Но жить, однако ж, на что-то было нужно, потому как наличность, с собой привезенная, она не безграничная. К ней же, неспешно заканчивающейся, что-то зарабатывать нужно, потому как без работы счастливо существовать только ганцы умели, а Слон с Дмитрием к ганцам ну никак не относились. В общем, нужно было начинать работать. В председатели правительства или в министры юстиции их почему-то не взяли, а пойти каким-нибудь токарем на завод или, положим, вагоновожатым в Гане не представлялось возможным. По той причине не представлялось, что последний токарь уехал из Ганы еще в 1982 году, и звали его Савелий Парфентьевич Тереньтев, а уехал он с разрушенного теперь завода по производству ЖБИ, некогда Большим братом, СССР, для младшего нахлебника, Ганы, построенного. Завод этот в эпоху Дмитрия и Слона пришел в такой упадок и запустение, разворованность и неприглядность, что ему, заводу этому, теперь не только токаря да электрики не нужны стали, ему теперь даже сторожа совсем не требовались. На том заводе теперь разве что герпетологу на пару с арахнологом погулять и в интересах своей профессии по кустам от души пошариться интересно было. Остальная же промышленность, которая в Гане на тот момент из единственной аффинажной фабрики Ashanti Goldfields Corporation состояла, большой Южно-Африканской компании принадлежала, и буры, парни совершенно белокожие, белого человека ни в какой иной роли, кроме как хозяйствующей, представлять себе не желали. В хозяева же золотого производства парней, как ранее в министры, буры не пустили, а токарем белому человеку у себя на заводе работать гордые потомки Дани Терона позволить ну никак не могли. Пальцами у виска крутили и просили больше не приходить.
А вагоновожатым не получилось бы, потому как из всех видов общественного транспорта, к тому моменту человечеством придуманных, во всей Гане только ржавые маршрутки тро-тро присутствовали. Тро-тро эти собой страшное явление представляли. Микроавтобусы всех возможных марок и мастей, восемь раз сменив хозяев на своей родине и будучи без всякого сожаления в конце жизни в утиль сданными, прибывали в Гану в виде утомленного жизнью металлолома, который у себя, на территории Японии, к примеру, хранить считали экологически небезопасным и вообще изрядно затратным. Проще было здоровенный сухогруз такими автопокойниками под завязку забить и, чтоб своих территорий не загаживать, весь этот пережиток прошлых технических достижений в порту Тема, как на одну большую свалку, выгрузить. Выбросить то есть…
Ганские же умельцы, повышибав оконное остекление там, где оно еще сохранялось, перебрав моторы, прошедшие миллионы километров, с помощью отходов человеческой жизнедеятельности и палок средней длины, выкрасив в цвета национального флага малярной макловицей, выпускали слегка реанимированное транспортное средство на дороги общественного пользования. В автотранспортный бизнес грузопассажирских перевозок выпускали. Для большей рентабельности владельцы таких катафалков салон, если он хоть как-нибудь к тому моменту сохранялся, выносили целиком, включая обивку потолка, затертые резиновые коврики и побитые сиденья с торчащим сквозь прорехи поролоном. В общем, все подчистую. В нуждах же пассажиров, спаси и сохрани таковым стать когда-либо, весь салон заставлялся деревянными лавками без спинок, даже не прикрученными к полу. Водитель, восседая на добротном табурете во главе этих «идущих на смерть», остервенело крутил разболтанную баранку, с энтузиазмом и зажигательным азартом взирая в будущее и на набегающую дорогу, не всегда имея перед собой лобовое стекло. К крыше был прикручен изрядных размеров багажник, вмещавший в себя неимоверное количество поклажи счастливых путешественников. Там же, на крыше, ездили пассажиры, не относящиеся к Homo sapiens, но которым так же нужно было сегодня добраться в Кумаси или Мампонг, к примеру. Козы, куры, утки и иногда поросята, из-за жары имеющие весьма спортивное телосложение, там ездили. И еще стоило поспорить, кому из двух категорий перемещающихся было более комфортно и приятно. Этим, якобы разумным и прямоходящим, задыхающимся от пыли, жары и запахов друг друга, или им, пусть и животным, но все ж таки овеваемым свежим ветерком и любующимся прекрасным планером, раскинувшимся вокруг.
Расходуя моторного масла в два раза больше, чем бензина, и бензина в шесть раз больше, чем при рождении, мчал такой микроавтобус по дорогам Ганы, каждую минуту рискуя развалиться на части или улететь в кювет по причине отвалившегося колеса. Пассажиры, заплатившие за путешествие в соседний город цену меньшую, чем в 1978 году платил среднестатистический москвич за проезд в метро, высовывались в окна чуть ли не по пояс и, пребывая в радости от скорой встречи с домом, подобно сенбернару, которого в первый раз за сезон на дачу везут, азартно ловили налетающий ветер и мошкару широко раскрытыми ртами, трепеща на ветру выпавшими изо рта языками. По сравнению с таким образчиком транспортировки живых, но очень смелых людей, гоголевская птица-тройка выглядела просто образцом комфорта и надежности, а возничий ее, по сравнению с ганским пилотом тро-тро, казался сильно заторможенным финским парнем, усевшимся за руль дорожного катка. Ганцы же, являясь фаталистами еще большими, нежели русские, и будучи разделенными ровно пополам на мусульман и христиан, приговаривая про себя при посадке: «Ин ша Аллах!» и «Вручаю себя в руци Твои, Господи!», после этого считали себя совершенно защищенными и уже без всякого сомнения неслись на этой адской тележке либо к адресу назначения, либо в вечность. На автостанциях, представлявших собой хорошо укатанные грунтовые площадки, роилось таких вестников ада неимоверное количество, и у каждого из них кружил здоровенный зазывала, во всю глотку орущий: «А вот в Око-Сомбо кому?! Кому в Око-Сомбо?!», сообщая страждущим, в каком направлении в скорости отправится именно этот ржавый ящик.
По понятной причине перспективка переквалифицироваться в транспортные кондукторы отпадала у парней в связи с жесткой конкуренцией на плотно занятом рынке пассажирских перевозок. Ну, во‐первых, испытывать судьбу при каждой поездке в тро-тро – это все равно что в русскую рулетку играть не с одним, а с пятью патронами в барабане, а во‐вторых, черные зазывалы конкурентов отлупили бы совершенно точно, даже цветом их кожи и внешними габаритами не особо заморачиваясь. Да и если честно, ни в какие билетеры и кондукторы парни идти даже и не помышляли. Это я тут нафантазировал. Ну а что? Я рассказываю, а значит, и право имею.
Ну да ладно, пойдем дальше.
В большие начальники парней не взяли, как ни просились, а идти на должности мелких клерков в конторы пакистанцев, индусов или вездесущих китайцев парням претило. Нужно было начинать мыслить масштабами частного собственника, творящего свое благосостояние в недрах собственного же бизнеса. Денег, с собой привезенных, хватало на беспечное времяпрепровождение, но никак не хватило бы на старт серьезного предприятия. Купить тот самый завод ЖБИ, который по цене пыли продавали, они, конечно же, могли себе позволить и они даже ездили и приценивались, но вот кусты вырубить, ученых с сачками повыгонять и первую партию цемента завезти они финансово уже не тянули. Так что парни, тогда еще не привыкшие к ганской специфике течения времени, с местными боссами от строительства пообщавшись, со строительной стези сошли. Сошли, столкнувшись с космических размеров корыстолюбием местного чиновничества, смотрящего на них никак не иначе, как на кошельки, и их же чудовищной необязательностью и непунктуальностью. К примеру, министр капитального строительства, приглашенный в гости к пяти часам вечера для переговоров о возведении первого ганского небоскреба, в день, назначенный на переговоры, к установленному часу не приехал. Ни к назначенному часу не приехал, ни позже назначенного часа не приехал. Совсем не приехал. Парни же честно и благородно прождали главного строителя до семи вечера и, решив, что того наверняка лев по пути сожрал, ждать перестали. Перестали, а зря. Потому как тот возьми да и явись. На следующий день явись! Как раз к обеду. Прошлепал бесцеремонно в дом, дорогой пиджачок с золотым петухом, символом правящей партии, в петлице одним движением с себя скинул и за стол с парнями, мирно обедавшими, на свободный стул, разрешения не спросясь, плюхнулся. Присутствующих незамутненным взором осмотрел и без всякого «здрасьте – до свидания», пожаловавшись, что «жалование платят крайне нерегулярно», попросил пять тысяч долларов до следующего понедельника, ну, или если долларов нет, то хотя бы чего-нибудь покушать. И далее, черпая руками предложенные макароны с котлетой, даже не извинившись за опоздание в двадцать часов, радостно урчал и рассказывал историю о том, как он, еще будучи молодым аспирантом, в Ленинграде обучаясь, такие макарончики ну очень сильно обожал. Покушав и чистосердечно пообещав парням, что теперь-то уж точно все капитальное строительство в стране к их услугам, министр растворился в воздухе, как будто его никогда и не бывало.
Столкнувшись с парой подобных ситуаций, Дмитрий, прозорливо предположив: «Кинут! Обязательно кинут, морды кожаные!», решил, по крайней мере в Гане, не трудиться над продлением династических традиций строить все, что под руку попадется. А принадлежал он к действительно старинной и уважаемой династии строителей. Первым строителем в ряду Диминых предков был австралопитек, заложивший вход в пещеру здоровенной булыгой, а папа Димы мог похвастаться своим участием в таких грандиозных стройках, как Рогунская ГЭС и гордость Алма-Аты – каток «Медеу». Да и сам Дима, с малолетства по отцовским стройкам мотавшийся, из строительных профессий разве что профессию крановщика не освоил. Здесь же, почуяв в ганских функционерах от строительства что-то остапо-бендеровское, решил он в истории с капитальным строительством не ввязываться. Слону, вышедшему из семьи потомственных медиков, с бетоном и кирпичами тоже ковыряться не захотелось, и потому при следующем спонтанном приезде голодного до денег и котлет министра его в дом не впустили, сообщив тому в дверную щель, что их дома нет и еще очень долго не будет. Таким образом, со строительными идеями покончили так же решительно, как до этого идею «черных терпил на деньги ставить» на ноль помножили. В общем, отмахнувшись от завода ЖБИ и с некоторым неудовольствием признав, что трансформаторов государственных предприятий в частную собственность навроде Бори Березовского из них не выйдет, решили парни уподобиться другому славному сыну иудейской народности, даже как-то чукотским губернатором побывшим, и наложить свои цепкие лапки на природные ресурсы ганских просторов.