Случилось это и в универе. Кем-то очень ответственным и важным в деканате было принято решение взять да и назначить Юрку старостой группы. Почему? Неизвестно… То ли потому, что он на пару-тройку лет старше своих однокурсников был, то ли по той причине, что он, уже в Советской армии отслужив и взрослой жизни хлебнув полным ртом, на мир смотрел глазами вполне серьезными, то ли оттого, что, от природы изрядной харизмой одаренный, почти мужчиной Юрка уже в десятом классе выглядел. Не суть важно. Решили, как бы там оно ни было, и прямо первого сентября его старостой и назначили. Главным, стало быть, поставили.
Принимая во внимание тот факт, что Юрка в универ стремился еще и за тем, чтоб от взрослой жизни отсрочку взять и в беззаботном юношестве подольше зависнуть, большей вольницы, чем при нем, ни группа, ни человечество в целом не знало за всю свою историю. Анархическое Гуляйполе с Нестором Ивановичем во главе, своей свободой и самоуправлением к той вольнице и разгильдяйству, которые Юрка своей любимой группе даровал, возможно, немного и приблизилось, но все ж таки сильно недотянуло. Нет, недотянуло. Из всех многочисленных обязанностей старосты Юрка с упоением занимался только торжественной сдачей экзаменов с обязательным подношением застолья и «небольших презентов» принимающим преподавателям и выступал в роли «командира подразделения» на занятиях по начальной военной подготовке. Одногруппники же, брошенные на произвол управленческой судьбы, старались организовать свою студенческую жизнь самостоятельно, не прибегая к помощи старосты.
Но история эта произошла не из-за управленческого разгильдяйства, нет. История случилась из-за стипендий. Вернее, из-за их выдачи. Дело все в том, что в те дремучие времена медленные и громоздкие вычислительные машины в массе своей существовали разве что в каком-нибудь секретном КБ или государственном заведении навроде Госплана. Ну, чтобы наши потребности в носках, зерне кукурузы и легковых автомобилях на душу народного населения правильно посчитать, с бумажными листочками и цветными карандашами не заморачиваться. Ставили их туда для натужного вычисления не самых сложных расчетов, и они, эти расчеты аж по целых шесть штук в день производя, даже еще и не думали называться «персональными». Они, эти громадные ящики, тогда ЭВМ назывались. Электронно-вычислительная машина, понимаешь! А? Внушает же, правда?! В Юркином универе, к примеру, было всего с десяток таких ЭВМ, и располагались они исключительно в аудитории программирования для того, чтобы будущие математики и математички могли на этих чудо-вычислителях в Фортране или Бейсике пару строк кода попробовать написать. Да и то по мощностям своим и быстродействию были эти ЭВМ раз в пять слабее самого среднего мобильного телефона, который сегодня в кармане любого школяра сыщется.
Так что, учитывая такую недооснащенность простого народонаселения электронными девайсами вычислительного типа, а также тот факт, что до Интернета тогда лишь с городского телефона дозвониться можно было, наличие и распространенность электронных сервисов тогда равнялись нолю. Не. Пожалуй, даже не нолю, пожалуй, даже минус одному. Потому как, к примеру, по телефонной линии с помощью скрипучего модема простое электронное письмо с вложенным файлом на десяток килобайт получить, такого времени и терпения требовало, что проще было к отправителю этого письма на такси съездить и все у него самолично из рук в руки забрать. По этой причине сегодняшнее благо электронных платежей и онлайн-банков, например, было для студентов не просто недоступным сервисом, но даже больше – совершенно неизвестным явлением. И не только для студентов, но и для всего дружного населения СССР того времени. Что же такое пластиковая карта и электронный платеж, знали исключительно загнивающие американцы и прочие представители «свободного мира». Не все, конечно же, но многие уже знали и с удовольствием пользовались. В нашей же стране деньги все еще блуждали между людьми в виде надежной бумажно-металлической наличности, и ежемесячная стипендия тем студентам, которые ее «хвостами» пока еще не профукали, выдавалась исключительно наличными рубликами и исключительно старостой группы.
Стипендия та, учитывая особый дефицит физиков и математиков в народном хозяйстве Советского Союза, а также колоссальное напряжение умов будущих Лобачевских и Резерфордов, ими в процессе обучения производимое, выплачивалась неплохой, по тогдашним меркам, суммой. Составляла она даже в обычном, неповышенном исполнении достойные пятьдесят рублей и еще пятьдесят копеечек сверху. Были это, конечно, не самые огромные деньги, но если учесть, что килограмм мяса тогда стоил один рубль девяносто копеек, а батон свежего хлеба – двадцать копеек, жить на этот полтинник вполне себе можно было. И поверьте мне, друзья мои, пара студентов-молодоженов с физмата на две свои стипендии могла прожить весь месяц, не сильно заморачиваясь вопросом дефицита денег. Ну а уж если какая-нибудь студентка-филолог особое рвение к наукам и прилежание в обучении проявляла, так ей завсегда повышенную стипендию с надбавками и всеми полагающимися почестями платили. А это уже никак не меньше, чем зарплата среднего такого инженера, и на нее, стипендию такую, и в ресторан с подружками пару раз в месяц сходить можно было, и платьишком каким модным обзавестись. Хватало. Впрочем, четверым студентам, проживающим в одной комнате общежития, четырех стипендий, сложенных в один общий котел, почему-то хватало всего на неделю. А если долги от прошлого месяца раздать, так и на три дня тех четырех стипендий хватало с трудом. Диалектика, понимаешь! Волшебство.
Но не об этом речь. Речь про пятьдесят копеек, скромно пристроившихся за основной суммой в пятьдесят рублей. Какой изворотливый дьявол изобрел эту приставку к стипендии на погибель человеческой души, теперь уже не понять и не выяснить, но своей цели в искушении Юрки он как раз достиг. Ну где? Где, скажите на милость, несчастному Юрке было взять двадцать три монетки по пятьдесят копеек, получив в кассе деканата общегрупповую стипендию исключительно в банкнотах? Из дома приносить? Ну вот еще, глупости какие! Деньги нужно не ИЗ дому приносить, а как раз наоборот – В дом нести. И никакого другого вектора быть категорически не должно! По прилежащим к универу магазинам, высунув язык, парнокопытной савраской носиться и заискивающе просить двенадцать рублей на монетки разбить? Ага, щаз! Ну, во‐первых, тогда нужно к целому табуну старост, металлической мелочи страждущих, присоединяться, и тогда успех совершенно точно не гарантирован, а во‐вторых, столько мелочи во всех окружающих магазинах отродясь не бывало. А может, просто выдавать, скажем, пятьдесят один рубль и со счастливого обладателя свеженькой стипендии сдачу требовать? И еще раз – щаз! У них же ни у кого сдачи точно нет, потому как ранее выданная стипуха истекла у кого два дня, а у кого и три недели назад абсолютно и полностью. В универ они сегодня пришли с совершенно пустыми карманами и кошельками (кошельки были исключительно у девушек), не приставая с утра к маме с просьбой о «вспоможении на обед», зная, что сегодня «стипенный день». Отдавать же свои кровные со светлой надеждой на то, что «вот сейчас пойдут обедать, разменяют и принесут», как я уже и говорил, Юрке не просто не хотелось, но в силу некоторого жизненного опыта не моглось напрочь. Вот положеньице, однако!
Ну, ничего! Юркин пытливый ум, столкнувшись с такой математически-финансовой казуистикой при первой же раздаче стипендий, решение предложил практически мгновенно. Ну не зря же физмат?! Считать-то он умеет! А еще к исключительным талантам цифросложения добавился голос крови его бабушки по отцу, уважаемой Иды Соломоновны, и его прадедушки, уже почившего Семёна Лазаревича, в честь которого Юркиного папу, собственно, и назвали. Эта шипучая и очень расчетливая смесь, побурлив в Юркином мозгу, решение дилеммы нашла и подсказала очень и очень быстро, потратив на его поиски ну никак не больше пары минут. С точки зрения морали решение было достаточно спорным, но с точки зрения математики и логики совершенным и единственно верным. Эти самые пятьдесят копеек лишние! Совершенно лишние! И чтобы их при расчетах в натуральном виде не использовать, на них, на эти самые пятьдесят копеек, получателю денежного вспоможения нужно что-то продать. Обязательно и всенепременно продать! Нет, не просто и без того бедному студенту часть денег недодать, что, конечно же, подло и низко, но обязательно в обмен на недоданные копеечки дать что-то очень важное и исключительно нужное такому замечательному студенту-труженику.
Порывшись памятью в залежах личного и общественно доступного «очень важного и исключительно ценного» имущества, ничего такого, что с успехом могло бы заменить собой лишний полтинник, найти не удалось. Отдавать же что-либо из своего персонального достояния, пусть даже неисправного или давно не востребованного, ему те самые Ида Соломоновна и Семён Лазаревич, ровно так же как до этого и с живыми деньгами расставаться, наотрез не позволили. Даже старый мопед, уже который год ржавеющий без дела в сарае, на роль важного и ценного не подходил, потому как «может быть, еще и пригодится». Общественных же ценностей, которые с успехом могли бы пойти на материальный обмен по формуле «пятьдесят копеек = прекрасное нечто» и за изъятие которых из общественного пользования не светила бы статья Уголовного кодекса, оказалось не так уж и много. Но поскольку листья с деревьев и вера в светлое будущее не подходили, оставались разве что билеты в кино или конфеты «Мишка на Севере».
В местных магазинах, практически во всех без исключения, пронырливые продавцы, не желая копошиться со сдачей, некратной десятичной системе счисления, с семью копейками, например, эквивалент этих копеек выдавали каменной ириской «Кис-кис» или давно выцветшей конфеткой «Ананас». Правда, этот фокус у них проходил исключительно с детским населением, и с народом, которому уже шестнадцать лет от роду исполнилось, такие маневры они даже не затевали. «Но ничего, – подумал Юрка, – ничего. Это не страшно, что они уже взрослые!» При правильной подаче информации и изящной комплектации стипендии тремя-четырьмя конфетками в яркой обертке проблему «лишних копеек» вполне себе можно было бы решить. Были, правда, еще и билеты в кино, которые по тем временам на дневные сеансы как раз те самые пятьдесят копеек стоили. И билет Государственного Банка СССР достоинством в пятьдесят полновесных советских рублей, дополненный синеньким билетом в кинотеатр «Бахор», выглядели бы вполне себе приличным комплектом. И вроде все хорошо и складно, но пара-тройка вещей в этой несложной комбинации Юрку все-таки смущали.