Ну, во‐первых, все это движимое имущество, хоть конфеты, хоть билеты, для успешной выдачи слегка обнищавшим студентам следовало закупить немного заблаговременно. Хотя бы за день. Но вот ведь в чем беда – никто из этих гавриков не станет ждать, пока он, их кровные в деканате получив, будет по городу скакать и конфеты с билетами в их нуждах затоваривать. А свои собственные денежки на их гастрономические и эстетические удовольствия Юрке тратить не хотелось. Да и не было их, этих собственных, к моменту получения стипендии практически ни одной копеечки. Так что носиться по городу в общественных интересах было не на что, да и не очень-то хотелось, если уж быть предельно откровенным. Во-вторых, у этих, как и говорилось, почти взрослых людей, к сожалению, уже сформировались собственные вкусы и взгляды на кулинарию и искусство. Не было никакой гарантии, что всем безоговорочно понравились бы те самые ириски или каждый без исключения пришел бы в восторг от предстоящего похода на поучительную киноленту «Зимняя вишня». Совсем никаких гарантий не было. Ну и последнее по номеру, но совсем не по значимости, это сомнение: «А оно мне зачем?», ярким пламенем пожирающее конфетно-билетную комбинацию.
Ну сами посудите, товарищи дорогие, какие такие блага несли все эти замысловатые телодвижения такому замечательному и такому ответственному старосте? Общественное признание и восторг облагодетельствованной толпы? Чувство выполненного долга и восторг триумфатора, спасшего общество? Или, может быть, признание руководства и восхваление его заслуг на скрижалях деканата, а лучше – ректората? Да не-е-е-ет! Неблагодарные однокурсники могли со всего размаха в него окаменевшей конфеткой кинуть, а киношный билет ничтоже сумняшеся могли предложить засунуть куда-нибудь поглубже в ландшафтные складки собственного тела. А декану о таких упражнениях было бы лучше совсем не рассказывать. Ну мало ли как человек среагирует. Так что, учитывая все эти совсем не радостные факторы, но продолжая иметь над головой нерешенную проблему лишних копеек, поискать «нужное и важное» следовало еще раз и более усердно. Юрка еще раз напряг свой недюжинный мозг и удивительно богатое воображение, и решение, прекрасное и замечательное, все ж таки нашлось! Нужными и чрезвычайно важными оказались марки славного Международного движения Красного Креста и Красного Полумесяца, завалявшиеся у Юрки в изрядном количестве еще со школьных времен!
Все дело в том, что, явившись на свет ровно в день рождения комсомола, Юрка был торжественно поздравляем каждый свой ДР на торжественной школьной линейке и, как я уже говорил, очень активно продвигался по общественной линии на разные уровни руководящих должностей. Видимо, очень символичным казалось тогдашним его руководителям и ВЛКСМовским секретарям иметь «при должности» парня, так славно совпадающего по дате рождения со знаменательным праздником годовщины не менее славного союза советской молодежи. Будь он чуть больше расчетливым карьеристом и чуть меньше бесшабашным разгильдяем и продлись эпоха СССР еще, скажем, лет сто – сто пятьдесят, совершенно точно построил бы Юрка вполне себе успешную партийно-политическую карьеру и наверняка в какую-нибудь номенклатуру вляпался бы. Но так как не случилось ни того, ни другого, в большие партийно-хозяйственные руководители и пенсионеры союзного значения Юрке выбиться так и не удалось. А ведь как все хорошо могло сложиться!
На Юрку же, разгильдяя, все время норовящего умчаться в пыльную даль улиц, плюнув на «всю важность политического момента», школьное руководство и комсомольский актив со временем махнули рукой и как на возможного преемника Леонида Ильича рассчитывать перестали. И все ж таки, где-то в глубине своих номенклатурных душ надеясь на то, что «подрастет – поумнеет», Юрку из орбиты общественной жизни насовсем не выпускали и время от времени поручали ему некоторые второстепенные задачи. Вроде распространения марок Международного движения среди школоты.
Финансовым результатом такого распространения никто сильно не заморачивался, и потому, выдавая марки толстыми пачками марочных листов, возврата не менее толстых пачек денег от Юрки никто не требовал. Сам же Юрка, в полной мере осознавая свою финансовую безответственность, нумерическим значением розданных марок и охватом аудитории, эти марки получившей, не заморачивался совсем. Достаточно было обложки его дневника, уже в три слоя обклеенной этими меленькими красно-зелеными квадратиками. Все остальное, не проданное любимым одноклассникам и другим ни в чем не повинным школьникам, складывалось им дома «до поры до времени». Диву даешься, как этот Красный Крест при таком подходе вообще существовать умудрялся. Я так думаю, голодали бедняги. Голодали и в отрепье ходили.
И вот, всплыв из темных глубин его памяти, эти самые, так рачительно сохраненные марочки как раз и явили собой решение проблемы: «Где же, блин, на всех мелочи-то набрать?!!!» Время марок и добровольного общества Красного Креста и Красного же Полумесяца наконец-то пришло! Учитывая номинал такой марки в десять копеек, целых пять марок, выданных взамен недостающих монеток, по Юркиному мнению, были удивительно изящным и совершенно логичным решением уже поднадоевшей проблемы. Одногруппникам же его, за исключением разве что Ильхана, учившимся в иных школах, где марки раздавали и взносы собирали более ответственные люди, обмен «деньги – марки» был не только привычным, но и вполне объяснимым. А что тут такого? Деньги взяли – марки дали. Всегда же так было. Все чинно, благородно, и никаких сомнений.
Тут я небольшую ремарочку сделаю, товарищи дорогие. Если кто из вас вдруг подумал, что Юрка наш, упаси Боже, жлоб какой вороватый или совсем уж сволочь наглая, чтоб своего брата-студента вот так вот бессовестно обирать, так тот на Юркин счет ну очень сильно ошибся. Не был он тогда, как, впрочем, и теперь, ни вороватым жуликом, ни жадным крохобором. Никогда не был! Юрка, если в том была нужда, с себя последнее снимал, чтоб отдать тому, кому сейчас хуже. Он сутками мог бесплатно, просто так работать для кого-то из друзей, если в том была необходимость. А работать Юрка и умел, и умеет, вы уж поверьте. Он последние деньги из кармана выгребал и отдавал ближнему, если у того нужда какая случалась. Сам же при этом, последние копейки от себя отдавая, о том: «А как же я теперь сам без денег буду?» – не то чтобы в последнюю очередь, нет, он об этом и вовсе не думал. Так что за такую идейку с марками вы его строго не судите. Не думал он вовсе, как на родном брате-студенте скаредно состояние сколотить. Совсем не думал. Прибытку с тех копеек было – кот наплакал, а вот весело было изрядно.
Ну так вот, порывшись дома в залежах старых тетрадей и отслуживших свой век даже его младшей сестренке учебников, отыскал-таки он те самые пачки марочных листов, разлинованные маленькими дырочками вдоль и поперек на маленькие квадратики с ярко-красным крестиком в купе с полумесяцем и денежным номиналом «10 копеек», прописанным крупным шрифтом. Листов тех нашлось такое множество, что даже сам Юрка в растерянности почесал в затылке и, подумав: «Когда успел-то?!», прикинул на глаз, что на три семестра должно хватить. Дальнейшее было делом простой и незамысловатой техники. Выдавая хрустящие банкноты очередной стипендии, он присовокуплял к ним пять красно-зеленых марок и сообщал обогатившемуся студенту-собрату, что все прогрессивное человечество, а представители рабочего класса, угнетенные западной буржуазией, в особенности, безмерно счастливо его вкладу в общее благое дело и искренне благодарит такого щедрого магната за те пятьдесят копеечек, каковые он неоскудевающей рукой от себя самого оторвать сумел.
Таким образом ежемесячно из этих небольших копеечек, с должным пиететом и помпой собранных в нуждах всемирного гуманитарного сообщества, складывались в Юркином кармане вполне себе приличные двенадцать полноценных рублей. «Взносы» эти по понятным причинам в кассу сдавать нужды не было, потому как за них спросу вовсе и нет, а следовательно, вполне себе можно было потратить такое неожиданное богатство на празднества и увеселения. Правда, если быть совершенно точным, то нужно сказать, что рублей было не двенадцать, а всего-навсего одиннадцать. По той причине одиннадцать, что Юрка со своим закадычным другом детства, а теперь еще и однокурсником Ильханом пять марок по гривеннику самим себе не продавали, конечно же. Оттого, наверное, не продавали, что у них на те марки особого спроса не было. Так что математика тут совершенно точная получается, товарищи дорогие: в группе двадцать четыре прекрасных студента, но двое из них в гуманитарную миссию гуманитарного сообщества верят слабо и потому, не проявляя должной сознательности, обходятся без таких прекрасных марочек, а потому «честных» полтинников не двадцать четыре, а таки всего двадцать два. А двадцать два по ноль пять – это как раз и есть те самые одиннадцать, на тот момент еще полновесных рублей Советского Союза.
На полученные таким спорным путем средства устраивались ими и вполне себе детские развлечения вроде походов в кино с обязательной покупкой плохенького по качеству мороженого, и уже полувзрослые застолья в чайхане, куда в обязательном порядке приглашались одногруппники мужского пола. При этом довольные Ваня, Эдик и Ильдар, с удовольствием уплетая богатство восточной кулинарии за обе щеки и от всего сердца благодаря двух славных парней, их сюда пригласивших, даже не догадывались, что этот праздник живота они, в отличие от щедрых хозяев застолья, оплачивают честно и из собственного кармана. А иногда, не очень часто, но все ж таки, тратились такие неожиданные деньги на поход к Радику с его бочкой, о которых я вам немножечко повыше рассказал. Из тех «лишних» полтинничков складывалось ну никак не меньше трех таких походов к Радику, и обходились они в минимум нервов и всего-то в какую-нибудь сотню крестно-полумесячных марок. Храни, Боже, Красный Крест и вместе с ним – Полумесяц! Полумесяц, кстати, тоже Красный…
Но вы, друзья мои, не подумайте чего нехорошего! Не для того вовсе они к Радику захаживали, чтобы постичь радость алкогольного опьянения, нет! Парни с самых младых ногтей занимались спортом и потребление алкоголя чем-то обязательным для себя не считали, но захаживали-таки к Радику больше для форса, в котором свою состоявшуюся «взрослость» проявить можно было, нежели за тем, чтобы алкогольными парами мозг в дебри пьяного раздолья увести. В общем, не было у них ни малейшего стремления так пива нахлестаться, чтоб ни бе ни ме ни кукареку, потому как сам алкоголь для них никакой особой ценности в себе не нес.