знали всех мировых звезд баскетбола не только по имени, но и по отчеству. Даже тогда, когда у такой звезды и отчества-то не было. Они знали результаты всех хоть немного значимых матчей, прошедших за последние сто лет на всех континентах во всех чемпионатах и олимпиадах. Они могли с чистой душой и без малейшего укора совести прогулять пары физики и геометрии, но ни одной пары физического воспитания с обязательной баскетбольной битвой они не пропустили ни единого раза. Вот до какой степени они эту игру любили и уважали!
Играли они обычно на открытой баскетбольной площадке, расположенной в углу университетского стадиона. Не мудрствуя лукаво и не уходя в досужие рассуждения о стандартах покрытия спортивных площадок, ретивые строители, проводя ежегодный ремонт спортивных сооружений, закатывали ее ровным слоем асфальта, нанося потом некоторые следы причитающейся разметки. Фанерные щиты были прикручены к трубчатым конструкциям, напоминающим по форме огромные кухонные краны, вытянувшиеся головами этих самых щитов в сторону площадки. Проводя ежегодный ремонт и настилая свежий асфальт, снятием старого никто сильно не заморачивался, и оттого достаточно быстро положенные три метра до кольца нивелировались до двух с половиной и допрыгнуть до такого кольца стало возможным даже самому завалящему студентишке.
Парни же наши завалящими никогда не были и потому, получив замечательную фору по высоте в целую половинку метра, допрыгивали до кольца легко и непринужденно. И не просто банально допрыгивали, нет. Они парили! Они забивали и с двух рук с замахом, и одной рукой, ухватив мяч широко разведенными пальцами, и крюком, пролетая мимо кольца и будучи к нему боком повернувшимися! В случае же удачной атаки противника они, воспарив до уровня щита чуть ли не по пояс, снимали мяч прямо с кольца, иногда в нарушение всех правил вынимая его прямо из сетчатой корзины. Да легендарные Белов с Йовайшей просто плакали бы от умиления, глядя на такое подрастающее поколение! И такая удивительная возможность повторить финты, доступные лишь звездам ЦСКА и NBA, еще больше влекла их на эту самую площадку. В общем, играли они так много и так часто, что преподавателям факультета физического воспитания они стали роднее и ближе, чем преподавателям собственного физмата. Что, впрочем, как вы сами чуть позже увидите, сильно пригодилось.
Но, пожалуй, больше, чем самостоятельно играть, они любили ходить на игры кафедры руслита попялиться и поболеть. Ведь тут что важно понимать, товарищи дорогие? А то тут важно понимать, что на факультете русского языка и литературы парней, горящих желанием в последующем работать школьной русичкой, пусть и находилось маленько, но было объяснимо недостаточно для полноценной баскетбольной команды. Хуже с мальчиками дела обстояли только разве что на кафедре дошкольного воспитания. Ни в какую не желал мужской пол иди и обучаться тому, как сопливых карапузиков правильно супом в обед покормить, да так, чтоб этот карапузик, на ходу уснув, в той тарелке с супом не утоп ненароком, а на защите диплома хороводы всей группой водить и «В лесу родилась елочка» хором распевать. Карьера же Павла Петровича Бажова некоторых, особенно начитанных и знающих мальчишек, все ж таки малость прельщала, и на кафедру руслита мальчики шли. По одному, по два, но шли. Потому учились на руслите, как, впрочем, и в баскетбол играли, практически одни девушки. Девушки, выросшие под богатым южным солнцем, в обилии витаминов и в условиях исключительной природной щедрости, совершенно не обделенные ни красотой, ни физическим развитием. Вот за них-то наши баламуты как раз и любили ходить поболеть.
Ну-у-у, как поболеть… Посмотреть ходили, потому как за игру болеть смысла не было никакого. Кто из девчонок сегодня выиграет – «правые» или «левые», было совершенно безразлично, потому что на каждой новой игре обе команды меняли свои составы, обменявшись игроками по совершенно непонятной логике. Какая-нибудь Светка две игры подряд со всем тщанием и рвением могла отыграть за «правых», но в следующий раз с неменьшим азартом и вдохновением бегать уже за «левых». Да что там «в следующий»?! Они в процессе одной игры могли переходить из одной команды в другую даже для себя самих незаметно. По нескольку раз за игру. Да и вообще, называть это игрой могли только сами будущие филологини, а также преподаватель, который по плану занятий должен был провести исключительно «игру» и ничто иное. Ну сами посудите: десяток прехорошеньких девиц, с визгом передвигающихся по площадке, временами совсем не обращая внимания на то, что мяч уже пять минут как вылетел в аут и выбыл из игры, и не совсем понимающих «а кто тут, собственно, за кого», не могли даже приблизительно реализовать настоящую баскетбольную баталию. Хотя сами они, конечно же, были свято уверены в обратном. Нет, не на это посмотреть ходили баламуты. Ходили так же преданно, как некоторые ходят на матчи «Спартака» или «Динамо». Иное представление их влекло и завораживало.
Дело все в том, что, как я и говорил, девушки, выросшие в условиях жаркого юга, в плане физиологии и внешних форм переставали быть девочками уже лет этак в двенадцать-четырнадцать, а к девятнадцати-двадцати годам они формировались в такое женственное очарование, что, допустим, футболка с надписью СССР, натянутая на такую баскетболистку, являла миру всего две буквы: первую «С» и последнюю «Р». Другие две буквы «С» скрывались где-то глубоко в межхолмье и являлись миру только в раздевалке на уже будучи снятой футболке. Да нынешняя американская армянка Кардашьян с ее необычайными филейными достижениями просто неудачная копия с тех девушек, которые тогда с визгом носились по площадке, в пух и прах разодетые в те самые футболки и короткие спортивные трусы-шортики. И не нужно возмущаться! Не я такую форму придумал! Так в разных приказах и указаниях от больших министерств прописано. Чтоб порядок был и никто на занятия в джинсах или, допустим, в противогазе прийти не вздумал. Сказано футболка, значит футболка. Сказано трусы, будь добр – трусы!
Ну и вот, играли они, будущие вдохновенные педагоги русской словесности, в незамысловатую игру баскетбол. Но Бог ты мой, что это был за баскетбол! В дополнение к той специфике их игры, о которой я выше сказал, девицы-русички, улицезревшие наших баламутов, включали «мою прекрасную леди» и начинали двигаться по площадке с какой-то удивительной плавностью и ажурной грацией. Адажио из «Лебединого озера» в исполнении Плисецкой и Богатырёва по сравнению с той грацией – это просто жалкие конвульсивные трепыхания нескладных неумех. Грациозная русичка под восторженным взглядом Вани или, положим, Эдика практически теряла все свои косточки и становилась гибкой, как ива, и текучей, как горный ручей. Она в немыслимом прыжке с мячом, бросив его, пусть даже в сторону собственного кольца, прогибала спину в такой арабеске, что становилось очень страшно за ее позвоночник. Возвращаясь после атаки от кольца соперниц, они не просто разворачивались и бежали назад, они делали тройной пируэт на одной ножке и, уже больше не вспоминая о мяче и соперницах, двигались в сторону своего кольца изящнейшими «гранд жете», ни минуты не беспокоясь о том, что суть игры вовсе не в этом. А вернувшись в оборону, они выстраивались журавлиным клином и становились в пятую позицию, возведя в небеса трепетные руки.
А баламуты, перемещаясь вокруг площадки для всестороннего восприятия такой красотищи, истошно орали и топали ногами, болея за каждую из них в отдельности и за всех, вместе взятых. Болели, ну, потому что это, во‐первых, весело, а во‐вторых, каждая русичка, в честь которой несся громогласный ор: «На-та-шка! Да-вай! Да-вай! Ур-а-а-а!», начинала проявлять такие чудеса грации и пластики, что описать это просто не представляется возможным. В общем, болеть за баскетбольных русичек было удивительно приятно глазу и невероятно ободрительно для репродуктивной системы. Они и болели. И только преподаватель физического воспитания Соколов четко понимал, что баламуты ходят на такие игры в большей степени по той простой причине, что в момент такой игры на площадке отнюдь не один мячик прыгает. И даже не двадцать! Понимал и потому, скрипя зубами и обещая «бошки поотшибать», все время пытался баламутов с площадки выгнать. Но так как у баламутов не было обременения в виде необходимости вести занятие и бегали они куда как быстрее Соколова, выгнать их не удалось ни разу.
Так что, как вы сами теперь можете видеть, эти славные парни, помимо неустанного труда в познании наук всяческих, находили и время, и возможность разнообразить жизнь высшей школы пусть иногда и аляповатыми, но все-таки яркими пятнами своего присутствия. Нескучно, одним словом, тогда было в универе. Ни одного дня нескучно. Однако, помимо случаев группового восторга разума и коллективного выпадения за рамки общепринятой морали, бывали у баламутов и персональные примеры бесшабашного веселья. Произошла одна такая история и с Юркой.
Юрку самым странным образом с младых ногтей постоянно двигали на руководящие должности. Ну, скажем, должность председателя пионерской дружины в средней школе, хоть и можно назвать руководящей исключительно с большой натяжкой, потому как она все-таки «пионерская», но, как ни крути, а председатель. Большой человек! А цельное президенство как вам, а? А он им, президентом, целый год пробыл. Ну не республики, конечно, какой-нибудь или штатов, скажем, объединенных, нет, помельче. Президентом школьного клуба интернациональной дружбы, сокращенно КИД, его единолично выбрала и назначила преподавательница немецкого языка, который Юрка на тот момент со всем рвением изучал. Президентствовать Юрке нравилось лишь в том случае, когда после уроков в школе задерживаться не приходилось и нужды на какие-то невнятные слеты ездить не было, драгоценное время единственного выходного впустую растрачивая. Ну а потому как оставаться после уроков и ездить приходилось достаточно часто, уже к концу своего первого президентского срока Юрка взял самоотвод и о интернациональной дружбе больше не задумывался. Да его бы и секретарем комсомольской ячейки родной школы наверняка сделали. Но на первом своем собрании комсомольского актива, который вела молоденькая учительница черчения, он уснул, а на втором – ржал как конь, не имея в себе ни сил, ни желания прекратить. За что и был изгнан с сего торжественного мероприятия и исключен из кандидатов на высокую руководящую должность. Но кто бы и что бы ни говорил, даже на грустные финалы его руководства невзирая, в ипостась эту его всегда и везде тянули и пристроить в начальники норовили.